Книга третья (Рабле; Энгельгардт)/1901 (ДО)/3

Книга третья
авторъ Франсуа Раблэ (1494—1553), пер. Анна Николаевна Энгельгардтъ (1835—1903)
Оригинал: фр. Le tiers livre. — Перевод опубл.: 1546 (ориг.) 1901 (пер.). Источникъ: Франсуа Раблэ. книга III, IV и V // Гаргантюа и Пантагрюэль = Gargantua et Pantagruel. — СПб.: Типографія А. С. Суворина., 1901. — С. 13—16.

[13]
III.
Похвальное слово Панурга должникамъ и заимодавцамъ.

— Но, — спросилъ Пантагрюэль, — когда же вы избавитесь отъ долговъ?

— Ко второму пришествію, — отвѣчалъ Панургъ; — когда всѣ будутъ довольны, и вы наслѣдуете самому себѣ. Боже меня упаси выйти изъ долговъ. Никто мнѣ тогда гроша не дастъ взаймы. Если съ вечера не положить дрожжей въ тѣсто, оно на утро не поднимется. Ну, а если вы у кого-нибудь постоянно въ долгу, то онъ непрерывно молитъ Бога послать вамъ благополучную, долгую и счастливую жизнь; опасаясь, какъ бы его долгъ за вами не пропалъ, онъ будетъ хвалить васъ при людяхъ, подыскивать вамъ новыхъ кредиторовъ, чтобы ваши дѣлишки поправились и вы могли пополнить его мошну. Когда, въ былое время, въ Галліи сожигали живыми, по друидическому закону, крѣпостныхъ, слугъ и глашатаевъ на похоронахъ ихъ господъ и владѣльцевъ, развѣ не опасались они пуще всего того, чтобы ихъ господа и владѣльцы не умерли? Вѣдь они обязаны были съ ними вмѣстѣ умереть. И развѣ не молили они своего великаго бога Меркурія заодно съ Плутономъ, скопидомомъ, сохранить ихъ здоровыми на многія лѣта? Потому что вмѣстѣ съ ними и они могли жить. Вѣрьте, что ваши кредиторы усердно будутъ молиться Богу о продленіи вашей жизни, опасаясь, какъ бы вы не умерли, тѣмъ болѣе, что для нихъ своя рубашка къ тѣлу ближе и деньги имъ дороже жизни. Доказательствомъ тому служатъ ростовщики изъ Ландеруссы, которые нѣкогда повѣсились отъ того, что хлѣбъ и вино [14]стали падать въ цѣнѣ, а погода стала благопріятнѣе.

Такъ какъ Пантагрюэль ничего не отвѣчалъ, то Панургъ продолжалъ:

