[1]
— Хочу добиться чего-нибудь!—сказалъ самый старшій изъ пяти братьевъ.—Хочу приносить пользу! Пусть мое положеніе въ свѣтѣ будетъ самое скромное,—разъ я дѣлаю что-нибудь полезное, я уже не даромъ копчу небо. Займусь выдѣлкою кирпичей. Они нужны всѣмъ,—значитъ я сдѣлаю кое-что.
— Но очень мало!—сказалъ второй.—Выдѣлка кирпичей—дѣло самое пустое. Стоитъ-ли браться за такой трудъ, который можетъ выполнить и машина? Нѣтъ, вотъ сдѣлаться каменщикомъ, это—кое-что повыше; каменщикомъ я и буду. Это все-таки цехъ, а попавъ въ цехъ, сдѣлаешься гражданиномъ, у тебя будетъ свое знамя и свой кабачокъ! Если же повезетъ счастье, я стану держать и подмастерьевъ. И меня будутъ звать мастеромъ, хозяиномъ, а жену мою хозяюшкою! Вотъ это—кое-что повыше!
— И все же не Богъ вѣсть что́!—сказалъ третій.—Каменщикъ никогда не можетъ возвыситься до болѣе почетнаго положенія въ обществѣ, чѣмъ простой ремесленникъ. Ты можешь быть честнѣйшимъ человѣкомъ, но ты „мастеръ“, значитъ—изъ „простыхъ“. Нѣтъ, я добиваюсь кое-чего повыше! Я хочу быть строителемъ, вступить въ область искусства, достигнуть высшихъ ступеней въ умственныхъ сферахъ. Конечно, придется начать снизу,—сознаюсь откровенно—придется поступить въ ученики, носить фуражку, хотя я и привыкъ къ цилиндру, бѣгать за пивомъ и водкой, словомъ, быть на побѣгушкахъ у простыхъ подмастерьевъ, которые станутъ меня „тыкать“,—что и говорить, обидно! Но я буду думать, что все это одинъ маскарадъ, маскарадныя вольности, а завтра, то-есть, когда я самъ выйду въ подмастерья, я пойду своею дорогой; до другихъ мнѣ и дѣла
[2]не будетъ! Я поступлю въ академію, научусь рисовать, добьюсь званія архитектора—вотъ это уже кое-что повыше! Я могу сдѣлаться „высокоблагородіемъ“, получить приставку къ имени и спереди и сзади, и буду строить, строить, какъ и другіе до меня! Вотъ что называется занять настоящее положеніе въ обществѣ!
— Ну, а мнѣ ничего такого не нужно!—сказалъ четвертый.—Не хочу идти по проторенной дорожкѣ, не хочу быть копіей! Я геній и перещеголяю васъ всѣхъ! Я изобрѣту новый стиль, новый видъ построекъ, соотвѣтствующій климату и матеріаламъ страны, нашей національности и современному развитію общества! А ко всему этому я прибавлю еще одинъ этажъ—ради моей собственной геніальности!
— А если и климатъ и матеріалы никуда не годны?—сказалъ пятый.—Будетъ худо! Это, вѣдь, сильно вліяетъ! Національность тоже можетъ развиться въ ущербъ естественности, а желаніе идти въ уровень съ вѣкомъ заставитъ тебя, пожалуй, забѣжать впередъ, какъ это часто и случается съ молодежью. Нѣтъ, какъ вижу, никто изъ васъ не добьется ничего путнаго, сколько вы тамъ ни воображайте о себѣ! Но дѣлайте, какъ знаете! Я не стану подражать вамъ, буду держаться въ сторонѣ и обсуждать ваши дѣла! Въ каждой вещи найдется изъянчикъ, вотъ я и стану выискивать его, да разсуждать о немъ! Вотъ это—кое-что повыше!
Такъ онъ и сдѣлалъ, и люди говорили о немъ: „Въ немъ есть кое-что! Умная голова! Одно вотъ—ничего не дѣлаетъ!“—Такимъ образомъ и онъ добился кое-чего.
Вотъ вамъ и исторійка; не велика она, а конца ей нѣтъ, пока держится міръ!
