Только что возъ остановился у воротъ, какъ передъ Марусею очутился орленкообразный мальчикъ лѣтъ пяти, румяный и мощный. Будь онъ вправду степнымъ орленкомъ, онъ и тогда не могъ бы ни быстрѣе налетѣть, ни устремить на Марусю смѣлѣе взгляда, ни мгновеннѣе обозрѣть и ее, и возъ, и воловъ.
— Дома панъ Кнышъ, хлопчикъ? спросила Маруся.
— А вы пріѣхали къ дѣду въ гости? спросилъ хлопчикъ вмѣсто отвѣта.
— Къ дѣду,—дома дѣдъ?
— Дома.
— Гдѣ-жь онъ?
— Онъ въ саду,—а можетъ въ хатѣ,—а можетъ на толокѣ.
— Покличь дѣда, хлопчикъ.
Но дѣдъ уже подходилъ къ воротамъ.
Нѣсколько сгорбленный, простодушный старичекъ въ сельской полотняной одеждѣ,—въ рубашкѣ и въ широкихъ шароварахъ, въ соломенной шляпѣ.
Онъ тотчасъ же узналъ Марусю и нисколько не показалъ удивленія при ея видѣ, словно ея ждалъ, словно такое посѣщеніе было самымъ пустымъ и обычнымъ дѣломъ.
— А, дивчина малая! сказалъ онъ, все-ли здорова, все-ли весела? Милости просимъ въ хату, а коли въ хатѣ соскучишься, то вотъ Тарасъ знаетъ, гдѣ водится земляника и гдѣ спѣетъ малина. Можно тоже развлечься пампушками или маковниками. Тоже имѣются пироги въ запасѣ,—такіе пироги, что утѣшатъ голодную душу.
Иванъ услыхалъ слова маковники, пироги.
— У тебя кажется домъ не безъ запасовъ? промолвилъ онъ суровымъ голосомъ, но въ которомъ уже звучала нотка, смягченная представившимися видѣніями пироговъ и другихъ яствъ.
— Благодарю моего Создателя! отвѣчалъ хозяинъ; милости прошу, пожалуйте въ хату!
Что это за радушный, что это за простосердечный, что это за безхитростный, казалось, былъ хозяинъ панъ Кнышъ!
— Пожалуйте, дорогой гость… не ждалъ, а Богъ и послалъ… и послалъ!… Вотъ нежданый, да за то дорогой гость… Пожалуйте, пожалуйте…
«Нежданый, но дорогой гость», усталый и голодный, отложилъ всѣ разговоры и объясненія и пошелъ за хозяиномъ, расправляя измученные члены, позѣвывая, почесываясь, однимъ словомъ, пользуясь рѣдкимъ случаемъ понѣжиться тѣломъ и духомъ, рѣшивъ безсомнѣнно, что хозяинъ простакъ и добрякъ, и только заботясь о томъ, что это за пироги у него, что за яства и за питія.
Маруся въѣхала во дворъ и тоже пошла за ними, а за Марусею Тарасъ.
— Панъ Кнышъ! сказала Маруся,—что за чудныя зеленя у васъ! Хоть и неспѣлыми ихъ пожать, то все хорошо!
— Слава Богу, дивчинка, слава Богу! нынѣшній годъ все хорошо уродило! отвѣчалъ панъ Кнышъ не обертываясь.
И хоть-бы сколько-нибудь дрогнулъ у него голосъ, или повысился или понизился,—хоть-бы сколько-нибудь встрепенулась его фигура, ускорился или замедлился мелкій, спѣшный шагъ,—хоть бы крошку измѣнился въ чемъ нибудь его видъ домовитаго хозяина немножко тщеславнаго своими пирогами, съ тайнымъ торжествомъ спѣшащаго угостить и напередъ уже лукаво усмѣхающагося при видѣ пріятнаго изумленія гостя на первомъ кускѣ его яствъ, которыя, казалось, ставилъ онъ выше всего на свѣтѣ.
— Что же это? онъ не понялъ?
У Маруси страшно заныло сердце—она не знала, что думать и какъ быть, и рѣшила опять тоже: быть какъ онъ.
Поэтому она больше ничего не сказала и вошла въ хату.
Это была просторная, прохладная, снѣжнобѣлая хата, съ широкими лавками, со столомъ подъ бѣлою скатертью, съ глинянымъ поломъ. На стѣнахъ мѣстами висѣли пучки полуувядшихъ душистыхъ степныхъ травъ; въ углу, за образами, подъ бѣлымъ рушникомъ, тоже висѣли травы и мѣшались съ сухими прошлогодними цвѣтами; со свяченою вербою и зеленосвятковымъ зильемъ[1].
