Континентальная блокада (Тарле)/Глава 4

Континентальная блокада : Исследование по истории промышленности и внешней торговли Франции в эпоху Наполеона I — Глава 4
автор Евгений Викторович Тарле

Дата создания: 1913, опубл.: 1913^[1]. Источник: Е.В.Тарле. Собрание сочинений в 12 томах. — М.: Издательство АН СССР, 1958. — Т. 3. — С. 123.

Γлава ІV. НАЧАЛО ЗАПРЕТИТЕЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ НАПОЛЕОНА

Хлопчатобумажная промышленность во Франции и декрет 22 февраля 1806 года

Между разрывом дипломатических отношений Франции и Англии в 1803 г. и берлинским декретом о континентальной блокаде прошло З'/2 года, и за этот промежуток времени произошло событие очень большой важности в экономической истории Франции: был издан декрет 22 февраля 1806 г. о безусловном воспрещении ввоза каких бы то ни было бумажных материй и бумажной пряжи из-за границы во Францию. Этот декрет важен по нескольким причинам: 1) он имел весьма большое значение для судеб одной из самых важных отраслей обрабатывающей промышленности; 2) он был первым принципиальным актом наполеоновской запретительной таможенной политики, актом, чреватым, как увидим в дальнейших главах, большими последствиями для вновь завоевываемых Наполеоном земель; 3) этот декрет был первым осуществлением принципа, легшего в основание континентальной блокады и особенно повлиявшего на практику блокады: такие-то товары независимо от их происхождения следует безусловно воспретить к ввозу потому, что Англия их может доставить по дешевой Цене другим нациям, а другие нации могут ввезти их в Империю. В феврале 1806 г. за Наполеоном уже был Аустерлиц, но Иена была еще впереди, и декрет о бумажных материях должен был иметь не общеевропейское применение. Но уже и мысль, и способ действия, с которыми всей Европе пришлось считаться после Тильзита, можно распознать в этом декрете. Его история — как бы вводная страница к истории континентальной блокады.

Не нужно удивляться, что именно в области этой индустрии впервые проявилась полностью руководящая идея экономической политики царствования: с одной стороны, на примере Англии уже было ясно, что дешевизна бумажных материй в будущем вытеснит полотняные изделия, отчасти шерстяные, и что вообще этой отрасли текстильного производства предстоит колоссальная роль в жизни европейских народов; с другой стороны, именно в области бумагопрядильного производства Англия сделала особенно блистательные технические успехи, особенно далеко опередила Францию. И то, и другое обстоятельство приковывали внимание правительства и заставляли его чутко относиться к жалобам заинтересованных.

Колебания и опасения Главного торгового совета в эпоху Амьенского мира. Аргументация в пользу безусловного воспрещения ввоза иностранных бумажных материй после Амьенского мира

В первые же месяцы после государственного переворота 18 брюмера первому консулу подавались петиции, в которых, указывалось, что нет хлопка для мануфактур, что нужные Франции бумажные материи ввозятся из-за границы и что именно это обстоятельство доводит французских рабочих до голода и до самой ужасающей нищеты. Конечно, и надежды на обильный ввоз хлопка связывались тоже с мыслью о неминуемом и прочном мире, который скоро наступит. Но и в эти годы, как и впоследствии, достать нужное количество хлопка зависело всецело от самого французского правительства: англичане на своих кораблях (пока англичанам было позволено) и на чужих ввозили его во Францию в огромных количествах и смотрели на этот товар как на одну из прибыльнейших статей своего колониального экспорта; ввозили его и американцы, и вообще все купцы нейтральных наций. Хлопковый голод ощущался в эпоху революции, при максимуме, но только потому, что максимум, естественно, губил вообще всякий иностранный импорт. Нужны были драконовские меры, предпринятые Наполеоном впоследствии, в эпоху континентальной блокады, чтобы опять повторилось это явление. Пока, в 1800—1806 гг. в особенности, недостаток хлопка был мимолетным, скоропреходящим затруднением. Во всяком случае нужно отметить, что уже в 1803 г. был поставлен вопрос, который спустя 7—8 лет занял самого Наполеона.

В некоторых торгово-промышленных кругах Франции возбуждался даже вопрос, стоит ли особенно хлопотать о процветании именно хлопчатобумажной промышленности, потребляющей иноземное сырье; не лучше ли усиленно культивировать шерстяную, полотняную, шелковую индустрию? По этому же доводу в Главном торговом совете шли споры: стоит ли держаться системы крайнего протекционизма? Каков источник относительной слабости нашей промышленности? — вопрошал один член совета. «Недостаток капиталов»,— отвечал он и делал вывод, что нужно оградить Францию от «чужого труда». Другие, напротив, полагали, что именно в стране, бедной капиталами, важно создать для потребителя дешевую жизнь, а это немыслимо при протекционизме {2}. Но пока вообще вопрос о; хлопке скоро был снят с очереди.

И министерство тоже знало, что не в недостатке хлопка было дело в эти годы.

В министерстве внутренних дел был произведен такой подсчет. В XI году (т. е. с 20 сентября 1802 г. до 19 сентября 1803 г.) во Францию было ввезено 18 миллионов фунтов хлопка, в XII году (1803—1804 г.) — 20 миллионов, в XIII году (1804—1805 г.) — 22 миллиона, итого 60 миллионов фунтов; из них в обработку на французские мануфактуры поступило за эти три года 53,5 миллиона. В среднем каждый фунт хлопка обошелся покупателю в 2 франка 10 сантимов. Итого хлопка было куплено за три года на сумму в 133 750 000 франков. Хлопок этот пошел на выделку нанкина, пикейных материй, ситца, муслиновых тканей и т. д. В среднем, считает министерство, каждый фунт хлопка переработанный дал товар стоимостью в 12 франков. Итого в обработанном виде все 53,5 миллиона фунтов дали 642 миллиона франков. «Прибыль в пользу Франции: 508 250 000 франков» {3}.

Но если этот вопрос о сырье был пока снят с очереди, то тем настойчивее требовал разрешения другой вопрос — о безусловном воспрещении ввоза во Францию каких бы то ни было бумажных материй.

