Опять я въ деревнѣ. Хожу на охоту,
Пишу мои вирши — живётся легко.
Вчера, утомлённый ходьбой по болоту,
Забрёлъ я въ сарай и заснулъ глубоко.
Проснулся: въ широкія щели сарая
Глядятся весёлаго солнца лучи.
Воркуетъ голубка; надъ крышей летая, Кричатъ молодые грачи.
Летитъ и другая какая-то птица —
По тѣни узналъ я ворону какъ разъ!
Чу! шопотъ какой-то… а вотъ вереница Вдоль щели внимательныхъ глазъ!
Всё сѣрые, каріе, синіе глазки — Смѣшались какъ въ полѣ цвѣты.
Въ нихъ столько покоя, свободы и ласки, Въ нихъ столько святой доброты!
Я дѣтскаго глаза люблю выраженье, Его я узнаю всегда.
Я замеръ: коснулось души умиленье… Чу! шопотъ опять!
И мой приговоръ нарекли:
— Такому-то гусю ужь что за охота! Лежалъ бы себѣ на печи!
И видно не баринъ: какъ ѣхалъ съ болота,
Такъ рядомъ съ Гаврилой… «Услышитъ, молчи!»
О, милые плуты! Кто часто ихъ видѣлъ,
Тотъ, вѣрю я, любитъ крестьянскихъ дѣтей;
Но если бы даже ты ихъ ненавидѣлъ,
Читатель, какъ «низкаго рода людей», —
Я всё-таки долженъ сознаться открыто, Что часто завидую имъ:
Въ ихъ жизни такъ много поэзіи,
Какъ дай Богъ балованымъ дѣткамъ твоимъ.
Счастливый народъ! Ни науки, ни нѣги Не вѣдаютъ въ дѣтствѣ они.
Я дѣлывалъ съ ними грибные набѣги:
Раскапывалъ листья, обшаривалъ пни,
Старался примѣтить грибное мѣстечко,
А утромъ не могъ низачто отыскать.
«Взгляни-ка, Савося, какое колечко!»
Мы оба нагнулись, да разомъ и хвать
Змѣю! Я подпрыгнулъ: ужалила больно!
Савося хохочетъ: — «попался спроста!»..
Зато мы потомъ ихъ губили довольно
И клали рядкомъ на перилы моста.
Должно-быть за подвиги славы мы ждали.
У насъ же дорога большая была:
Рабочаго званія люди сновали По ней безъ числа. Копатель канавъ вологжанинъ, Лудильщикъ, портной, шерстобитъ, А то въ монастырь горожанинъ Подъ праздникъ молиться катитъ.
Подъ наши густые старинные вязы
На отдыхъ тянуло усталыхъ людей.
Ребята обступятъ: начнутся разсказы
Про Кіевъ, про турку, про чудныхъ звѣрей
Иной подгуляетъ, такъ только держися —
Начнётъ съ Волочка до Казани дойдётъ!
Чухну передразнитъ, мордву, черемиса,
И сказкой потѣшитъ, и притчу ввернётъ:
«Прощайте, ребята! Старайтесь найпаче
На Господа Бога во всёмъ потрафлять:
У насъ былъ Вавило, жилъ всѣхъ побогаче,
Да вздумалъ однажды на Бога роптать, —
Съ тѣхъ поръ захудалъ, разорился Вавило,
Нѣтъ мёду со пчёлъ, урожаю съ земли,
И только въ одномъ ему счастіе было,
Что волосы изъ носу шибко росли…»
Рабочій разставитъ, разложитъ снаряды —
Рубанки, подпилки, долота, ножи:
«Гляди, чертенята!» А дети и рады —
Какъ пилишь, какъ лудишь — имъ всё покажи.
Прохожій заснётъ подъ свои прибаутки,
Ребята за дѣло — пилить и строгать!
Иступятъ пилу — не наточишь и въ сутки!
Сломаютъ буравъ — и съ испугу бѣжать.
