ВВЕДЕНИЕ
Предлагаемая работа впервые появилась в виде серии передовых статей в «Новой Рейнской Газете» (Neune Rheinische Zeitung), начиная с 4-го апреля 1849 года. Основой ей послужили рефераты, читанные Марксом в брюссельском немецком рабочем обществе в 1847 году. В печати работа осталась незаконченным отрывком; продолжение, обещанное в 269-ом номере названной газеты, не могло появиться, вследствие тогдашних, стремительно следовавших одно за другим, событий: вступления русских войск в Венгрию, восстаний в Дрездене, Изерлоне, Эльберфельде, Пфальце и Бадене, — событий, повлекших за собою запрещение самой газеты (19-го мая 1849 г.). Рукописи продолжения в литературном наследии, оставшемся после Маркса, не оказалось.
Отдельным оттиском, в форме брошюры «Наемный Труд и Капитал» появился во многих изданиях; последнее издание вышло в Цюрихе в 1884 году. Все прежние оттиски были точной перепечаткой подлинника. Предлагаемый же новый оттиск, печатаемый в 10,000 экземпляров, предназначается для пропаганды; в виду этого, сам собою возникал вопрос, одобрил ли бы сам Маркс при таких обстоятельствах неизмененную перепечатку подлинника.
В сороковых годах Маркс еще не закончил своей критики политической экономии. Он это сделал только к концу пятидесятых годов. Поэтому, его сочинения, появившиеся до выхода первого выпуска «К Критике Политической Экономии» (в 1859 году), в частностях уклоняются от сочинений, написанных после 1859 года; в них встречаются выражения и целые предложения, которые оказываются неловкими и даже неверными, с точки зрения позднейших сочинений. В обыкновенных, предназначаемых для всей публики, изданиях, само собою разумеется, должно быть отведено место и более ранней точке зрения автора, представляющей одну из ступеней его духовного развития: и автор, и публика имеют неоспоримое право на неизмененную перепечатку таких ранних сочинений. В этом случае мне и в голову не пришло бы изменить хотя бы одно слово в подлиннике.
Другое дело, когда новое издание, можно сказать, исключительно предназначается для пропаганды среди рабочих. В таком случае Маркс непременно изменил бы старое изложение 1849 года, соответственно своей новой точке зрения. И я уверен, что поступаю в духе Маркса, если я для этого издания изменяю и дополняю подлинник настолько, насколько это необходимо, чтобы достигнуть этой цели во всём существенном. Итак, я заявляю читателю наперед: эта брошюра не такова, как она была написана Марксом в 1849 году, а приблизительно такова, как она была бы написана им в 1891 году. К тому же, подлинный текст распространен в таком большом количестве экземпляров, что я могу повременить с новой неизмененной перепечаткой его до того времени, когда буду иметь возможность приступить к изданию полного собрания сочинений Маркса.
Все мои изменения сосредоточиваются на одном пункте. Согласно подлиннику, рабочий продает капиталисту за заработную плату свой труд; согласно теперешнему тексту, — свою рабочую силу. И это изменение я обязан объяснить. Объяснить рабочим", дабы они видели, что здесь дело идет не о простом буквоедстве, а напротив того, об одном из важнейших вопросов всей политической экономии. Объяснить буржуа, дабы они могли убедиться, что необразованные рабочие, которым можно легко растолковать самые трудные экономические вопросы, стоят неизмеримо выше наших заносчивых «образованных» людей, для которых такие запутанные вопросы остаются неразрешимыми на всю жизнь.
Классическая политическая экономия[1] переняла из промышленной практики ходячее представление фабриканта, будто он покупает и оплачивает труд своих рабочих. Это представление оказалось вполне пригодным для делового обихода фабриканта, для счетоводства и вычисления цены товара. Но наивно перенесенное в политическую экономию, это представление наделало там чрезвычайно странную путаницу.
Экономическая наука наталкивается на тот факт, что цены всех товаров, в том числе и цена того товара, который она называет «трудом», непрерывно меняются: что они повышаются и падают вследствие очень разнообразных обстоятельств, часто не находящихся ни в какой связи с производством самого товара, так что, по-видимому, цены обыкновенно зависят от чистой случайности. Как только экономия выступила как наука, одной из её первых задач было отыскать закон, который скрывается за этой, на первый взгляд, определяющей товарные цены, случайностью и на деле определяет ее самоё. В непрерывном колебании и качании товарных цен то вверх, то вниз наука отыскивала неподвижную центральную точку, вокруг которой совершаются эти колебания и качания. Одним словом, она исходила из товарных цен, чтобы отыскать регулирующий их закон в стоимости товаров, этой стоимостью объяснить и к ней же в последнем счете свести все колебания цен.