Но развѣ изъ пяти братьевъ такъ и не вышло ничего особеннаго? Стоило тогда и заводить о нихъ разговоръ! А вотъ, послушайте, что вышло. Цѣлая сказка!
Самый старшій изъ братьевъ, тотъ, что выдѣлывалъ кирпичи, скоро узналъ, что изъ каждаго готоваго кирпича выскакиваетъ скиллингъ, правда мѣдный, но девяносто шесть такихъ, сложенныхъ вмѣстѣ, даютъ уже серебрянный далеръ, и стоитъ только постучать имъ въ дверь къ булочнику, мяснику, портному, къ кому хочешь—дверь сейчасъ настежь, и получай, что нужно. Такъ вотъ, на что годились кирпичи; нѣкоторые изъ нихъ шли, конечно, и въ бракъ, такъ какъ трескались или ломались пополамъ, но и эти пригодились.
[3]
Бѣдной бабушкѣ Маргаритѣ хотѣлось выстроить хижинку на самой плотинѣ, на берегу моря. И вотъ, старшій братъ отдалъ eй всѣ обломки кирпичей, да еще нѣсколько штукъ цѣлыхъ на придачу,—онъ былъ человѣкъ добрый, даромъ что простой рабочій. Старушка сама кое-какъ слѣпила себѣ изъ кирпичей лачужку; тѣсненька она вышла, единственное оконце смотрѣло криво, дверь была слишкомъ низка, а соломенная крыша могла бы быть пригнана лучше, но все-таки въ лачужкѣ можно было укрыться отъ дождя и непогоды, а изъ оконца открывался видъ на море, бившееся о плотину. Соленые брызги частенько окачивали жалкую лачугу, но она держалась крѣпко; умеръ и тотъ, кто пожертвовалъ для нея кирпичи, а она все стояла.
Второй братъ, тотъ умѣлъ строить получше! Выйдя въ подмастерья, онъ вскинулъ котомку на спину и запѣлъ пѣсенку подмастерьевъ:
Конецъ ученью! Въ путь-дорогу
Искать работы я пущусь!
Здоровъ я, молодъ, слава Богу,
Работникъ знатный—побожусь!
Когда-жъ на родину вернуся,
Женюсь на любушкѣ своей!
Сидѣть безъ хлѣба не боюся;
Вѣдь, „мастеръ“ нуженъ всѣмъ—ей-ей!
|
Такъ онъ и сдѣлалъ. Вернувшись въ родной городъ и ставъ мастеромъ, онъ строилъ домъ за домомъ и застроилъ цѣлую улицу. Дома стояли крѣпко, а улица украшала собою городъ—и вотъ, всѣ эти дома выстроили въ свою очередь домикъ самому мастеру. Развѣ дома могутъ строить? А вотъ, спроси у нихъ; они-то не отвѣтятъ, но люди скажутъ: „Конечно, это улица выстроила ему домъ!“ Домикъ былъ не великъ, съ глинянымъ поломъ, но, когда мастеръ плясалъ по этому полу съ своею невѣстой, онъ заблестѣлъ, что твой паркетъ, а изъ каждаго кирпича въ стѣнѣ выскочилъ цвѣтокъ,—не хуже дорогихъ обоевъ вышло!
Да, славный это былъ домикъ и счастливая парочка! Надъ домикомъ развѣвался цеховой значокъ, а подмастерья и ученики кричали хозяину ура! Вотъ, онъ и добился кое-чего, а потомъ умеръ,—добился кое-чего еще!
Теперь очередь за архитекторомъ, третьимъ братомъ,
[4]который былъ сначала мальчикомъ-ученикомъ, ходилъ въ фуражкѣ и былъ на побѣгушкахъ у подмастерьевъ. Побывавъ въ академіи, онъ въ самомъ дѣлѣ сталъ архитекторомъ и „высокоблагородіемъ!“ Дома въ улицѣ выстроили домикъ второму брату, каменщику, а сама улица получила имя третьяго брата, и самый красивый домъ въ улицѣ принадлежалъ ему. Вотъ этотъ братъ добился кое-чего, добился даже длиннаго титула и впереди и послѣ имени. Дѣти его стали благородными, и вдова его, когда онъ умеръ, числилась благородною вдовой. Имя же его осталось на углу улицы и не сходило съ устъ народа. Да, этотъ добился кое-чего!