Дело шло, конечно, прежде всего об английском ввозе, и проблема осложнялась обстоятельствами, созданными непривычными «мирными» отношениями после Амьенского договора. Главный торговый совет явственно колебался и не знал, что делать в тот короткий промежуток, пока Амьенский договор считался в силе. Фабриканты утверждали, что англичанам пряжа обходится на 40 % дешевле, чем французам; значит, если Даже наложить пошлину в 25 % стоимости, и то англичане будут иметь возможность продавать свой товар во Франции на 15 % дешевле, чем французы; наложить 30 %, и то 10 % преимущества позволят англичанам безраздельно завоевать весь французский рынок {4}. Что же делать? Запретить английские товары вовсе, наложить запретительную пошлину? Но это прямым путем вело к взрыву новой войны.

В эти минуты явной растерянности Главному торговому совету приходила в голову и такая мысль: так как с английской пряжей бороться все равно безнадежно, а напротив, в ткацкой фазе производства французы не уступают англичанам, то не разрешить ли (с некоторой, впрочем, пошлиной) ввоз во Францию английской хлопчатобумажной пряжи, которую, значит, можно будет рассматривать тоже как сырье, поступающее во Францию в дальнейшую обработку? {5} Но это значило бы поставить крест над введением во Франции машинного производства, которое бы со временем позволило достигнуть такого же удешевления пряжи. Мысль была оставлена. Приходила мысль и вовсе махнуть рукой на «экзотическую» хлопчатобумажную промышленность: беды не будет, народ обратится по-старинному к шерстяной пряже, к полотняному производству, и это его вознаградит {6}.

Уже в сентябре и октябре 1805 г. (декретами 1-го дополнительного дня XI года и 6 брюмера XII года) Наполеон сильно повысил таможенные ставки на ввозимые во Францию бумажные материи. Эта мера была прямо направлена против английской индустрии, которая ввиду войны окольными путями, через континентальные границы, ввозила во Францию свои фабрикаты. Но ничего из этого мероприятия не вышло, и уже в начале января 1806 г. Наполеону подается петиция от лица и за подписями нескольких десятков фабрикантов, владельцев, прядилен и ткацких мануфактур в департаментах ГЕиге и Нижней Сены. Они констатируют, что на сентябрьский декрет императора англичане ответили сейчас же соответственным понижением цен на свои фабрикаты, и те, которые прежде находили выгоду во ввозе английских материй во Францию, и теперь продолжают эту выгоду находить {7}. Средства Англии так могучи, сырье обходится ей так дешево, что она «и теперь еще предлагает вытканную материю почти по той же цене, во сколько французским фабрикантам обходится пряжа» {8}.

Открытие военных действий сопровождалось полным воспрещением ввоза английских товаров, но проблема разрешена еще далеко не была: владельцы бумагопрядилен настаивали, что пока не воспрещен во Францию ввоз каких бы то ни было бумажных материй и какой бы то ни было бумажной пряжи, до той поры англичане будут ввозить эти товары под каким угодно флагом во Францию. Мало того: это запрещение всяких иностранных бумажных материй и пряжи должно быть безусловным, ибо если, наример, ввоз обставить какими угодно пошлинами, то те же английские материи все эти пошлины уплатят и все-таки будут дешевле французских. Наполеон оказался всецело на стороне подобного категорического разрешения вопроса, но, раньше чем издать запретительный декрет, он произвел анкету о положении хлопчатобумажной промышленности в Империи.

С результатами этой анкеты, происходившей в конце 1805 г. я начале 1806 г., мы и должны теперь ознакомиться.

Анкета 1805—1806 гг. и ее результаты. Вопрос о распространении машинного производства. Департаменты, где было развито бумагопрядильное и бумаготкацкое дело

Обратимся теперь к упомянутой анкете.

О степени точности цифр анкеты, затеянной правительством с конца 1805 г. и имевшей целью установить размеры уже существующего во Франции бумагопрядильного и бумаготкацко-го производства, я говорить не буду после всего сказанного во введении касательно статистики этой эпохи вообще. Эта анкета еще не закончилась, когда последовал декрет от 22 февраля 1806 г., но уже общее представление о положении дел император мог получить из представленных ему данных.

Посмотрим же, что дала эта анкета правительству.

1. Прежде всего как обстоит дело со введением машинного производства? Что в революционную эпоху машинное производство во Франции было еще в зачаточном состоянии, это я старался установить в своей работе «Рабочий класс во Франции в эпоху революции». Что же было сделано в этом отношении к началу 1806 г., к переломному моменту в истории французской бумагопрядильной индустрии? Как известно, именно в этой области текстильной промышленности английская техника конца XVIII столетия сделала наиболее значительные завоевания; именно в этой области, а не в суконной, полотняной или, подавно, шелковой промышленности шла наиболее жестокая борьба между английской промышленностью, с одной стороны, и континентальной, — с другой, и именно здесь техническое превосходство Англии обеспечивало за ней доминирующее положение. Разумеется, общая техническая отсталость Франции от Англии в начале XIX столетия сказывается именно в области бумагопрядильного производства несравненно более, чем в любой другой области. Объективным показателем успехов техники в данном случае должно бы служить количество усовершенствованных прядильных машин типа mull-jenny. Кстати будь сказано, я старался найти в документах какие-нибудь сведения о производстве во Франции самих машин в 1805—1806 гг., но нашел лишь два указания. Одна подобная мастерская принадлежала Ришару-Ленуару, богатейшему бумагопрядильщику во Франции, а другая — Шарлю Альберу. Шарль Альбер будто бы даже внес в mull-jenny кое-какие усовершенствования, за что и получил золотую медаль на выставке 1806 г. Мастерская его была в Париже, в предместье Сен-Дени. К сожалению, ни об этих усовершенствованиях нет никаких известий, ни о размерах производства как его заведения, так и машинной мастерской Ришара-Ленуара.

Джемс Милль был не одинок, когда он еще в 1808 г. утверждал, что ни в каком случае Франция не может стать серьезной конкуренткой для Англии, «даже если предположить», что Франция станет промышленной и торговой страной. Эти условные обороты в устах одного из образованнейших людей своего времени в высшей степени характерны {9}.

Даже очень оптимистически настроенные люди, думавшие, что французская промышленность почти во всем равна, а кое в чем выше английской, признавали, что «капиталы и машины» являются главным преимуществом Англии перед Францией. И в 1814 г. все еще оставалось надеяться на то, что во Франции машины будут распространяться все более, пока наконец Франция не осилит и это преимущество своей соперницы {10}.

