1
Пусть, кто томится гордостью и мщеньем,
И думает — за зло должно быть зло,
И мстит, пока мятущимся теченьем
В пустыню волн его не унесло, —
Спешит сюда: седая башня Вадо
Ему шепнет, что быть таким не надо.
2
Пред урною Маренги он поймет
Обманчивость мечты, такой жестокой.
Громада-башня все еще живет,
Но город мертв, пустынный, одинокий.
...............
3
Да, мудрая Этрурия узнала
Вторую гибель, внутренний разлад
И тиранию низшего закала,
Оковы, что пятнают и казнят;
За летом — осень с мертвой непогодой
И холод Тирании — за Свободой.
4
В одной Пизанской башне чаша есть, —
Была! В ней рдела кровь вражды забытой,
И Этрурийцы проклинали месть,
Вкушая крови, с чуждой кровью слитой;
Друг с другом примиренные, они
В своей душе клялись хранить огни.
5
Флоренция свободу умертвила?
Та славная и вольная толпа,
В которой созидательная сила,
Чьим духом — в лес проложена тропа,
Флоренция, оазис меж тумана,
Терзает жертву жадного тирана?
6
Наместница померкнувших Афин,
Блистательный очаг воспоминаний, —
Как отблеск дня хранят снега вершин,
Как светятся руины в океане,
Так ты хранишь поблекший стройный лик,
И для тебя дух Творчества возник.
7
Все, что познал мыслитель и мечтатель,
В живописанье ты передала,
И в мраморе явил свой дух ваятель,
И мощь его и воля возросла.
Ты был меж всех — геройское виденье:
Так что ж, твое в том было преступленье?
8
Да; в Пизе травы сорные растут
На мраморных стенах, гнездятся змеи;
И худший хитрый зверь нашел приют
В твоих дворцах, его отрава злее,
Сидит он в них как наглый властелин,
И с жертвой рук твоих твой рок — один.
9
Нежнейшие цветы с душой влюбленной
Живут лишь миг, и редко их найдешь:
Добро и зло — как виноград сплетенный,
Их гроздья слишком часто вместе рвешь; —
Пред тем как пить, разъединить их надо,
И в честь Маренги да живет отрада.
10
Греха его не ведает рассказ,
Но, если был рассвет как вечер ясен,
Свершил он подвиг в этот ранний час,
И тот забытый подвиг был прекрасен,
И от слепой толпы в награду он
Снискал позор, был к смерти присужден.
11
Когда была, под звук трубы призывной,
За жизнь его назначена цена
И, в достиженье пытки беспрерывной,
Всем также смерть была возвещена,
Кто б дал ему напиться, — в путь далекий,
В изгнание пошел он, одинокий.
12
И голод он и холод и нужду,
Как зверь в горах, недели и недели,
Переносил, как бы живя в бреду;
И как бывал он счастлив, если рдели
На толокнянке красные плоды,
Горя в листах багряностью звезды.
13
И в хижинах, среди болот огромных,
Откуда лихорадкой выгнан раб,
Таился он меж трав густых и темных,
Меж камышей, где область змей и жаб
И где, среди камней, в немом покое,
Пятнистое вздымается алоэ.
14
За башней Вадо место есть; вдали
Болота, протянувшись, отделяют
Тот уголок, сокрытый, от земли,
Там остролист и сосны тень роняют,
А дальше, где другая сторона,
Морская вечно плещется волна.
15
Земля чумой здесь дышит; жизни рады
Здесь только те, кто встал на жизнь войной,
Изгибистые змеи, черви, гады;
Под смертоносной светятся росой
Трофеи смерти, смутные предметы,
Рога быков, и кости, и скелеты.
16
На крайней точке остов шалаша
Стоял, покрытый шпажною травою,
На нем висели плевелы, шурша;
Там жил один убийца, но чумою
Был смят, и птицы, мертвого вкусив,
Чумою смяты, падали в прилив.
17
Там в сердце у Маренги верно рдело
То пламя, что светлей, чем жизнь сама
(С ним узник в очи смерти смотрит смело,
С ним — полдень, без него и полдень — тьма), —
Иначе, под безмолвным небосводом,
Как мог бы жить он, темный, год за годом?
18
Но и не вовсе был он одинок.
Он сделал змей, ужей и жаб ручными,
И с чайками беседовать он мог,
Что реют над волнами кружевными,
И как они к нему, он к ним привык,
И с ними был короче долгий миг.
19
А вечером, как бы ручные звери,
Болотные мелькали огоньки,
И шли к нему, и шли до самой двери,
И сладкой был исполнен он тоски,
Глядя, как пляшут лики их, толпою,
И гаснут, устрашенные луною.
20
И на цветах, как бы узор звезды,
Он сочетал росу в лучах рассвета,
На травах видел инея следы,
Глядел, как нежной дымкой все одето,
Как созданные влагою мечты
Все покрывают тканью красоты.
21
И до восхода солнца он весною
Любил вставать, когда вершины гор
Пылают ярко-алой пеленою,
Как на огне железо; светлый взор
Он устремлял на ясную природу
И, видя горы, чувствовал свободу.
22
А в час, когда во мгле спала луна
И океан, шумя, вздымался шире,
Внезапно пробуждался он от сна
И чувствовал себя в безбрежном мире;
И ум его, разрушив свой предел,
Ликуя, был как то, на что глядел.
23
Он смоквой, толокнянкою питался,
И шишки с сосен падали к нему,
Когда ж на море дикий шквал метался,
Он мелких рыб выбрасывал ему,
И луковицы ирисов порою
Он находил под губчатого землею.
24
Так силы в нем и помыслы зажглись,
Что сумрак одиночества смягчили;
Когда же годы смутно пронеслись,
Нашел он свет во внутреннем горниле,
И грелся дух воспоминаньем. Так
Пред очагом в грозу сидит рыбак.
25
Но чаянья, заботы, заблужденья,
Как волны, не взметенные грозой,
В Маренги тайно ждали пробужденья;
И над его окрепнувшей душой
Не властны были робкие мечтанья,
Не властны были страх и колебанья.
26
И, увидав, что призрак корабля,
Чернея на багряном океане
И в ветре вымпелами шевеля,
Встает как дух в оранжевом тумане,
Как дух уже слабеющей зари,
Рассыпавшей повсюду янтари, —
27
Вдруг вспомнил он о родине любимой,
Вдруг вспомнила своих его душа,
И, окрылен мечтой непогасимой,
Он ринулся, к желанному спеша.
...............