За нимъ шелъ четвертый братъ, геній, который стремился создать нѣчто новое, особенное, да еще одинъ этажъ сверхъ того. Увы! этотъ этажъ обрушился, и геній сломалъ себѣ шею. Зато ему устроили пышныя похороны съ музыкой, знаменами и цвѣтами—краснорѣчія въ газетахъ и—живыми на мостовой. Надъ могилою же были произнесены три рѣчи, одна длиннѣе другой. Чего же ему больше? Онъ, вѣдь, такъ желалъ заставить говорить о себѣ. Современемъ ему поставили и памятникъ, правда, одноэтажный, но и это кое-что значитъ!
Итакъ, умеръ и четвертый братъ, какъ первые три, но пятый, критикъ, пережилъ ихъ всѣхъ. Оно такъ и слѣдовало, чтобы послѣднее слово осталось за нимъ; это было для него важнѣе всего. Не даромъ онъ слылъ „умною головой!“ Но вотъ, пробилъ и его часъ, онъ тоже умеръ, и явился къ вратамъ рая. А здѣсь подходятъ всегда по-парно, вотъ, и съ нимъ рядомъ очутилась другая душа, которой тоже хотѣлось войти въ рай. Это была какъ-разъ бабушка Маргарита съ плотины.
— Эту душонку поставили со мною въ пару, вѣрно, ради контраста!—сказалъ резонеръ.—Ну, кто ты такая, бабушка? И тебѣ тоже хочется туда?—спросилъ онъ.
Старушка присѣла чуть не до земли, подумавъ, что съ нею говоритъ самъ св. Петръ.
— Я бѣдная, безродная старуха Маргарита съ плотины.
— Ну, а что же ты сдѣлала, что совершила на землѣ?
— Охъ, ничего я такого не сдѣлала, за что бы мнѣ отворили двери рая! Развѣ ужъ изъ милости впустятъ!
— Какъ же ты распростилась съ жизнью?—спросилъ онъ, чтобы какъ-нибудь скоротать время,—онъ ужъ соскучился стоять тутъ и ждать.
[5]
— Да и сама не знаю, какъ! Больная я была, старая, ну, вѣрно, и не вынесла мороза, да стужи, какъ выползла за порогъ! Зима-то, вѣдь, нынче какая лютая была, натерпѣлась я всего! Ну, да теперь все ужъ прошло! Денька два выдались такихъ тихихъ, но страсть морозныхъ, какъ сами знаете, Ваша Милость. Все море, куда ни взглянешь, затянуло льдомъ, весь городъ и высыпалъ на ледъ, кататься на конькахъ и веселиться. Играла музыка, затѣяли плясъ да угощеніе. Мнѣ все это слышно было изъ моей коморки. Дѣло было къ вечеру; мѣсяцъ ужъ выглянулъ, но еще не вошелъ въ полную силу. Я лежала въ постели и глядѣла въ окошко на море; вдругъ, вижу тамъ, гдѣ небо сливается съ моремъ, стоитъ какое-то диковинное бѣлое облако съ черной точкой въ серединѣ! Точка стала рости, и тогда я догадалась, что это за облако. Стара, вѣдь, я была и много видала на своемъ вѣку! Такое знаменіе не часто приходится видѣть, но я все-таки видѣла его уже два раза и знала, что облако это предвѣщаетъ страшную бурю и внезапный приливъ, которые могутъ застигнуть всѣхъ этихъ бѣдныхъ людей! А они-то такъ веселятся, пьютъ и пляшутъ на льду! Весь городъ, вѣдь, всѣ—и старъ, и младъ были тамъ! Что, если никто изъ нихъ не замѣтитъ и не узнаетъ того, что видѣла и знала я!? Отъ испуга я просто помолодѣла, ожила, смогла даже встать съ постели и подойти къ окну. Растворила я его и вижу, какъ люди бѣгаютъ и прыгаютъ по льду, вижу красивые флаги, слышу, какъ мальчики