Наблюдения и исследования, которым с жаром предавались все участники экспедиции, помогали им заглушать беспокойство, обуревавшее их с каждым днем все сильнее и сильнее. Драгоценное время уходило. Может быть, эти именно дни и являлись самым благоприятным моментом, чтобы пересечь Карское море, пока его не загромоздили льды, а между тем ожидаемые суда не подходили, и даже неизвестно было, где они и что с ними. Наконец, в один радостный день на горизонте показался дымок. Вскоре обрисовавшиеся очертания судна позволили заключить, что это шла «Лена». Действительно, то была она, а вслед за нею пришли и другие пароходы. Таким образом утром 1 августа флотилия могла поднять якорь и двинуться в давно желанный путь. Медленно и осторожно, меряя на каждом шагу дно, прошли суда усеянный мелями Вайгачский пролив и вступили в Карское море. Далеко, насколько хватал глаз, расстилалась впереди «Веги» гладкая поверхность открытого моря. Ни единая льдина не качалась на волнах его, так что многие на борту судна предсказывали уже, что «Вега» благополучно пройдет на восток, избегнув встречи с плавучим льдом. Увы! Уже на третий день ветер стих, и небольшие волны, ласково качавшие судно, улеглись почти совсем — верный признак, что впереди простирается лед. Предчувствие не обмануло знакомых с полярным океаном плавателей. Вскоре впереди открылась необозримая равнина плавучих глыб, и вот уже льдины с зловещим шорохом трутся о бока судна, замедляя и без того не быстрый ход его. На счастье путешественников это был талый, как бы разъеденный летним теплом, лед, вследствие чего он легко рассыпался при ударе о нос судна и не составлял еще сколько-нибудь серьезного препятствия. Это были передовые льдины, за которыми чувствовалось присутствие плотных рядов больших ледяных полей. Вместе со льдом надвинулся туман, а туман в этих неизвестных морях, где всюду могут лежать неведомые мели и низкие островки, вызывал гораздо более сильное беспокойство и заставлял удваивать осторожность. Капитан не мог произвести наблюдения над солнцем, чтобы определить положение судна и должен был из страха наткнуться на берег изменять курс, уклоняясь от прямого пути. Кроме того, суда постоянно теряли друг друга из виду.
4 августа слабое покачивание судна послужило доказательством того, что море на некоторое расстояние свободно от льда. «Вега» плыла теперь по мутной желтоватого цвета и совершенно непрозрачной воде, которая вдобавок почти не заключала соли. Путешественникам стало ясно, что они находятся недалеко от устья Оби и Енисея, потому что мутная вода, покрывавшая море насколько хватал взор, могла быть только речной водой этих рек. Флотилия с трудом отыскивала путь среди тумана, направляясь к одной бухте в устье Енисея, которую Норденшильд открыл еще в 1875 г. и которая получила название бухты Диксона. Там он надеялся найти верную защиту для своих судов. 6 августа суда находились уже в бухте. Страна была пустынна на сотни верст кругом. Несколько заброшенных зимовий, расположенных на восточном берегу Енисея и представлявших прочные, построенные из выброшенных морем бревен срубы с земляной крышей, одни только свидетельствовали, что сюда хоть изредка, но заглядывают промышленники. Теперь, однако, зимовья стояли пустыми. Берега реки были загромождены громадными валами «плавника», то есть древесных стволов, которые великие сибирские реки ежегодно выносят в море. Одни из бревен лишились уже коры, сучьев и корней и побелели от времени; другие казались еще совсем свежими. Каждый год весной реки подмывают поросшие густым лесом берега. Целые участки берега вместе с растущими на нем деревьями и кустарниками сползают в воду, которая рано или поздно отрывает или вымывает деревья из почвы и уносит с собой. Валы плавника, которыми окаймлены берега рек в низовьях, заключают лишь небольшую часть погибшего, снесенного водой леса. Большею частью древесные стволы выплывают в море и медленно уносятся течением вдаль. Одни породы быстро намокают до того, что становятся тяжелее воды и тогда садятся на дно, другие стволы достигают отдаленных берегов Новой Земли, Шпицбергена и Гренландии. Гренландские эскимосы, которые живут в совершенно безлесной стране, пользуются этим лесом для приготовления из него древков для гарпунов и других поделок. Сибирские лиственницы, находимые там, служат ясным доказательством того, что воды Полярного моря медленно движутся через полюс к северным берегам Америки и Гренландии. Масса леса, которая тонет в низовьях рек, должна была образовать здесь за тысячи лет мощные пласты. Занесенные илом деревья медленно гниют в воде и со временем превращаются в уголь. Наблюдая этот вынос леса реками, ученые, естественно, пришли к заключению, что многие залежи каменного угля, которым пользуются теперь люди, образовались некогда в давно прошедшие времена именно таким образом: громадные реки, протекавшая по древним, исчезнувшим теперь материкам, выносили в мелкие заливы могучие стволы лепидодендронов и сигиллярий, которые давно уже исчезли с лица земли, являясь отдаленными предками нынешних хвощей и плаунов. Десятки тысяч лет скоплялись груды деревьев, переслаиваясь с илом и глиной. Впоследствии, когда море стало сушей, пласты образовавшегося угля остались лежать, приобретая постепенно твердость и блеск минерала. Во многих шахтах удалось открыть в пластах угля толстые, обуглившиеся стволы допотопных деревьев, стоящие прямо или слегка наклонно и сохранившие свое строение настолько, что в них можно различить кору, древесину, листья. Норденшильд наблюдал в низовье Енисея, как образуются стоячие стволы. В одном протоке реки верхушки стволов торчали над водой в виде целого леса, между тем как комли, то есть нижние части стволов с ответвляющимися во все стороны корнями, завязнув на дне, затянулись илом и послужили причиной того, что деревья не уплыли в море, а остались торчать в виде карчей, которые, если здесь разовьется судоходство, явятся громадным препятствием для движения судов.