Конечно, и в вопросе о количестве mull-jennys к цифрам анкеты 1806 г. нужно относиться более чем осторожно. Во-первых, префекты иногда вносят путаницу, ставя в графу «нет mull-jennys» то, что им заблагорассудится: и petites mecaniques, и реtites jennys, и простые прялки (rouets), иногда оговариваясь, а иногда и предоставляя читателю доискиваться (в сопроводительной переписке или других документах) разгадки явной путаницы. Во-вторых, иногда указывается число mull-jennys, а иногда лишь число веретен в mull-jennys, без указания числа машин или типа машин, т. е. количества веретен каждой.

В начале 1806 г. mull-jennys, по-видимому, еще на положении не очень распространенного новшества, и даже простые дженни отмечаются как прогресс. Старая прялка еще владеет целыми департаментами, особенно теми, где кустарные промыслы главенствуют {11}. Даже и в промышленных, передовых в экономическом отношении местностях (вроде департамента Lys с городами Брюгге, Куртре и т. д.) mull-jennys к началу 1806 г. почти вовсе не попадались {12}. В некоторых департаментах положительно отмечается полное отсутствие mull-jennys, в других — подразумевается {13}. Но характернее всего, конечно, малая распространенность mull-jennys в некоторых промышленных департаментах. В департаменте l’Ourthe (к 1 января 1806 г.) всего две бумаготкацкие (9 и 40 рабочих) и две бумагопрядильни (10 и 346 человек), причем в одной из них есть две mull-jennys. А между тем в этом департаменте — такой город, как Люттих {14}.

В таком центре, как Антверпен, не существует (в начале 1806 г.) ни одной mull-jenny и даже вообще ни одной бумагопрядилъни, хотя материй бумажных, по приблизительным исчислениям префекта, Антверпенский округ производит на 2 миллиона франков в год. Но дело организовано так, что фабриканты (владельцы ткацких) дают хлопок (по одному, по два фунта) прядильщикам (их в одном Антверпене до 3 тысяч человек), и те, каждый у себя дома, изготовляют заказанное количество пряжи, которая потом и поступает в ткацкие {15}.

В департаменте Марны «могло бы увеличиться производство» бумажных тканей, если бы были, прядильни с mull-jennys; но их нет ни в Шалоне, ни в Реймсе, ни в других местах; есть уолько petits rouets, старые прялки, и «petites mecaniques а 30—36 broches» {16}. По удостоверению торговой палаты города Марселя, в 1806 г. mull-jennys были абсолютно не известными местным хлопчатобумажным промышленникам {17}.

Там, где эти mull-jennys были, отмечается невозможность для petites mecaniques с ними конкурировать {18}; отмечается также (в других департаментах) невозможность для простых прялок конкурировать с этими petites mecaniques: например, в департаменте Роны, где до 10 тысяч человек занимаются (в начале 1806 г.) пряжей хлопка, насчитывается 1800—2400 простых mecaniques en filatures continues и 2500 прялок и констатируется факт, что прялки начинают исчезать из-за распространения этих (даже примитивных), усовершенствований {19}.

Есть mull-jennys (в 1806 г.) в департаментах Мааса (447), Сены-и-Уазы (228 mull-jennys с 33 758 веретенами в общей сложности), Уазы (2078 и 12 en continue), в Па-де-Кале (30 mull-jennys и 11 en filatures continues), в департаменте По (45 mull-jennys), Рейна и Мозеля (55), в департаменте Roer (208), в Амьене (15 438 веретен).

2. Сравнительной распространенностью эти машины пользуются в промышленных департаментах Нижней Сены, Сены-и-Уазы и в Париже.

К осени 1805 г. бумагопрядильная индустрия департамента Нижней Сены представлена несколькими сотнями мануфактур и мастерских (сколько именно, документы отказываются сообщить; 23 предпринимателя названо по имени, потом указано: «300 petits ateliers»; потом: «200 ateliers» и наконец просто «divers» (в графе «noms des entrepreneurs»). Рабочих у них всех (как в Руане, так и во всем департаменте) числится в общем 17 755 человек. Из общего числа веретен — 209 860 приводятся в движение mull-jennys, 87 940 так называемых broches continues, так что в общем механическим способом приводилось в движение 297 800 веретен, и годовой продукт их труда выразился в 2 680 500 килограммах пряжи. Ручной же труд в департаменте Сены давал в год «около» 100 тысяч килограммов пряжи {20}.

По свидетельству префекта, с осени 1805 г. наступил значительный упадок промышленной деятельности в департаменте, и эти цифры относятся к времени до упадка {21}.

В бумаготкацком промысле (во всем департаменте Нижней Сены) занято 36 800 ткачей {22}; им необходимо иметь ежегодно (для дальнейшей обработки) 1 242 000 килограммов пряжи, а вырабатывают они разных сортов материи 444 550 штук ежегодно. В общем это производство, «увеличившееся от VIII года до XII» (т. е. с 1800 до 1804 г.), «понизилось на Ά с XII года» (т. е. с 1804 до начала 1806 г.). Причина — иностранная конкуренция; «все ткачи» относительно этого пункта сходятся {23}.

Ситцевые мануфактуры в департаменте Нижней Сены сосредоточены главным образом в Руане и Руанском округе и отчасти в округе Больбека. Документ насчитывает 46 ситцевых мануфактур с 3 552 рабочими в общей сложности: 1 по 400 рабочих 2 " 250 " 1 " 225 " 1 " 190 " 3 " 150 " 1 " 130 " 1 " 120 " 3 " 100 " 2 " 80 " 3 " 70 " 2 " 60 " 2 " 50 " 1 " 45 " 2 " 40 " 1 " 35 * 2 " 30 " Остальные от 15 до 30 человек.

Им всем иностранная конкуренция угрожает гибелью {24}.

В Париже числится 36 бумагопрядилен (на 1 января 1806 г.), но сколько-нибудь крупных заведений очень мало. На первом плане стоит мануфактура Ришара и Ленуара (467 рабочих), а так как при бумагопрядильне есть еще ткацкая, то наш документ считает даже и больше; к несчастью, он сюда же прихватывает и мастерскую для изготовления станков, тоже принадлежащую Ришару и Ленуару, и общая цифра для «этих трех» промыслов показана 750 человек. Но сколько занято ткацким делом, не известно. Хорошо, что хоть прядильщики показаны и отдельно.

