— Вотъ, сигара. Воть, спички. Вотъ, вино. Курите, пейте и слушайте.
Инженеръ Береговъ сказалъ:
— Вашъ торжественный видъ и тонъ меня пугаютъ. Зачѣмь вамъ вздумалось поднять меня съ постели въ часъ ночи и притащить къ себѣ? Что случилось? Похоже, будто вы собираетесь дѣлать предсмертное завѣщаніе.
— Береговъ! Знаете, зачѣмъ я васъ позвалъ ночью къ себѣ? Потому что вы человѣкъ безъ предразсудковъ.
— Это вѣрно.
— И что вы серьезно можете отнестись къ тому, что вамъ серьезно скажутъ.
— И это вѣрно.
— И вы не будете хныкать и плакать, а примете всякое извѣстіе, какъ мужчина.
— И это вѣрно.
— Ну, такъ вотъ, милый, спокойный, разсудительный Береговъ: я рѣшилъ умереть.
— Гм!
— Вы, кажется, сказали: гм! Это что — возраженіе?
— Нѣтъ, такъ просто. Это громкое выраженіе тихаго размышленія.
— А какимъ образомъ вы размышляете?
— Думаю я сейчасъ такъ: вотъ человѣкъ, который, очевидно, твердо рѣшилъ покончить счеты съ жизнью. Отговаривать его было бы смѣшно, глупо и безполезно…
— О, Береговъ! Какъ вы все понимаете и какъ съ вами легко, — воскликнулъ хозяинъ, пожимая руку невозмутимаго гостя. — Вы сразу учуяли всю желѣзную рѣшимость мою, всю невозвратность. — Еще бы. Это сразу видно. Теперь выкладывайте: что вамъ нужно отъ меня?
— Помнится, вы говорили мнѣ, что у васъ есть ядъ, купленный вами у спившагося фармацевта. И будто ядъ этотъ убиваетъ быстро и безъ боли.
— Есть. Вѣрно.
— И вы… могли бы дать мнѣ его?
— Дамъ. Отчего же?
— Вы истинный другъ, Береговъ!
— Ну?..
— Можете завтра утромъ… прислать?
— Могу. Теперь все?
— Все. Но вы, все-таки, удивительный человѣкъ… Поразительный! Другой бы пытался уговаривать, просилъ бы, хныкалъ…
Береговъ пронзительно взглянулъ на хозяина:
— А, можетъ быть, вы хотѣли бы въ глубинѣ души чтобы я… васъ… отговорилъ?…
— Более сохрани васъ! Что рѣшено, то рѣшено. Поглядите въ мои глаза… Видите? Можно отговорить такого человѣка?
— Нѣтъ. Не стоитъ и пытаться.
— Спасибо, Береговъ.
Береговъ закурилъ сигару, откинувшись на спинку дивана. Взглянулъ передъ собой. Промямлилъ:
— А чудесная картина у васъ эта… Куинджи?
— Да. Я ее очень любилъ.
— Надо будетъ захватить ее съ собою, когда пойду домой.
— Какъ… захватить?
— Да такъ, возьму. Вѣдь у васъ наслѣдниковъ нѣтъ?
— Нѣтъ, — усмѣхнулся хозяинъ. — Выморочное наслѣдство.
— Ну, вотъ, я и возьму. Можно?
— Берите. На что она мнѣ, если завтра утромъ я уже буду кускомъ мертвой говядины. — Конечно. Я и письменный приборъ возьму. Хотя у меня комнатка не ахти какая, а, все-таки, приборъ пусть себѣ красуется. Это яшма?
— Яшма.
— Возьму. Хорошія сигары… А позвольте ихъ… я возьму всю коробку, а вамъ до утра оставлю штукъ пять… Хватитъ?
Хозяинъ блѣдно улыбнулся.
— Съ избыткомъ.
— Спасибо. Кстати ужъ и портсигаръ возьму. Благо менограммы наши сходятся: вы — Билевичъ, я — Береговъ.
— Позвольте… Портсигаръ этотъ для меня память…
— Ну такъ что жъ! Въ гробъ же съ собой не положите?..
— Такъ-то оно такъ. Это вѣдь золотой портсигаръ. Четыреста рублей стоитъ.
— Гарно, какъ говорятъ хохлы.
Помолчали.
— Ядъ какъ думаете принять — съ любопытствомъ спросилъ Береговъ. — Лежа въ постели или такъ, сидя за столомъ?