кричатъ ура, дѣвушки и парни поютъ… Веселье такъ и кипѣло, но облачко подымалось все выше и выше, черная точка все росла… Я крикнула, что было силъ, но никто не услышалъ меня,—далеко было! А скоро ударитъ буря, ледъ разобьется въ куски, и всѣ провалятся—спасенія нѣтъ! Услышать меня они не могли, дойти туда самой мнѣ тоже было не въ мочь! Какъ же мнѣ выманить ихъ на берегъ? Тутъ-то и надоумилъ меня Господь поджечь мою постель. Пусть лучше сгоритъ весь домъ, чѣмъ погибнетъ столько людей такою ужасною смертью! Я подожгла постель, солома ярко вспыхнула, а я—скорѣе за порогъ, да тамъ и упала… Дальше отойти я ужъ не смогла. Огненный столбъ взвился вслѣдъ за мною изъ дверей и изъ окна, пламя охватило крышу!.. На льду увидали пожаръ и пустились со всѣхъ ногъ на помощь мнѣ, бѣдной старухѣ,—они думали, что я сгорю заживо!.. Всѣ до одного прибѣжали ко мнѣ; я
[6]слышала, какъ они обступили меня, и въ ту же минуту въ воздухѣ засвистѣло, загремѣло, точно изъ пушки выпалило; ледъ взломало, но весь народъ былъ уже на плотинѣ, гдѣ меня обдавало дождемъ искръ. Я спасла ихъ всѣхъ. Только мнѣ-то, вѣрно, не подъ силу было перенести холодъ и весь этотъ страхъ, вотъ, я и очутилась тутъ у воротъ рая. Говорятъ, они открываются даже для такихъ бѣднягъ, какъ я! На землѣ у меня нѣтъ больше крова, но, конечно, это еще не даетъ мнѣ права войти въ рай!
Тутъ врата райскія открылись, и ангелъ позвалъ старуху. Входя туда, она обронила соломинку изъ своей постели, которую подожгла, чтобы спасти столько людей, и соломинка превратилась въ чисто золотую, стала рости и принимать самыя причудливыя, красивыя очертанія.
— Вотъ что принесла съ собою бѣдная старуха!—сказалъ ангелъ.—А ты что принесъ? Да, да, знаю, ты не ударилъ пальцемъ о палецъ во всю свою жизнь, не сдѣлалъ даже ни единаго кирпичика. Ахъ, если бы ты могъ вернуться на землю и принести оттуда хоть такой кирпичъ! Кирпичъ твоей работы наврядъ-ли годился бы куда-нибудь, но все же онъ показывалъ бы хоть доброе желаніе сдѣлать кое-что. Но возврата нѣтъ, и я ничего не могу сдѣлать для тебя!
Тогда вступилась за него бѣдная старуха съ плотины:
— Братъ его сдѣлалъ и подарилъ мнѣ много кирпичей и обломковъ; изъ нихъ я слѣпила свою убогую лачужку, и это ужъ было огромнымъ счастьемъ для меня, бѣдняги! Пусть же всѣ эти обломки и кирпичи сочтутся ему хоть за одинъ кирпичъ! Его братъ оказалъ мнѣ милость, теперь этотъ бѣдняга самъ нуждается въ милости, а тутъ, вѣдь, царство Высшей Милости!
— Братъ твой, котораго ты считалъ самымъ ничтожнымъ,—сказалъ ангелъ:—честное ремесло котораго находилъ унизительнымъ, вноситъ теперь за тебя лепту въ небесную сокровищницу. Тебя не отгонятъ прочь, тебѣ позволятъ стоять тутъ за дверями и придумывать, какъ бы поправить твою земную жизнь, но въ рай тебя не впустятъ, пока ты воистину не совершишь кое-чего.
— Ну, я бы сказалъ все это куда лучше!—подумалъ резонеръ, но не высказалъ своей мысли,—и это уже было съ его стороны кое-что.
См. также одноимённые страницы.