Вообще же вот какую таблицу можно составить для уяснения себе размеров прядильного производства в Париже в начале

1806 г.

Число мануфактур

Число рабочих на каждой

1 (Ricbard-Lenoir) 1 (Benard) …. 1 (Delatre) . . . 1 (Bacquet) . . . 1 (Brionde) . . . 1 (Flament) . . . 1 (Albert) …. 1 (Albert) ….

1……..

1……..

1……..

2……..

3……..

1……..

1……..

1……..

1……..

1……..

1……..

2……..

1……..

1……..

2……..

1……..

1……..

1……..

1……..

467 244 170—180 160—180 150 140 12590

85

73

71

70

60'

52

50

49

44

40

35

30

26

25

20

15

12

Нужно отметить большое распространение mull-jennys на парижских прядильнях (всего на пяти показано отсутствие этих машин). К сожалению, и здесь трудно во всех случаях точно определить, какие именно (во сколько веретен) это были mull-jennys. Во всяком случае один вывод несомненен: в Париже в начале 1806 г. mull-jennys были уже правилом, а бумаго-прядильни без них уже превращались в исключение. Часты mull-jennys в 192 веретена, в 116 веретен, в 216. Кроме Парижа, бумагопрядильни существуют и в других округах департамента Сены (в Arcueil’e — две (10 и 18 рабочих), в Кретейле — три (72, 50 и 12 рабочих); из них всего одна работает без mull-jenny) {25}.

Бумаготкацких мануфактур в Париже в начале 1806 г. числилось 43. Крупных предприятий и тут очень мало: в самой большой (Dufrayer) числится 600 человек, причем сделано примечание на полях: «Она (мануфактура — Е. Т.) три месяца тому назад рассчитала половину своих рабочих, и если бы не декрет 22 февраля, то она была бы вынуждена рассчитать почти всех». Примечание сделано 26 марта 1806 г. В общем из показаний документа можно составить такую таблицу:

Бумаготкацкие

Число рабочих на каждой

1 (Dufrayer)…..

1 (Collin)……

1 (Renouard) …..

1 (Perney)……

1 (Monnot)…..

1 (Richerd-Lenoir, с 1800 г.)…..

1 (Vallee)…..

2………

1………

3………

1………

2………

1………

2………

1………

1………

3………

2………

1………

2………

2………

1………

3………

1………

1……….

Всего: 37

600 240 200 160

150

146 125 100 80 70 65 60 45 40 38 36 30 24 20 15 12 10 4 3 2

132

(Четыре помечены suspendu, а две только собираются открыться, так что из 43 обозначенных мануфактур сведения даны только относительно 37.)

Но цифры рабочих отнюдь не означают, что эти рабочие живут все в Париже. У Dufrayer числится 600 человек, работающих на 516 станках, но из этих станков 16 находится в Париже, а 500 в Пикардии, как гласит пояснительное примечание; у Monnot — 150 человек, но где они? — «Paris et environs de St. Quentin», отвечает нам графа «Ііеих de situation», И то же обозначение «Paris et environs de St. Quentin» повторяется и относительно Collin’a (240 рабочих), Renouard’a (200), Pemey (160), т. е. относительно почти всех сколько-нибудь крупных заведений {26}. Если рабочие и в Париже, то это тоже не значит, что они работают в одном заведении в здании мануфактуры. У Балле — 125 человек, но они разбросаны по «разным предместьям Парижа».

Ситцевое производство в Париже представлено семью мануфактурами (45, 40, 36, 24, 10, 3 и 1 рабочий). Кроме того (в департаменте Сены), есть еще в Choisy одна ситцевая мануфактура (40 человек) и в Сен-Дени пять (1— от 70 до 80, 1— от 40 до 50 человек) ,1 — от 30 до 40, 1 — в 30 и 1 — в 20 человек). Но все они находятся (в феврале 1806 г.) в неутешительном состоянии {27}.

В департаменте Сены-и-Уазы весьма развита хлопчатобумажная промышленность. Одна хлопчатобумажная мануфактура (Lehoult в Версале)' дает работу 400 рабочим и выделывает до 120 килограммов пряжи ежедневно; другая (Laredan’a и Boislandry, тоже в Версале) имеет 200—300 рабочих; третья (Leclerc’a в Мадау) недавно возникла и имеет несколько mull-jennys, работает при этих машинах 40—50 детей; четвертая (Rolland’a в Эссоне) работает при помощи гидравлической машины и дает работу 120 рабочим: на ней применяются усовершенствования, внесенные в прядильное дело Bauwens’oM. Здесь работают две машины, имеющие 216 и 240 веретен и приводимые в движение водой, «тогда как повсюду в других местах» их приводят в движение руками. Пятая бумагопрядильня (близ Этампа) только что открылась, в июне 1806 г., о ней ничего еще нельзя сказать. Есть в департаменте и еще две прядильни помельче (в одной 30 человек, о другой точных указаний нет). Что касается бумаготкацких мануфактур, то есть заведение, принадлежащее великому канцлеру Империи (Камбасересу) и Дающее работу 300 рабочим (в Грильоне, близ Дурдана). Другая бумаготкацкая мануфактура (в округе Понтуаза) дает работу 800 рабочим. Третья бумаготкацкая принадлежит Lehoult (тому самому, замечает документ, о котором говорилось при пересчете прядилен); эта бумаготкацкая мануфактура дает работу 1100 рабочим. Четвертая (близ Аржансона) дает работу 300 рабочим. Есть в департаменте и еще две бумаготкацкие, где работает по 60 человек; обе прежде (одна — до 1793 г., другая — до 1805 г.) процветали, а теперь, в 1807 г., пришли в упадок.