— Богъ знаетъ, какіе вы вопросы задаете, — недовольно замѣтилъ Билевичъ. — Будто вамъ не все равно.
— Дѣйствительно, — замѣтилъ Береговъ. — Къ чему я это спросилъ? Такъ просто, языкъ повернулся. А вы знаете, какъ его принимать?
— Кого?
— Ядъ.
— Нѣтъ. А развѣ есть особый способъ?
— Да. Наименьше мученій. Разбавить на двѣ трети водой и выпить залпомъ. Сейчасъ же свалитесь, какъ подкошенный.
— Спасибо.
— Не стоитъ.
— Можетъ быть, поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ? — Неужели, вамъ такъ непріятно? А по-моему, если ужъ рѣпшили, такъ все равно.
Береговъ посидѣлъ, покурилъ, потомъ всталъ и неторопливо запустилъ руку въ боковой карманъ хозяина.
— Что вы это?!
— А? Деньги. Хочу поглядѣть, много ли у васъ денегъ.
— Какой вы странный!.. Для чего вамъ это?
— Взять ихъ хочу.
— Такъ не сейчасъ же, Господи!!!
— Вы нервничаете. Это плохо. Почему не сейчасъ? Вѣдъ вамъ до завтра ничего не понадобится. Сколько здѣсь? 800? Смачно, какъ говорятъ хохлы. Кольцо дайте тоже. Все равно, завтра сторожъ анатомическаго театра свиснетъ. Лучше ужь мнѣ!
— Послушайте, Береговъ… Меня немного удивляетъ ваша… ваше… хладнокровіе… И простота, съ которой вы…
— Ну, вотъ! Давеча самъ же восхищался, что я человѣкъ безъ предразсудковъ, а теперь ему 800 рублей жалко…
— Мнѣ не жалко, а только… непріятно.
— Ну, хорошо. Не буду, не буду. О чемъ же съ вами говорить? Вотъ на будущей недѣлѣ премьера въ оперѣ — вамъ это уже неинтересно?
— Почему не интересно?
— Да вѣдь завтра утромъ скапуститесь, какъ говорятъ хохлы, — чего жъ вамъ…
— Вы циникъ, Береговъ.
— Не былъ бы циникомъ, не получили бы отъ меня яду… А то вѣдь я такой человѣкъ: «Дай!» — «На!». Вотъ я какой человѣкъ.
— Да довольно вамъ объ этомъ ядѣ!!…
— Спокойно! Не надо нервничать. Поговоримъ о другомъ… Хорошая у васъ квартирка. Сколько платите?
— Полтораста. — По третямъ?
— Нѣтъ, по полугодиямъ.
— Давно платили?
— Въ прошломъ мѣсяцѣ. Я впередъ плачу.
— Билевичъ! Идея. Вѣдь я, несчастный, сирый бобыль, могу устроиться, какъ князь. Передайте мнѣ контрактъ. Я поселюсь въ этой квартиркѣ.
— Пожалуйста, — кисло сказалъ хозяинъ.
— Вотъ спасибо! Чудесно заживу! Кабинетъ я такъ и оставлю, гостиную сдамъ кому-нибудь, а изъ той пустой комнатки устрою чудо какой уголокъ!! Вотъ тѣ оттоманки поставлю угломъ, тутъ у меня будетъ тумба, всюду разбросаю подушки, а подъ ноги перетащу вашего бѣлаго медвѣдя.
— Вы… и съ обстановкой хотите взять мою квартиру?
— Ну, а какже? Вѣдь не всунутъ же ее вамъ въ гробъ!… Вѣдь это что за жизнь будетъ! Вѣдь у васъ библiотека — сердце радуется! До тысячи книгъ будетъ?
— Около полуторы тысячи.
— Чудесно! Буду валяться на оттоманкѣ, читать Дюма или тамъ Чехова что ли, потягивать винцо… Да, кстати! Погребъ то у васъ въ порядкѣ?
— Шампанскаго мало. А такъ краснаго, мадеры старой, венгерскаго — штукъ восемьсотъ наберется.
— Билевичъ, милый! Я васъ расцѣловать готовъ за все, что вы для меня дѣлаете. Получаю квартиру, дешевенькой погребъ, библiотеку — за что? За бутылочку бѣловатой жидкости!!…
— Хорошо… Только теперь вы оставьте меня, — угрюмо, глядя куда-то вбокъ, пробормоталъ хозяинъ.