Случалось, тутъ цѣлые дни пролетали,
Что новый прохожій, то новый разсказъ…
Ухъ, жарко!.. До полдня грибы собирали,
Вотъ изъ лѣсу вышли — навстрѣчу какъ разъ
Синѣющей лентой, извилистой, длинной,
Рѣка луговая: спрыгнули гурьбой,
И русыхъ головокъ надъ рѣчкой пустынной
Что бѣлыхъ грибовъ на полянкѣ лѣсной!
Рѣка огласилась и смѣхомъ и воемъ:
Тутъ драка — не драка, игра — не игра…
А солнце палитъ ихъ полуденным зноемъ.
Домой, ребятишки! обѣдать пора.
Вернулись: у каждого по́лно лукошко,
А сколько разсказовъ! Попался косой,
Поймали ежа, заблудились немножко
И видѣли волка… у, страшный какой!
Ежу предлагаютъ и мухъ и козявокъ, Корней молочко ему отдалъ своё —
Не пьётъ! отступились… Кто ловитъ піявокъ
На лавѣ гдѣ матка колотитъ бѣльё,
Кто няньчитъ сестрёнку двухлѣтнюю Глашку,
Кто тащитъ на пожню ведёрко кваску;
А тотъ, подвязавши подъ горло рубашку,
Таинственно что-то чертитъ по песку;
Та въ лужу забилась, а эта съ обновой Сплела себѣ славный вѣнокъ:
Всё бѣленькой, жолтенькой, блѣдно-лиловой, Да изрѣдка красный цвѣтокъ.
Тѣ спят на припёкѣ, тѣ пляшутъ вприсядку.
Вотъ дѣвочка ловитъ лукошкомъ лошадку:
Поймала, вскочила и ѣдетъ на ней.
И ей ли, подъ солнечнымъ зноемъ рождённой
И въ фартукѣ съ поля домой принесённой,
Бояться смиренной лошадки своей?..
Грибная пора отойти не успѣла,
Гляди — ужь чернёхоньки губы у всѣхъ,
Набили оскому: черница поспѣла!
А тамъ и малина, брусника, орѣхъ!
Ребяческій крикъ, повторяемый эхомъ,
Съ утра и до ночи гремитъ по лѣсамъ.
Испугана пѣньемъ, ауканьемъ, смѣхомъ,
Взлетитъ ли тетеря, закокавъ птенцамъ,
Зайчёнокъ ли вскочитъ — содомъ, суматоха!
Вотъ старый глухарь съ облинялымъ крыломъ
Въ кусту завозился… ну, бѣдному плохо!
Живого въ деревню тащатъ съ торжествомъ…
— Довольно, Ванюша! гулялъ ты не мало, Пора за работу, родной! —
Но даже и трудъ обернётся сначала
Къ Ванюшкѣ нарядной своей стороной:
Онъ видитъ какъ поле отецъ удобряетъ,
Какъ въ рыхлую землю бросаетъ зерно,
Какъ поле потомъ зеленѣть начинаетъ,
Какъ колосъ ростётъ, наливаетъ зерно.
Готовую жатву подрѣжутъ серпами,
Въ снопы перевяжутъ, на ригу свезутъ,
Просушатъ, колотятъ-колотятъ цѣпами,
На мельницѣ смелютъ и хлѣбъ испекутъ.
Отвѣдаетъ свѣжаго хлѣбца ребёнокъ
И въ поле охотнѣй бѣжатъ за отцомъ.
Навьютъ ли сѣнца: «полѣзай, пострѣлёвокъ!»
Ванюша въ деревню въѣзжаетъ царёмъ…
Однакоже зависть въ дворянскомъ дитяти Посѣять намъ было бы жаль.
И такъ, обернуть мы обязаны кстати Другой стороною медаль.
Положимъ, крестьянскій ребёнокъ свободно Ростётъ, не учась ничему,
Но выростетъ онъ, если Богу угодно,
А сгибнуть ничто не мѣшаетъ ему.
Положимъ, онъ знаетъ лѣсные дорожки,
Гарцуетъ верхомъ, не боится воды,
Зато беспощадно ѣдятъ его мошки,
Зато ему рано знакомы труды.