Классическая экономия нашла, что стоимость товара определяется заключающимся в нём, нужным на его производство трудом. Этим объяснением она удовольствовалась. И мы также можем покамест остановиться на этом. Я напомню только, во избежание недоразумений, что это объяснение в настоящее время стало совершенно недостаточным. Маркс впервые основательно исследовал свойство труда создавать стоимость и при этом нашел, что не всякий труд, по-видимому или даже действительно необходимый на производство товара, при всех обстоятельствах добавляет к данному товару количество стоимости, соответствующее затраченному количеству труда. Итак, если мы теперь, вместе с такими экономистами, как Рикардо, просто говорим, что стоимость товара определяется необходимым на его производство трудом, то мы при этом всегда подразумеваем оговорки, сделанные Марксом. Этого тут достаточно; всё дальнейшее можно найти у Маркса в его «К Критике Политической Экономии» и в первом томе «Капитала»[2].
Но как только экономисты применили определение стоимости трудом к товару «труд», они запутались в ряде противоречий. Чем определяется стоимость «труда»? Заключающимся в нём количеством необходимого труда. А сколько труда заключается в труде рабочего в продолжение одного дня, одной недели, одного месяца, одного года? Труд одного дня, одной недели, одного месяца, одного года. Если труд есть мерило всех стоимостей, то мы и «стоимость труда» можем выразить только в труде. Но мы решительно ничего не знаем о стоимости одного часа труда, если мы только знаем, что его стоимость равняется одному часу труда. От этого мы ни на волос не приближаемся к цели, мы всё вращаемся в беличьем колесе.
В виду этого, классическая экономия попробовала повернуть дело иначе, — она сказала: стоимость товара равняется издержкам его производства. Но что такое издержки производства труда? Чтобы ответить на этот вопрос, экономисты должны несколько насиловать логику. Вместо издержек производства самого труда, издержек, которые, к сожалению, невозможно определить, они исследуют, что такое издержки производства рабочего. А эти издержки поддаются определению. Они меняются, смотря по времени и обстоятельствам, но при данном состоянии общества, в данной местности, в данной отрасли производства они представляют определенную величину, во всяком случае, лишь незначительно колеблющуюся в ту или другую сторону. В наше время господствует капиталистическое производство, при котором многочисленный и всё увеличивающийся класс населения может просуществовать лишь тогда, когда он работает за заработную плату на собственников средств производства: инструментов, машин, сырого материала и жизненных припасов. В капиталистическом строе издержки производства рабочего сводятся к количеству жизненных припасов, — или к цене этих припасов, — необходимых в среднем для того, чтобы сделать рабочего способным к работе, сохранить в нём эту способность и, в случае старости, болезни или смерти, заменить его новым рабочим, другими словами, обеспечить рабочему классу возможность размножаться в нужных размерах. Положим, что цена этих жизненных припасов равняется в среднем трем маркам в день.
Наш рабочий получает, таким образом, от капиталиста, на которого он работает, поденную плату в три марки. Капиталист заставляет его работать за эту плату — скажем — двенадцать часов в день. При этом капиталист делает приблизительно следующий расчёт:
Положим, что наш рабочий — машинный мастер — работает над частью машины, которую он может изготовить в один день. Сырой материал — железо и медь в нужной, уже обработанной форме — стоит 20 марок. Расход на уголь для паровой машины, изнашивание этой машины, а также токарного станка и прочих инструментов, которыми работает наш рабочий, — всё вместе, по расчёту на долю нашего рабочего в один день, представляет стоимость в одну марку. Заработная плата за один день равняется, но нашему предположению, трем маркам. Итого, на данную часть машины затрачено 24 марки. Но капиталист высчитывает, что он за эту часть машины получает от своих покупателей в среднем 27 марок, т. е. на 3 марки больше, чем он затратил.
Откуда берутся эти три марки, которые капиталист кладет в свой карман? Классическая экономия утверждает, что товары в среднем продаются по их стоимости, т. е. по ценам, соответствующим количествам необходимого труда, заключающегося в данных товарах. Итак, средняя цена данной части машины — 27 марок — равняется её стоимости, количеству заключающегося в ней труда. Но из этих 27 марок 21 марка представляет стоимости, находившиеся на лицо, прежде чем наш мастер приступил к работе. На 20 марок заключалось стоимости в сыром материале и на одну марку — в угле, сгоревшем во время работы, и в машинах и инструментах, поскольку их годность к работе уменьшилась от употребления. Остается 6 марок, прибавленных к стоимости сырого материала. Но эти 6 марок могут иметь своим источником, по предположению самих экономистов, только труд, добавленный к сырому материалу нашим рабочим. Его двенадцатичасовой труд создал, таким образом, новую стоимость в шесть марок. Стоимость его двенадцатичасового труда равняется, стало быть, шести маркам. Итак, мы, наконец, открыли, что такое «стоимость труда».