Бухта Диксона заранее была намечена как место разлуки. Здесь пароходы «Фрезер» и «Экспресс» должны были покинуть «Вегу» и ее маленького провожатого, чтобы войти в Енисей, подняться по нему верст на пятьсот и разгрузить привезенные ими европейские товары в ближайшем поселении. 9 августа, после дружеского прощания, пароходы снялись с якоря и пошли на юг, а на другой день утром тронулась и «Вега». Впереди лежал лабиринт островов. Мутные воды Енисея с журчанием и пеной устремлялись в проливы между ними. Карты, которыми пользовались путешественники, оказались совершенно неверными: где была показана суша, открывалось море, там же, где было обозначено открытое море, то и дело появлялись коварные островки, окруженные широким поясом мелководья. Вперед приходилось двигаться положительно ощупью, меряя все время глубину лотом. Теплая погода и отсутствие плавучего льда благоприятствовали плаванию, но главный враг мореплавателей, туман, не дремал; он скоро надвинулся с севера, и «Вега» волей-неволей принуждена была бросить якорь у ближайшего островка.
Воспользовавшись остановкой, Норденшильд поспешил съехать вместе с другими учеными на берег. Казалось, трудно было представить себе что-нибудь более безотрадное, чем эти полярные острова: ни тени живого существа, ни деревца, ни кустика. Самая поверхность земли казалась обнаженной, лишенной даже той скудной флоры мхов, лишайников и мелких цветочков, какие встречаются в тундре. Блуждая по острову, со взором устремленным к земле в поисках какой-либо научной добычи, ученые сделали вскоре любопытное наблюдение. Поверхность острова была усеяна слоем выветрившегося вещества, под которой залегала матерая порода. От холода, от влаги и сухости порода растрескалась на почти совершенно правильные шестигранники, каждый фута два в поперечнике. Может быть, это обстоятельство не привлекло бы к себе внимания наблюдателей, если бы щели, образовавшиеся между этими шестигранными шашками, не давали приюта жалким растеньицам, корешки которых искали там пищи и защиты от холода. Благодаря этому поверхность земли казалась как бы накрытой редкой сетью, сквозь петли которой выступала голая земля. Впоследствии оказалось, что подобный вид имеют не только острова, но и обширные участки самой бесплодной, придвинувшейся к берегу моря сибирской тундры.
На следующий день погода настолько улучшилась, что капитан нашел возможным двинуться дальше. Туман все еще мешал видеть даль, но кроме него мореплавателей стал допекать новый враг: еще ночью вокруг судна показался плавучий лед, который становился все гуще.
В тумане фигуры ледяных глыб представляли самые фантастические очертания: башни, шпицы и зубчатые вершины чередовались с аркадами и глубокими пещерами, которые вымыли в синей прозрачной массе льда в течение лета волны моря. По временам, когда туман сгущался, грозные призраки совершенно исчезали из вида, и тогда только шорох льда, производимый трущимися краями двух столкнувшихся льдин или игрою волны у подножия подмытой глыбы, указывал настороженному слуху штурмана и вахтенных, что опасность тут, возле. Держаться ближе к берегу, где должна была простираться полоса свободной от льда воды, капитан не смел из боязни посадить «Вегу» на мель — все побережье отличалось до сих пор мелководьем. Опасение подобной случайности вынуждало «Вегу» держать курс подальше от берега, но здесь клубился туман, сквозь волны которого не видно было ничего. Таким образом к вечеру 12 августа «Вега» попала в разрозненные ледяные поля, между которыми вода была до того наполнена тающими ледяными осколками, что масса ее, подобно густой каше, замедляла ход судна и наконец заставила остановить машину. «Вега» и «Лена» бросили свои якоря на большую льдину и остановились возле края ее. На другой день, улучив момент, когда лед несколько разошелся и между полями появились участки свободной воды, капитан провел суда дальше с тем, чтобы вновь приткнуться у какой-нибудь внушавшей доверие льдины.