Кроме пересчитанных бумаготкацких мануфактур, департамент славится двумя превосходными ситцевыми мануфактурами (одна — в Jouy, другая — в Эссоне), принадлежащими Оберкампфу (о котором уже шла речь выше, а также в моей книге «Рабочий класс во Франции в эпоху революции»). Оба заведения (в общей сложности) дают работу 1200—1300 рабочим «обоего пола и всех возрастов». Префект смотрит на Обер-кампфа как на «создателя Jouy», города, население которого пользуется благосостоянием и возросло на 2/з со времени создания этих мануфактур. На первой работало 1020 человек, а на другой — 305 человек. Это были старейшие заведения (данной специальности) во Франции (мануфактура в Jouy была основана в 1760 г. самим Оберкампфом, а другая основана в 1763 г. Бароном и куплена в 1770 г. Оберкампфом). Обе мануфактуры вместе выделывали в год (в 1805 г.) 122 500 штук ситцевых материй. До революции ситцы Оберкамнфа сбывались в Англии, в России и Польше (помимо внутреннего рынка). «Теперь» (т. е. в 1805—1806 гг.) все эти иностранные рынки исчезли, но зато внутренний увеличился для оберкампфовских ситцев. Кроме этих двух заведений Оберкампф завел еще (в 1806 г.) бумагопрядильню (в Эссоне же), как только был издан запретительный декрет от 22 февраля 1806 г.{28}

Есть и еще ситцевая мануфактура в департаменте (недалеко от Jouy), принадлежащая Dolfus-Gontard’y и дающая работу 250 рабочим. Там тоже употребляются механические приспособления.

Сравнительно с хлопчатобумажным промыслом, все другие отрасли промышленности в этом департаменте ничтожны. Шерсть прядут и ткут по деревням, работая и за свой счет, и за счет мелких «фабрикантов». В общей сложности заняты этим делом (лиц обоего пола и всякого возраста) около 2340 человек. Есть кое-какие кожевенные и дубильные мастерские, один небольшой сахарный завод, бумажная фабрика в Эссоне, но все эти заведения не имеют определяющего значения в экономической жизни департамента {29}.

Переходим к Пикардии. В середине 1805 г. в Амьене числилось в бумагопрядильном и бумажно-бархатном производстве: прядильщиков — 2800, ткачей — 15 200, занятых прочими функциями — 1620 человек. Пряжа тут не играла особой роли: в Амьене пользовались в широких размерах бумажной пряжей, приходившей из Лилля, Гента, Руана и Парижа {30}. Но уже с осени 1805 г., с началом войны против третьей коалиции, сбыт (особенно бумажного бархата) очень сократился, и амьенская промышленность стала страдать{31}.

В центре бумажно-бархатного производства, в Амьене, поставляющем на всю Империю бумажный бархат, сбывающем его отчасти и за границу, есть (в 1805 г.) 34 заведения, выделывающих в год до 76 тысяч штук бархату и бархатистых бумажных материй; большую часть дела делает деревня: считается, что деревня (работающая на этих 34 торговых дома) выделывает из этих 76 тысяч 52,7 тысячи штук, а город Амьен — всего 23,3 тысячи {32}.

В Северном департаменте главным образом бумагопрядильни (к началу 1806 г.) существовали в округе Лилля. Предпринимателей числилось 24, рабочих у них 1445, причем в департаменте числилось 2 тысячи веретен mull-jennys. Кроме двух мануфактур побольше (140 и 125 человек), число рабочих на остальных варьировалось от 30 до 55 (и только еще на двух было по 80, на третьей — 65, на четвертой — 60 человек). Ткачей показано более 20 тысяч человек, но нас могут заинтересовать не столько эти цифры (явно произвольные), сколько положительное свидетельство о сокращении производства с осени 1804 г., сокращение чуть не на Ѵз. И здесь спасение усматривают в воспрещении иностранного ввоза {33}. Что касается ситцевого производства в этом департаменте, то, если не считать восьми ничтожных предприятий (из которых четыре с 95 рабочими в общей сложности находились в Лилле), эта отрасль в начале 1806 г. в Северном департаменте не существовала {34}.

Если не считать Лилля и Лилльского округа, то во всем Северном департаменте бумагопрядильным делом были [заняты] две мануфактуры в округе Камбре (в одной — 8 взрослых и 13 детей, в другой — 21 взрослый и 9 детей) да одна в округе Дуе (55 рабочих) {35}.

Собственно, только в этих департаментах и существует к началу 1806 г. бумагопрядильная промышленность и бумаго-ткацкое и ситцевое производство в сколько-нибудь значительных размерах (не забудем, однако, что, как указано во введении, авторитетные чиновники времен Империи, знавшие все бесчисленные темные стороны собирания статистики, утверждают, что ошибку нужно считать в уменьшении действительных Цифр).

Что касается остальной Франции, то там, откуда вообще поступали какие-либо сообщения в 1806 г., эта отрасль производства оказывается чрезвычайно мало развитой, вернее, почти несуществующей. Все-таки отмечу для полноты кое-что еще.

3. В департаменте Йонны все бумагопрядильни сосредоточены в Сансе: их 13 и все они работают посредством mull-Jennys. Рабочих на одной прядильне (Leuba) 250 человек, на другой — 120, на третьей — 6 человек; число работающих на остальных не показано. Ткацких — пять (28 человек, 20 и 5, на четвертой в 1804 г. было 150 мужчин и 150 женщин рабочих, но сколько теперь, в начале 1806 г., не показано; пятая перестала работать «вследствие обстоятельств») {36}.

В департаменте Воклюз есть три мануфактуры (70, 8 и 3 рабочих) да «около 1500» отдельных прядильщиков, работающих зимой за свой счет. Это по части пряжи. Что касается тканья, то есть одна ткацкая мастерская (3 рабочих) и одна для выделки ситцев (28 человек) — в Авиньоне {37}.

В департаменте Саара — три бумагопрядильни (37, 20 и 9 рабочих) и ни одной mull-jenny на них; кроме того, одна ткацкая (10 рабочих) в Оттвейлере {38}. В департаменте Сарты есть одна ничтожная мастерская для выделки ситцев, в Маисе — две-три, столь же ничтожные, для изготовления бумажных галантерейных товаров да около 40 бумаготкацких, на которых работает около 640 рабочих в общей сложности. Прядилен нет, пряжа получается для этих ткацких из Руана {39}.

В департаменте Соны-и-Луары есть две прядильни (по 30 рабочих в каждой, на одной есть 7 mull-jennys) и четыре ткацких (68, 70, 72 и 5 человек) {40}.

В департаменте Вогезов есть четыре прядильни (25, 25, 18 и 9 рабочих), а кроме того, работающих за свой счет прядильщиков числится 6 тысяч. Ни о каких mull-jennys здесь, конечно, и не слышно. Пряжа сбывается в соседние департаменты. Пряжа, служащая сильным подспорьем деревне (особенно в горных 'местностях), сильно стала в последние годы падать, и это приписывается конкуренции машин (в других местностях Франции) {41}. Ткацких в департаменте всего три (330, 86 и 36 человек).