— Стой! кричит наш машинный мастер. Шесть марок? да я ведь получил только три марки! Мой капиталист клянется всеми святыми, что стоимость моего двенадцатичасового труда равняется только трем маркам, и подымает меня на смех, когда я требую шесть. Тут что-то не ладно!
Если мы прежде с нашей стоимостью труда попали в заколдованный круг, то теперь мы основательно запутались в неразрешимом противоречии. Мы отыскивали стоимость труда и нашли больше, чем нам нужно. Для рабочего стоимость двенадцатичасового труда равна трем маркам, для капиталиста — шести маркам, из которых он три платит рабочему за работу, а остальные три кладет себе в карман. Труд имеет, следовательно, не одну стоимость, а две, и притом, две очень различные стоимости!
Противоречие становится еще нелепее, как только мы сводим стоимости, выраженные в деньгах, к рабочему времени. В продолжение двенадцати часов труда создается новая стоимость в шесть марок, — значит, в продолжение шести часов создается новая стоимость в три марки, — сумма, которую рабочий получает за двенадцатичасовой труд. За двенадцатичасовой труд рабочий получает взамен как равную стоимость продукт шестичасового труда. Итак, одно из двух: или труд имеет две стоимости, из которых одна вдвое больше другой, или же двенадцать равняется шести! В обоих случаях получается чистая нелепость.
Делай тут, что хочешь, — из этого противоречия невозможно выпутаться, пока мы говорим о покупке и продаже труда и о стоимости труда. Экономисты так-таки и не выпутались из него. Последний отпрыск классической экономии, школа Рикардо сошла со сцены, в значительной степени, вследствие неразрешимости этого противоречия. Классическая экономия попала в тупой переулок. Человек, нашедший дорогу из этого тупого переулка, был Карл Маркс.
То, что экономисты рассматривали как издержки производства «труда», — это издержки производства не труда, а самого живого рабочего. И не труд свой продает рабочий капиталисту. «Как только труд действительно начинается», говорит Маркс, «он не принадлежит больше рабочему и не может уже, следовательно, продаваться им.» Рабочий мог бы, стало быть, уж если говорить о продаже труда, продавать свой будущий труд. т. е. обязаться выполнить определенную работу в определенное время. Но в этом случае он продает не труд (ведь труда еще нет на лицо), а отдает за определенную плату в распоряжение капиталиста свою рабочую силу на определенное время (при поденной плате) или для выполнения определенной работы (при поштучной плате): он отдает в наем или продает свою рабочую силу. Но эта рабочая сила срослась с его существом, неотделима от него. Издержки производства рабочей силы совпадают, поэтому, с издержками производства рабочего; то, что экономисты называли издержками производства труда, есть ничто иное, как издержки производства рабочего, а следовательно, и рабочей силы. А теперь мы можем также перейти от издержек производства рабочей силы к стоимости рабочей силы и определить количество общественно-необходимого труда, нужного на производство рабочей силы определенного качества, — как это и сделал Маркс в отделе о покупке и продаже рабочей силы {"Капитал", 1-й том, 4-ая глава, 3-й отдел).
Что же происходит, после того как рабочий продал, т. е. отдал в распоряжение капиталиста за наперед условленную — поденную или поштучную — плату свою рабочую силу? Капиталист ведет рабочего в свою мастерскую или фабрику, где уже имеются наготове все необходимые для работы предметы: сырой материал, вспомогательные материалы (уголь, красильные вещества и проч.), инструменты, машины. Тут рабочий начинает работать. Положим, что он получает, по прежнему, три марки в день, — всё равно, поденная или поштучная это плата. Положим далее, что рабочий, опять-таки по прежнему, в продолжение двенадцати часов прибавляет своим трудом к обрабатываемому сырому материалу новую стоимость в шесть марок, которую капиталист превращает в наличные деньги при продаже готового продукта. Из этих шести марок капиталист платит рабочему три, а остальные три берет себе. Если рабочий за двенадцать часов создает стоимость в шесть марок, то за шесть часов он создает стоимость в три марки. Он, следовательно, сполна отработал стоимость, заключающуюся в полученных им от капиталиста трех марках заработной платы, уже после первых шести часов работы. После шестичасового труда капиталист и рабочий квиты, друг другу не должны ни гроша.