Хозяинъ просилъ садиться и, повидимому, единственно погруженный въ заботы угощенія, единственно поглощенный тщеславнымъ желаніемъ не ударить лицомъ въ грязь и показать свое хозяйство въ лучшемъ видѣ, суетился, сбирая на столъ, бѣгалъ въ погребъ, рылся въ коморѣ, гремѣлъ посудою, ронялъ ложки, переливалъ какія-то бутылки, лазилъ подъ крышу за копченою колбасою, и всѣми этими усердными хлопотами держалъ въ постоянномъ ожиданіи голоднаго гостя и обращалъ всѣ его помыслы только на эти хлопоты и ихъ лакомыя послѣдствія, внушая ему признательность, смѣшанную съ досадой и нетерпѣніемъ, которыя однако, не пересиливали ее.
— Да ты, хозяинъ, ужь такъ не падай для меня! говорилъ время отъ времени гость.
— Нельзя… нельзя… позвольте… позвольте, панъ… какъ зовутъ васъ, добродію? отвѣчалъ усердный хозяинъ.
— Да мена зовутъ Иваномъ, отвѣчалъ тотъ со вздохомъ и смиряясь.
— Ужь позвольте, пане Иване, угостить васъ чѣмъ Богъ послалъ. Ужь позвольте.
— Мы люди военные, мы не сластоѣжки вѣдь,—намъ лишь-бы сытъ—и довольно! въ свою пользу старался внушить панъ Иванъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, ужь вы позвольте! отвѣчалъ хозяинъ.
Маруся сидѣла на лавкѣ, стараясь быть какъ онъ, на видъ спокойная и тихая, но такіе приливы и отливы надеждъ и страховъ она испытывала, что никто того разсказать словами не сможетъ, да и рѣдко кто сможетъ себѣ вообразить.
Тарасъ, вволю наглядѣвшись изъ угла на гостей, смотрѣлъ въ окно и считалъ явственно долетавшіе до хутора выстрѣлы.
Наконецъ завтракъ былъ окончательно собранъ; панъ Иванъ, послѣ долгаго ожиданія, накинулся на него съ нѣкоторымъ враждебнымъ чувствомъ и съ суровымъ видомъ воина, не цѣнящаго наслажденій вкуса; но скоро, очень скоро онъ какъ-то весь смягчился,—даже проникся нѣкоторымъ умиленіемъ, а послѣ нѣсколькихъ чарокъ разныхъ наливокъ глаза у него посоловѣли и начала блуждать неопредѣленная улыбка на устахъ.
Хозяинъ время отъ времени припоминалъ о какой-нибудь новой, хранившейся у него сласти, и то ходилъ въ погребъ, то лазилъ подъ крышу, спрашивая напередъ позволенья у пана Ивана.
А панъ Иванъ уже не возражалъ, а только кивалъ ему головою въ знакъ того, что ему это кажется хорошо и что онъ на все согласенъ.
— А ты что, Тарасъ, галокъ считаешь? сказалъ хозяинъ внучку: пошелъ-бы ты да сѣна далъ воламъ.—Это у меня такой работникъ, что лучшаго и не надо, даромъ что еще не до неба доросъ! прибавилъ онъ, обращаясь къ пану Ивану.
На это панъ Иванъ хотѣлъ отвѣчать что-то серьезное, но серьезнаго не отвѣтилъ, а только слабо и неопредѣленно улыбнулся.
Тарасъ сейчасъ-же спрыгнулъ съ лавки и пошелъ къ дверямъ.
Маруся не смогла выдержать муки, тоже встала и сказала:
— И я пойду съ Тарасомъ.
— Иди, иди, малая, отвѣтилъ ей хозяинъ, и когда она проходила мимо его, онъ погладилъ ее по головкѣ—только погладилъ по головкѣ и словно какимъ волшебствомъ возвратилъ ей увѣренность и бодрость.
— Хозяинъ! вдругъ сказалъ панъ Иванъ, отчаяннымъ усиліемъ сбирая мысли и уясняя дѣло, сѣно наше… взято сѣно въ плѣнъ… давай выкупъ… большой выкупъ давай… это хорошо… очень хорошо…
— Ваша воля, панъ Иванъ, отвѣчалъ хозяинъ. Хоть сѣно, хоть выкупъ берите,—ваша воля.
— Ну это хорошо, отвѣчалъ панъ Иванъ.—Это… это хорошо…