В департаменте Сены-и-Марны было две прядильни, обе в Melun’e (с 29 и 64 рабочими, из них 17 и 37 детей), да две ткацкие (17 и 34 человек) {42}.

В департаменте Самбры-и-Мааеа — две прядильни (с 49 рабочими в общей сложности и 7 mull-jennys) {43} да одна ткацкая (с 40 рабочими) {44}. В департаменте Верхней Соны прядилен нет вовсе, ситцевая мануфактура —одна (число рабочих не показано), ткацких — 9 (в общей сложности 258 рабочих) {45}.

В Лиможе в начале 1806 г. существовала одна бумагопря-дильня (с сотней рабочих и с mull-jennys — 2592 веретена), а также две небольшие мастерские ситцевых изделий (8 и 4 рабочих). Больше не было ничего в этом отношении во всем департаменте Верхней Вьенны {46}.

В департаменте Нижнего Рейна в начале 1806 г. есть бумаготкацкая мануфактура Бухера в Страсбурге (52 рабочих) и Брауна (35 человек) и затевается еще одна, а кроме того, числится во всем департаменте около 30 предпринимателей-ткачей, у которых еще работает в общей сложности до 60 человек. Что касается прядилен, то есть одна большая (Малаперта, в Страсбурге, имеющая 160 рабочих — мужчин, женщин и детей— и работающая при помощи «машин», из них 14 mull-jennys). Кроме Malapert’a, есть еще не бумагопрядильни, а торговые дома, как их вполне определенно и называет документ. Этих торговых домов — два (Bronner’a и Stupfel’а), и оба они вместе заказывают работу 700 прядильщикам и пряхам, разбросанным не только по деревням департамента Нижнего Рейна, но и по деревням департамента Вогезов {47}.

В начале 1806 г. в департаменте Puy-de-Dome бумагопрядильное и бумаготкацкое дело не существовали почти вовсе, если не считать 8 прядильщиков в Риомском «госпитале» и 7 ткачей в г. Тьере {48}; то же самое нужно сказать и о департаменте Нижних Пиренеев {49}, Верхних Пиренеев {50}, Восточных Пиренеев {51}.

В департаменте Вар прядут (и то очень мало) на старых прялках; никаких машин и усовершенствований там не знают вовсе, да и вообще самая пряжа производится в ничтожном количестве. Что касается ткацких мастерских, то их вовсе не имеется {52}.

В (Пьемонтском) департаменте Сезии вся бумагопрядильная промышленность в начале 1806 г. представлена, по показанию властей, 80 рабочими, работающими при помощи 60 прялок, да 68 ткачами, работающими на 34 станках {53}, в департаменте Тарн — 44 прядильщиками, рабочими на мануфактурах, и несколькими сотнями ткачей, разбросанных по деревням {54}.

В департаменте Nievre в начале 1806 г. никаких бумагопрядилен не существовало, даже отдельные ткачи и прядильщики представляли совершенно ничтожную величину {55}.

В Вандейском департаменте в начале 1806 г. не было и признаков хлопчатобумажной промышленности {56}; то же самое нужно сказать и о департаменте Вьенны {57}.

В департаменте Обоих Севров — полное отсутствие каких бы то ни было признаков бумагопрядильной индустрии {58}.

Такими tableaux negatifs наполнены картоны, где сохранились результаты анкеты {59}.

Пожелания промышленников. Антагонизм между владельцами прядилен и владельцами ткацких и ситцевых мануфактур. Отношение правительства к этому антагонизму. Показание Ришар-Ленуара о совещании во дворце. Рассказ Наполеона о том же совещании. Издание декрета 22 февраля 1806 года

Может быть, правительство имело основание быть недовольным неточностью, неполнотой результатов анкеты. Но зато, если Наполеону желательно было узнать мнение владельцев бумагопрядилен о том, что нужно сделать для того, чтобы поправить дела, то он мог быть вполне удовлетворен: там, где они вообще высказывались по этому поводу, они в один голос умоляли императора о полном запрещении ввоза во Францию иностранной пряжи и иностранных бумажных материй. Жаловались иногда и на другое, но этот мотив звучит чаще и настойчивее прочих.

Жаловались на сокращение сбыта и приписывали его войне с третьей коалицией, финансовой неустойчивости, отсутствию кредита, но чаще всего — конкуренции иностранцев. При этом сплошь и рядом именно называли англичан, хотя ввоз их товаров уже давно был воспрещен. Промышленники Руана и всего департамента Нижней Сены, например, утверждали, что англичане умышленно пускают товар (особенно ситцы) по ничтожной цене, чтобы уничтожить французское производство {60}.

Императору подается петиция от имени промышленников Парижа, Нижней Сены, Сены-и-Уазы и вообще из департаментов, где существовала бумагопрядильная индустрия, и все хлопочут о том же.

Фабриканты делают решительный вывод: борьба с наводнением Франции английскими товарами немыслима; если пускать в ход какие угодно повышения таможенных ставок, англичане будут в состоянии и впредь соответственно понижать цены на товары. Они могут позволить себе это, ибо сырье обходится им «почти ни во что» вследствие огромных колониальных владений. Единственное средство спасти и укрепить французскую хлопчатобумажную индустрию заключается в полном (безусловном) воспрещении ввоза во Францию каких бы то ни было выработанных за границей бумажных материй. Французское производство удовлетворит всем потребностям внутреннего рынка, иначе хлопчатобумажная промышленность Франции «умрет в своей колыбели». Полное воспрещение и строгий таможенный надзор — вот что рекомендуют императору петиционеры {61}. Программа континентальной блокады начинает формулироваться все отчетливее. Для иллюстрации бессилия пока принятых мер фабриканты указывают на очень критическое положение, в котором они находятся именно в эту зиму 1805/1806 г.