— Стой! кричит теперь капиталист. Я нанял рабочего на целый день, на двенадцать часов. А шесть часов — это только половина дня. Живей же, опять за работу, пока не пройдут и остальные шесть часов — тогда мы будем квиты, не раньше! И рабочий в самом деле должен подчиниться «добровольно» заключенному контракту, по которому он обязался работать целых двенадцать часов за продукт труда, стоящий шесть часов.
То же самое происходит при поштучной плате. Положим, что наш рабочий изготовляет за 12 часов 12 штук товара. На каждую штуку выходит сырого материалу, тратится машин и инструментов всего на две марки, а продается каждая штука по две с половиной марок. Тогда капиталист, при прочих равных условиях, что прежде, будет платить рабочему 25 пфеннигов (четверть марки) за штуку; итого, за 12 штук три марки, который рабочий может заработать за 12 часов. Капиталист получает за 12 штук 30 марок; за вычетом 24 марок за сырой материал и употребление машин и инструментов, остается шесть марок, из которых он три марки платит рабочему за работу, а три кладет себе в карман, — совсем как прежде. И тут рабочий работает шесть часов на себя, т. е. отрабатывает свою заработную плату (в каждом из 12 часов полчаса), а шесть часов на капиталиста.
Трудность, которую не могли преодолеть лучшие экономисты, пока они исходили из стоимости «труда», исчезает, как только мы исходим из стоимости «рабочей силы». Рабочая сила есть товар в современном капиталистическом обществе, такой же товар, как все другие товары, но всё-таки совершенно особенный товар. Рабочая сила имеет особенное свойство создавать стоимость, быть источником стоимости, и притом, при надлежащем употреблении, источником большей стоимости, чем она имеет сама. При современном состоянии производства человеческая рабочая сила производит в день не только бо́льшую стоимость, чем она имеет и стоит сама; с каждым новым научным открытием, с каждым новым техническим изобретением возрастает излишек ежедневного продукта рабочей силы над тем, что она стоит в день, а следовательно, сокращается та часть рабочего дня, в продолжение которой рабочий отрабатывает свою заработную плату, и, с другой стороны, становится длиннее та часть рабочего дня, в продолжение которой рабочий должен дарить капиталисту свой труд, бесплатно работать на него.
Таков экономический строй всего нашего современного общества. — Трудящийся класс один производит все стоимости, так как стоимость — это только другое название труда, то название, которое в современном капиталистическом обществе служит для обозначения количества общественно-нообходимого труда, заключающегося в определенном товаре. Но эти произведенные рабочими стоимости принадлежат не рабочим. Они принадлежат собственникам сырых материалов, машин, инструментов и наличных денег, дающих этим собственникам возможность покупать рабочую силу рабочего класса. Таким образом, рабочий класс из всей массы продуктов, произведенных его трудом, получает на свою долю только часть. Другая же часть остается в руках капиталистов, которым приходится делиться ею разве еще с землевладельцами. И притом, эта часть, как мы только что видели, увеличивается с каждым новым изобретением и открытием, между тем как часть, выпадающая на долю рабочего класса (по расчёту на число душ), либо увеличивается лишь очень медленно и незначительно, либо вовсе не увеличивается, а иногда может даже уменьшиться.
Но эти же, всё быстрее вытесняющие одно другое, изобретения и открытия, эта с каждым днем в неслыханных доселе размерах возрастающая производительность человеческого труда приводит в конце концов к столкновению, в котором современное капиталистическое хозяйство должно будет погибнуть. С одной стороны, неизмеримые богатства и излишек продуктов, далеко превышающий спрос покупателей. С другой стороны, огромная масса народа, превращенная в пролетариев, в наемных рабочих, и именно поэтому лишенная возможности приобретать этот излишек продуктов. Разделение общества на малочисленный класс чрезмерно богатых капиталистов и огромный класс неимущих наемных рабочих, приводит к тому, что общество задыхается в собственном изобилии, в то время как огромное большинство его членов едва обеспечено или даже вовсе не обеспечено от самой крайней нужды. Это положение становится с каждым днем бессмысленнее и — ненужнее. Оно должно быть устранено, оно может быть устранено. Возможен новый общественный строй, в котором современное разделение на классы исчезнет, в котором — может быть, после кратковременного переходного периода, несколько сурового, но, во всяком случае, очень полезного в нравственном отношении — средства к существованию, к наслаждению, к развитию и применению всех телесных и духовных способностей станут равным и всё увеличивающимся достоянием всех, благодаря планомерному употреблению и дальнейшему развитию уже существующих огромных производительных сил, при одинаковой для всех членов общества обязанности трудиться. И решимость рабочих добиться этого нового общественного строя всё более и более крепнет. Об этом будут свидетельствовать — в обоих полушариях — завтрашний день, первое мая, и ближайшее воскресенье, третье мая.
Лондон, 30-го апреля 1891 года.