— Конечно, конечно. Только послѣдняя просьба: сядьте вотъ сюда за письменный столикъ и пишите: «За проданную инженеру Берегову мою квартирную обстановку и переданный контрактъ семь тысячъ получено наличными». Поняли? Это, чтобы придирокъ не было… — Мнѣ противна ваша дѣловитость въ… въ такія минуты.
— Чудакъ вы! Вамъ-то хорошо — выпили флакончикъ! — и готово, а у меня-то вся жизнь впереди. Надо жъ устраиваться! Это персидскій коверъ?
— Персидскій.
— Пріятно. Только вы знаете, что? Я вѣдь точно не знаю дѣйствія своей этой микстуры… Вдругъ съ вами передъ смертью рвота случится…
— Ну?
— Коверъ мнѣ можете испортить. Послушайте, Билевичъ, голубчикъ, что я васъ попрошу… ну не дѣлайте такого лица! Вамъ вѣдь все равно…
— Что вамъ еще отъ меня надо!
— Травитесь не дома… хорошо? Ей Богу же, вамъ безразлично, а мнѣ меньше хлопотъ. Подумайте, какъ будетъ мило: на одномъ концѣ города поднимаютъ мертваго человѣка Билевича, продавшаго свою квартиру и всякія земныя блага инженеру Берегову; на другомъ концѣ города инженеръ Береговъ входитъ въ чистенькую устроенную квартирку и начинаетъ въ ней жить, какъ король… Инженеръ лежитъ на теплой оттоманочкѣ, читаетъ Дюыа, куритъ сигару, мертваго человѣка поднимаютъ, везутъ въ покойницкую…
— Къ дьяволу покойницкiя, — вскричалъ, скрежеща зубами и утирая мокрый лобъ, Билевичъ. — Я умру дома!
— Да вѣдь въ покойницкую, все равно, стащатъ… Разъ самоубійца — рѣзать должны. Что, дескать, и какъ? Що воно таке, какъ говорятъ хохлы. Да развѣ вамъ не все равно? Я буду въ вашей квартиркѣ пить ваше вино, спать на вашей мягкой постели, любоваться вашими картинами, а вы, голый, съ номеромъ на ногѣ, будете лежать въ сырой мертвецкой около зеленаго отъ времени мальчишки съ отрѣзанной головой и ободраннаго безымяннаго пьяницы, издохшаго отъ бѣлой горячки. Вѣдь вамъ уже будетъ все равно! У васъ красивое тѣло, широкая грудь и мускулистыя бѣлыя руки — но вамъ, мертвому, синему, будетъ уже это все равно!!… Къ вамъ на квартиру по инерціи забѣжитъ одна изъ вашихъ дамъ и, можетъ быть, я уговорю ее остаться со мной — но вѣдь вамъ уже будетъ все равно!
— Вы не смѣете этого дѣлать!!
— Но вѣдь это капризъ! Вѣдь вамъ уже будетъ все равно!!
— Не все равно мнѣ это, чтобъ васъ черти побрали!! — истерически закричалъ хозяннъ. — Вы не смѣете меня грабить! Вы не смѣете считать деньги въ моемъ бумажникѣ и… и…
— Однако, разъ вы рѣшили отравиться…
— Не смѣйте мнѣ этого говорить! Я рѣшилъ умереть, я же могу рѣшить и остаться живымъ! Никому я не обязанъ давать отчета!! А-а! Вы уже распредѣлили мою квартиру по-своему, переставили мебель, пересчитали мои деньги — такъ вотъ же вамъ! Не надо мнѣ вашего яда! Я буду жить! А вы — уходите отсюда! Сію минуту, слышите?!!
Была черная глухая ночь… Фонари въ этой части города почти не горѣли, и Берегову приходилось то и дѣло отыскивать увязшія въ лужахъ липкой глины калоши.
Падалъ рѣзкій, холодный дождикъ, будто небо отплевывалось, съѣвъ что-то невкусное.
Несмотря на это, Береговъ шагалъ по грязи довольно бодро, и только разъ пріостановившись, чтобы извлечь изъ расщелины деревяннаго тротуара калошу, засмѣялся и сказалъ вслухъ:
— Экой дьяволъ! Первый разъ вижу такого больного, который спускаетъ съ лѣстницы врача, спасшаго его отъ смерти.
