Спятъ мудрецы. Въ упоеньѣ гордыни холодной
Только уснули — вдругъ будитъ ихъ говоръ народный,
Будто бы Богъ воплотился и по свѣту ходитъ,
Будто о небѣ съ людьми Онъ бесѣды заводитъ.
«Дерзкій! Убьемъ Его! Онъ — возмутитель, — вскричали, —
Ночью убьемъ, чтобъ народа толпы не мѣшали».
Вотъ мудрецы при свѣтильникахъ ночью вскочили,
И на лже-мудрственныхъ книгахъ умы изощрили —
Разумы крѣпкіе, словно мечи изъ булата;
Съ ними слѣпая ватага ихъ школы подъята:
Бога ловить понеслись; въ ополченьѣ на Бога
Вождь ихъ — предатель; пряма, но ужасна дорога.
«Ты-ль здѣсь?» — на Сына Маріи они закричали.
«Я», — Онъ спокойно вѣщалъ: мудрецы блѣдны стали,
«Ты-ль это?» — «Я» — и наемники вмигъ удалились,
Въ трепетъ пришли мудрецы и во прахъ преклонились;
Видятъ, что Богъ не караетъ, а только стращаетъ,
Встали; преступную ярость испугъ поощряетъ.
Съ Бога сорвали покровъ, и сверкая очами,
Тѣло его поражали кощунства бичами,
Копьями разума Божіе сердце пронзали;
Онъ же молился за нихъ, — и когда низлагали
Гордость въ могилу его — вышелъ исполненный силы
Онъ изъ души мудрецовъ, полной тьмою могилы.
Злость мудрецовъ при такомъ погребеніи Бога
Пиръ свой свершила. Въ природѣ возникла тревога!
Міръ задрожалъ, но сводъ неба спокоенъ остался:
Люди! Богъ живъ — Онъ въ душѣ мудрецовъ лишь скончался.