Ходатайствуя о полном воспрещении какого бы то ни было иностранного ввоза бумажных материй, указывая на «полную иллюзорность» того пункта декрета от 6 брюмера XII года (1803 г.), где речь идет о ввозе материй незапрещенного происхождения, подчеркивая, что, пока эта оговорка существует, англичане не перестанут ввозить всякими правдами и неправдами свои товары, фабриканты заявляют Наполеону, что оппозиция против этого желанного полного запрещения ввоза исходит с двух сторон: от тех, кто занимается «спекуляциями во вред национальной индустрии», и от тех, кто боится, что французское производство не будет в состоянии удовлетворить всем потребностям внутреннего рынка, т. е. от купцов и от потребителей. Фабриканты хотят считаться лишь с последним мнением, и они утверждают, что оно неосновательно, что национальное производство удовлетворит всем потребностям внутреннего рынка, но, конечно, нельзя при этом ждать, пока оно будет доведено до совершенно отчаянного положения; нужно вовремя поддержать и укрепить его {62}.

Руанским промышленникам вторит и самая авторитетная в глазах властей торговая палата Империи. По мнению комиссии Лионской торговой палаты, Англия в 1806 г. ввезла бумажных материй во Францию на 60 миллионов франков, и палата с жаром хлопочет о полном воспрещении ввоза {63}.

Промышленники департамента Роны, департамента Дромы тоже умоляют «героя, который управляет Францией», издать запретительный декрет и, кроме того, прямо подсказывают ему содержание будущего знаменитого берлинского указа. Император должен воспользоваться своими победами, должен закрыть все порты континента для гордых островитян {64}. И снова, и снова они убеждают императора, что напрасно боятся, будто французская промышленность будет не в состоянии сфабриковать нужное количество бумажной пряжи.

Конечно, голос фабрикантов Нижней Сены, а также Парижа и тех немногих мест, где бумагопрядильная индустрия была пока больше всего развита, мог иметь серьезное значение. Но Наполеона, как мы только что видели, с жаром молили о том же и прядильщики, и ткачи тех департаментов, где эта индустрия хоть и не была пока так сильно развита, но обещала очень распространиться в будущем. В г. Крэсте, например, из 4 тысяч жителей более 500 занимаются этим делом и т. д. И все они настаивают на полном, безусловном воспрещении, ибо иначе англичане, воспомоществуемые вывозными премиями своего правительства, все равно наводнят своими материями Францию {65}.

Таково общее единодушное желание владельцев прядилен и ткацких. Но правительство знало, что есть и такие фабриканты, которые относятся к этому желанию с тревогой, что владельцы ситцевых мануфактур не во всем разделяют мнение прядильщиков. Дело в том, что в годы Консульства и первые времена Империи, особенно же в начале 1806 г., когда вопрос о воспрещении ввоза иностранных бумажных материй и иностранной пряжи стал на очередь дня, проявился вполне определенный антагонизм интересов не столько между прядильщиками и ткачами, не столько между бумагопрядильными и бумаготкацкими мануфактурами, сколько между промышленниками обеих этих категорий вместе и ситцевыми фабрикантами. Прядильщики и ткачи желали полного воспрещения ввоза пряжи и бумажных (беленых) материй, ситцевые фабриканты — полной свободы ввоза. Из одного документа, сохранившегося в делах министерства внутренних дел, мы узнаем об аргументах обеих сторон

Владельцы прядилен и ткацких мануфактур заявляли, что Франция покупает в год на 80—100 миллионов франков пряжи и бумажных материй, «происходящих из Англии» (прямая торговля с Англией была уже невозможна); что эта сумма уплачивается не французскими товарами, но звонкой монетой; что Франция уже может обойтись без этих заграничных товаров, так как у нее уже есть довольно много промышленных заведений, и еще больше может открыться в будущем; что этот промысел дает работу многим десяткам тысяч рук и может дать еще больше.

Противники запрещения возражают: 1) что ввоз иностранной бумажной пряжи и бумажных материй дает государству (таможням) от 10 до 12 миллионов франков ежегодно; 2) что эти ввозимые материи дают работу французским ситцевым мануфактурам, где работает 40 тысяч человек; 3) что французские прядильни и ткацкие не в. состоянии дать ситцевым мануфактурам ни такого количества нужной пряжи и нужных тканей, ни таких тонких, что ни по цене, ни по качеству французские ткани и французская пряжа не могут соперничать с английскими мануфактурными провенансами {67}.

Ситцевые фабриканты в Брюсселе в 1803 г. обратились в торговую палату своего города, а эта палата — к Бонапарту с просьбой изъять индийские бумажные ткани из-под действия декрета от 1 мессидора, требовавшего представления «удостоверений о происхождении» тех или иных материй. Они настаивали не только от своего имени, но и от имени ситцевых фабрикантов департаментов Верхнего Рейна и Сены-и-Уазы, что всем им придется прекратить производство, если с этих привозимых материй не будут сняты стеснения. На самые материи они смотрели как на сырье, которое в данном случае поступает в дальнейшую обработку, а посему и не может быть приравнено к товарам, идущим непосредственно в потребление. Они указывали и на то, что подобное изъятие уже раз было допущено (после закона от 10 брюмера V года был издан закон от 19 плювиоза того же года, вводящий это изъятие). Они указывали, что в одной только Бельгии на ситцевых мануфактурах кормится 15 000 рабочих, т. е. «с женами и детьми 50 000 человек» {68}.

В этой просьбе им было отказано.

Марсельская торговая палата в ответ на вопрос о положении дел дала префекту Устьев Роны в марте 1806 г. Весьма неутешительный ответ. Ситцевые мануфактуры прекратили свою деятельность вследствие: 1) отсутствия привоза с Востока материй; 2) отсутствия привоза необходимых окрашивающих веществ; 3) прекращения сбыта товаров в колонии {69}.

Фабриканты муслиновых материй г. Тарар (главного центра этого производства) открыто признавались в 1804 г. в невозможности обойтись без ввоза во Францию из Швейцарии тонких сортов бумажной пряжи, без которой фабрикация муслиновых материй для них немыслима, ибо во Франции не умеют этих тонких сортов выделывать {70}. Владельцы хлопчатобумажных мануфактур, конечно, по мере сил боролись с такой тенденцией {71}.

Хлопочут о запрещении иностранных бумажных материй также и власти в департаменте Шельды, ибо местные промышленники берутся (в случае запрещения иностранного ввоза) доставить ситцевым мануфактурам не только своего, но и других департаментов все, что необходимо для производства {72}.