Так шло плавание день за днем. Каждая остановка являлась для ученых удобным случаем для производства наблюдений. Зоолог спешил спустить сети и ловил морских обитателей, черпал пробы воды, исследовал состав ее; ботаник не терял надежды найти себе поживу на мерзлой поверхности льдин или искал ее в воде; физики и химики с не меньшим успехом наталкивались на новые, неизвестные в науке явления или же пополняли прежние наблюдения новыми случаями.
Так, во время остановки «Веги» у льдины Норденшильд исследовал снег с целью открыть в нем те черные металлические крупинки, какие он наблюдал в прежние путешествия, и которые представляли не что иное, как метеорную пыль, сыплющуюся на землю из небесного пространства. Он не нашел ее на этой льдине. Взамен того внимание его привлекли к себе какие-то ржавые пятна на снегу. Когда этот снег собрали, то в нем открыли множество мелких желтых кристалликов. Произведенные впоследствии исследования показали, что кристаллики, представлявшие то же самое, что мел, никак не могли образоваться на земле и должны были попасть на лед, подобно метеорной ныли, не иначе как из небесного пространства. Это открытие являлось новым и гораздо более загадочным, чем метеорная пыль.
Между тем, несмотря на препятствия, суда все-таки подвигались вперед и медленно огибали большой пустынный полуостров Таймыр, который представляет
самую северную оконечность всего материка Старого Света. День 19 августа представлял выдающийся момент: в час пополудни открылись в тумане высокие скалы полуострова Челюскина, а в 6 ч. вечера «Вега» бросила якорь у мыса Челюскина, крайней северной точки Азии. Туман рассеялся, и лучи погасающего солнца осветили взорам восхищенных путешественников голые скалы и видневшийся позади их какой-то покрытый снегом горный хребет. В ознаменование великого события по всем снастям взвились, весело колыхаясь в воздухе, разноцветные флаги, а глухие пушечные выстрелы разбудили эхо берега и привлекли к себе внимание единственного животного существа, видневшегося на нем — это был большой белый медведь, который в недоумении нюхал воздух и звучно фыркал, стараясь, вероятно, понять, что за существа и с какими целями поспешно подъезжают к нему. Зверь не выждал приближения лодки и пустился наутек, предоставив свои владения незваным пришельцам.
С каким-то смешанным чувством восхищения и благоговения ступили путешественники на голую и пустынную землю. Ведь они были первые плаватели, обогнувшие Азию с севера! Полтораста лет до того здесь, правда, побывали европейцы.
Это был русский топограф[1] Челюскин, участвовавший в великой северной экспедиции 1735—39 гг., целью которой являлось исследование побережья Сибири между устьями Лены и Енисея. Начальникам ее, Лаптеву и Прончищеву, не удалось обследовать берег в судне, которое погибло во льдах.
Они зимовали на берегу, испытав все ужасы полярной стужи, все тягости обратного путешествия по безлюдной тундре. До плавания Норденшильда сомневались даже, действительно ли Челюскин был здесь, верна ли составленная им карта побережья, не плод
ли это измышлений, какими богата история путешествий и открытий.
Теперь, когда путешественники воочию видели нанесенные на карту изгибы берега, горные хребты, мысы и островки, в них не осталось и тени сомнения в подлинности подвига маленького чиновничка, который, преодолев все трудности одинокого странствия, действительно первый из европейцев достиг северной оконечности Старого Света. Это было в 1742 г.
Поэтому нет ничего более справедливого, как сохранить за мысом название Челюскина.
Только поздно вечером члены экспедиции вернулись на судно. В ознаменование «великого события» Норденшильд приказал соорудить на берегу памятник «Веге». Из груды наваленных на холме камней, под которыми была спрятана жестянка с краткими сведениями о судьбе экспедиции, подымался высоко вверх толстый ствол гигантского бревна, принесенного на холм с берега и воодруженного в середине памятника. Если медведи не разворотили эту кучу, она и посейчас стоит на пустынном мысу и будет стоять еще столетия. Определив точно географическое положение мыса, сняв карту берега и выполнив все другие наблюдения, экспедиция могла двинуться дальше. Теперь путь лежал не на север, а на юго-восток, и ближайшим местом, куда стремились суда, являлось устье Лены.
Половина странствия была успешно выполнена, все надеялись на благополучный исход плавания и с бодрыми надеждами пустились на другой день в дальнейший путь.
- ↑ Топограф — съемщик местности.