Однажды, въ студёную зимнюю пору
Я изъ лѣсу вышелъ; былъ сильный морозъ.
Гляжу — подымается медленно въ гору
Лошадка, везущая хворосту возъ.
И шествуя важно, въ спокойствіи чинномъ,
Лошадку ведётъ подъ-уздцы мужичокъ
Въ большихъ сапогахъ, въ полушубкѣ овчинномъ,
Въ большихъ рукавицахъ… а самъ съ ноготокъ!
— Здорово, парнище! — «Ступай себѣ мимо!»
— Ужь больно ты грозенъ, какъ я погляжу!
Откуда дровишки? — «Изъ лѣсу, вѣстимо;
Отецъ, слышишь, рубитъ, а я отвожу».
(Въ лѣсу раздавался топоръ дровосѣка).
— А что, у отца-то большая семья? —
«Семья-то большая, да два человѣка
Всего мужиковъ-то: отецъ мой да я…»
— Такъ вонъ оно что! А какъ звать тебя? — «Власомъ».
— А кой тебѣ годикъ? — «Шестой миновалъ…
Ну, мёртвая!» — крикнулъ малюточка басомъ,
Рванулъ подъ-уздцы и быстрѣй зашагалъ…
На эту картину такъ солнце свѣтило,
Ребёнокъ былъ такъ уморительно малъ,
Какъ-будто всё это картонное было,
Какъ-будто бы въ дѣтскій театръ я попалъ.
Но мальчикъ былъ мальчикъ живой, настоящій,
И дровни, и хворостъ, и пѣгонькій конь,
И снѣгъ до окошекъ деревни лежащій,
И зимнего солнца холодный огонь —
Всё, всё настоящее русское было,
Съ клеймомъ нелюдимой, мертвящей зимы,
Что русской душѣ такъ мучительно мило,
Что русскія мысли вселяетъ въ умы, —
Тѣ честныя мысли, которымъ нѣтъ доли,
Которымъ нѣтъ смерти — . . . . . . . .[2]
Въ которыхъ такъ много и злобы и боли, Въ которыхъ такъ много любви!
Играйте же, дѣти! Растите на волѣ!
На то вамъ и красное дѣтство дано,
Чтобъ вѣчно любить это скудное поле,
Чтобъ вѣчно вамъ милымъ казалось оно.
Храните своё вѣковое наслѣдство, Любите свой хлѣбъ трудовой —
И пусть обаянье поэзіи дѣтства
Проводитъ васъ въ нѣдра землицы родной!..
Теперь намъ пора возвратиться къ началу.
Замѣтивъ, что стали ребята смѣлѣй, —
— Ай! воры идутъ! закричал я Фингалу;
— Украдутъ, украдутъ! Ну прячь поскорѣй! —
Фингалушка скорчилъ серьёзную мину,
Подъ сѣно пожитки мои закопалъ,
Съ особымъ стараньемъ припряталъ дичину,
У ногъ моихъ лёгъ — и сердито рычалъ.
Обширная область собачьей науки
Ему въ совершенствѣ знакома была:
Онъ началъ такія выкидывать штуки,
Что публика съ мѣста сойти не могла.
Дивятся, хохочутъ! Ужь тутъ не до страха!
Командуютъ сами! — Фингалка, умри!
— «Не засти, Сергѣй! Не толкайся, Кузяха!
Смотри — умираетъ — смотри!»
Я самъ наслаждался, валяясь на сѣнѣ,
Ихъ шумнымъ весельемъ. Вдругъ стало темно
Въ сараѣ: такъ быстро темнѣетъ на сценѣ,
Когда разразиться грозѣ суждено.
И точно: ударъ прогремѣлъ надъ сараемъ,
Въ сарай полилась дождевая рѣка,
Актёръ залился оглушительнымъ лаемъ,
↑Эта строка и предыдущая изменены цензурой. В издании Н. А. Некрасов. Собрание сочинений в восьми томах. — М.: Художественная литература, 1965. — Т. 2. — С. 19.: «Те честные мысли, которым не воли, Которым нет смерти — дави не дави». — Примѣчаніе редактора Викитеки.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