Императорское правительство превосходно понимало, что не только между торговлей и промышленностью, но и между двумя отраслями промышленности и даже между двумя категориями работ в одной и той же отрасли промышленности возможен (а иногда и почти неизбежен) антагонизм: оно удостоверилось, например, также, что прядильщики заинтересованы в том, чтобы иностранная пряжа не впускалась во Францию, а ткачи — в том, чтобы она ввозилась совершенно свободно, хотя этот антагонизм в 1806 г. был меньше выражен, чем борьба между прядильнями и ткацкими, с одной стороны, и ситцевыми мануфактурами,— с другой. Вообще правительство понимало, что две функции производства могут быть технически тесно связаны, а в экономическом отношении интересы их представителей могут очень и очень расходиться {73}.

Лично Наполеон склонен был смотреть не только на бумажную пряжу как на сырье для бумаготкацкой промышленности, но и на бумажные материи как на «сырье» для ситцевых мануфактур. И сообразно с этим он не прочь был, когда это казалось нужным, препятствовать не только вывозу из Франции пряжи, но и вывозу готовых бумажных тканей {74}: он стремился к тому, чтобы по возможности все индустриальные операции происходили в пределах Франции, от того момента, когда хлопок поступает на прядильный станок, до того момента, когда ситец, цветная бумажная материя выносится из мануфактуры и поступает в продажу.

В начале февраля 1806 г. император велел призвать Ришара, Ленуара, Оберкамнфа и Фере (зятя и соучастника в делах Оберкамнфа). На совещании присутствовал также главный директор таможен Коллен де Сюсси {75}. Мнения разделились.

Оберкампф, владелец ситцевых мануфактур, нуждался в возможно более дешевых бумажных материях и стоял лишь за повышение пошлин на эти материи, привозимые из-за границы, но не за безусловное воспрещение ввоза. Коллен де Сюсси, имея в виду интересы таможенного дохода, поддерживал Оберкампфа. Ришар и Ленуар, конечно, стояли за безусловное воспрещение и опровергали мнение, высказанное Оберкампфом, что французские мануфактуры еще не могут выделывать такие материи, какие привозятся из-за границы. Вечером того же дня состоялось заседание Государственного совета, куда были приглашены снова Ришар и Ленуар. Здесь им противоречил другой фабрикант ситцев, Давилье {76}, утверждавший, что во Франции не могут выделывать такие дешевые материи, как за границей. Император стал на сторону мнения Ришара и Ленуара.

Наполеон на о. Св. Елены хвалился перед Ласказом настойчивостью, которую он проявил, запретив ввоз во Францию ситцев, бумажных материй и бумажной пряжи, и подчеркивал, что он это сделал вопреки желанию окружающих: в Государственном совете «побледнели», когда он объявил свою волю. И именно этому запрещению Наполеон приписывал, что теперь (разговор с Ласказом происходил в 1816 г.) Франция, «к ущербу и прискорбию» англичан, обладает и прядильнями, и ткацкими, и ситцевыми мануфактурами. А «это доказывает, что и в управлении, как и на войне, чтобы достигнуть успеха, нужно часто показать характер».

Этот запрет был поистине «государственным переворотом». Император говорит не о Ришаре, а об Оберкампфе, который, хотя и с оговоркой, но высказывался будто бы всецело в пользу запрета {77}. Версия Ришара вероятнее; могло, впрочем, быть, что Наполеон получил (obtint) от своего собеседника в конце концов то, что желал получить.

О последствиях декрета от 22 февраля 1806 г. речь будет дальше, в связи с анализом положения всей французской промышленности в промежуток времени между берлинским декретом о блокаде и кризисом 1810—1811 гг. Пока отмечу только, что немедленное, непосредственное впечатление, произведенное декретом на прядильщиков и ткачей, было самое отрадное.

Даже слухи о декрете действовали на промышленников подбадривающим образом. Еще за несколько дней до декрета от 22 февраля префект департамента Орны уведомлял министра внутренних дел об открытии в Лэгле новой бумагопрядильни (Ришаром и Ленуаром) {78}.

22 февраля 1806 г. Наполеон воспретил вовсе ввоз бумажных материй во Францию, и уже в мае Лионская торговая палата констатировала счастливейшие от этого результаты для французской промышленности {79}.

Но были и несколько расхолаживающие речи, так как последствия декрета от 22 февраля 1806 г. сказались не сразу. Этому помешало несколько причин: «неуверенность в войне или мире» (дело было перед разрывом с Пруссией) и уменьшение сбыта по этой причине, большие запасы уже ввезенных во Францию материй (особенно ситцев). Префект Роны, например, донося (3 апреля 1806 г.), что «l'eifet du decret a ete null», уверял, что «еще долго» его действие не скажется, «хотя этот декрет и дает прядильщикам и фабрикантам (т. е. ткачам — Е. Т.) надежду на счастливое будущее» {80}. Что в момент опубликования декрета в Империи уже были колоссальные массы заблаговременно ввезенных товаров, что их еще может хватить на 15 месяцев, доносили правительству и из промышленного департамента Дильского {81}. В департаменте Соммы цена на бумажную пряжу не повысилась, а пала, и декрет вообще действия не оказал: все дело было не в нем, а в подавленном состоянии рынка сбыта {82}. И префект подчеркивает, что «общие причины» и прежде всего прекращение сбыта за границу помешали какому бы то ни было благоприятному действию императорского декрета {83}.

Но официальному оптимизму не было пределов с самого начала, еще до того, как были собраны какие бы то ни было сведения о реальных последствиях. Правительство считало декрет от 22 февраля 1806 г. вполне достигшим цели. «Этот декрет создаст эпоху в истории французской промышленности, наши фабриканты никогда не забудут, с каким вниманием ваше величество рассмотрело этот вопрос, — восклицал министр внутренних дел, представляя императору отчет о последствиях декрета,— именно благодаря декрету хлопчатобумажная промышленность процветает, несмотря на общие неблагоприятные обстоятельства. В момент издания декрета Франция покупала хлопчатобумажной пряжи и материй на 70—80 миллионов франков, и вся эта сумма шла в пользу Англии. Теперь почти вся эта сумма остается во Франции» {84}.

Году, начавшемуся декретом от 22 февраля, суждено было закончиться разгромом Пруссии и объявлением континентальной блокады.

Но раньше, чем перейти к континентальной блокаде, познакомимся с общим состоянием французской промышленности в момент провозглашения берлинского декрета. А для более полного уяснения этого положения скажем предварительно несколько слов о формах промышленной жизни при Наполеоне.

Примечания

1. М.: Задруга.