— Право слово, когда я хорошенько подумаю, вы меня обижаете, упрекая меня за долги и кредиторовъ. Боже, какъ разъ въ этомъ отношеніи я считаю себя великимъ, достопочтеннымъ и грознымъ, тѣмъ, что вопреки мнѣнію всѣхъ философовъ, утверждающихъ, что изъ ничего не создается ничего, я — не имѣя ровно ничего, никакого первоначальнаго вещества — оказался творцомъ и создателемъ. Что я создалъ? А какъ же! Прекрасныхъ и добрыхъ кредиторовъ. Кредиторы — буду стоять на томъ до костра исключительно — прекрасныя и добрыя созданія. Кто не даетъ взаймы, тотъ скверная и дурная тварь, исчадіе ада. Что я сотворилъ? А долги-то! О, рѣдкая и античная красота. Долги, говорю я, превосходящіе число слоговъ, которые можно составить изъ всѣхъ гласныхъ и согласныхъ, и которые, во время оно, проектировалъ сосчитать благородный Ксенократъ. Если вы будете судить о превосходствѣ должниковъ по численности ихъ кредиторовъ, то не впадете въ ариѳметическую ошибку. Повѣрьте, что мнѣ очень пріятно, когда каждое утро я вижу вокругъ себя этихъ смиренныхъ, услужливыхъ кредиторовъ, не скупящихся на поклоны. И когда замѣчаю, что случись мнѣ привѣтливѣе улыбнуться кому-нибудь изъ нихъ или получше угостить чѣмъ другихъ, то плутъ сейчасъ же вообразитъ, что на его улицѣ праздникъ и я, прежде чѣмъ другимъ, уплачу ему свой долгъ, и онъ принимаетъ мою улыбку за чистую монету, — мнѣ представляется, что я играю роль Бога на представленіи Страстей Господнихъ въ Сомюрѣ, — окруженнаго ангелами и херувимами. Это мои кандидаты, мои паразиты, мои льстецы, мои прорицатели, мои неизмѣнные панегиристы. И право же я думаю, что гора геройской добродѣтели, описанная Гезіодомъ, состояла изъ долговъ и изъ смертныхъ, стремившихся взобраться на нее. Я успѣшнѣе всѣхъ совершилъ это. Немногіе взбираются на нее вслѣдствіе трудности пути, такъ какъ теперь у всѣхъ появилось страстное желаніе и развился волчій аппетитъ къ дѣланію долговъ и размноженію кредиторовъ. Между тѣмъ не всякій умѣетъ стать должникомъ; не всякій найдетъ кредиторовъ. И вы хотите лишить меня этого высшаго благополучія; вы спрашиваете меня: когда я освобожусь отъ долговъ? А я-то, клянусь св. Баболеномъ, всю жизнь считалъ, что долги — наилучшая связь между небомъ и землей, единственное звено между людьми, безъ котораго, я утверждаю, всѣ люди въ скоромъ времени погибли бы. Это по преимуществу та великая душа вселенной, которая, по словамъ академиковъ, оживляетъ всѣ вещи. Что это дѣйствительно такъ, представьте только себѣ мысленно любой міръ, изъ тридцати, измышленныхъ философомъ Метродоромъ[1], въ которомъ не было бы ни должниковъ, ни кредиторовъ. Міръ безъ долговъ? Да въ немъ нарушилось бы правильное теченіе свѣтилъ и воцарился бы хаосъ. Все пришло бы въ смятеніе. Юпитеръ, не считая себя должникомъ Сатурна, низложилъ бы его изъ его сферы и въ своей гомерической цѣпи спуталъ бы всѣ умы, всѣхъ боговъ, небеса, демоновъ, геніевъ, героевъ, діаволовъ, землю, море, всѣ стихіи. Сатурнъ, соединившись съ Марсомъ, привелъ бы вселенную въ полнѣйшій безпорядокъ. Меркурій не захотѣлъ бы служить другимъ богамъ, не захотѣлъ бы болѣе быть ихъ Камилломъ, какъ его называли на этрурскомъ языкѣ[2], потому что онъ бы не былъ имъ долженъ. Венеру перестали бы уважать, потому что она ничего не давала бы людямъ. Луна стала бы кровавой и темной. Съ какой стати солнце удѣляло бы ей свой свѣтъ? Оно вѣдь не было бы должно свѣтить и не освѣщало бы также и земли. Свѣтила не оказывали бы на нее никакого добраго вліянія. Земля [15]не стала бы питать ихъ своими испареніями, которыя, по словамъ Гераклита, и какъ доказывали стоики и утверждалъ Цицеронъ, питаютъ свѣтила. Между различными стихіями прекратилось бы всякое общеніе, всякій обмѣнъ и превращеніе. Земля не переходила бы въ воду, вода не превращалась бы въ воздухъ, воздухъ не становился бы огнемъ, огонь не согрѣвалъ бы землю. Земля ничего бы не производила, кромѣ чудовищъ, титановъ, великановъ; не было бы дождя, не было бы свѣта, не было бы вѣтра, не было бы ни лѣта, ни осени. Люциферъ разорвалъ бы оковы и, вырвавшись изъ нѣдръ ада вмѣстѣ съ фуріями, мстительными геніями и рогатыми чертями, захотѣлъ бы изгнать съ небесъ всѣхъ боговъ какъ великихъ, такъ и малыхъ народовъ. Міръ, въ которомъ никто бы и ничего не давалъ взаймы, былъ бы собачьимъ міромъ, міромъ происковъ болѣе несносныхъ, чѣмъ происки парижскаго ректора, чертовщина болѣе непонятная, чѣмъ игры въ Дуэ. Среди людей никто не сталъ бы спасать другъ друга; сколько бы человѣкъ ни кричалъ: «Помогите! горю! тону! рѣжутъ!» — никто бы не пришелъ на помощь. Дай зачѣмъ? Онъ никому ничего не одолжалъ, никто ничего ему не долженъ. Никому нѣтъ дѣла до того, сгоритъ ли онъ, утонетъ ли, разорится или умретъ. Вѣдь онъ не ссужалъ ничѣмъ и никого. И ему никто ничего не даетъ. Короче сказать, изъ здѣшняго міра изгнаны были бы вѣра, надежда и любовь; потому что люди только затѣмъ и родились на свѣтъ, чтобы помогать другъ другу. Вмѣсто того воцарилось бы недовѣріе, презрѣніе, злопамятность со свитой всѣхъ золъ, всѣхъ проклятіи, всѣхъ бѣдъ. Можно было бы подумать, что Пандора пролила свою бутылку. Люди стали бы водками для людей; оборотнями и демонами, какими были Ликаонъ[3], Беллерофонтъ[4], Навуходоносоръ; разбойниками, убійцами, отравителями, злоумышленниками, злонамѣренными, недоброжелателями, ненавистниками; каждый возставалъ бы на всѣхъ, какъ Измаилъ[5], какъ Метабусъ[6], какъ Тимонъ Аѳинскій, который по этой причинѣ былъ прозванъ Мизантропомъ. Легче было бы кормить рыбъ въ воздухѣ, пасти оленей на днѣ океана, нежели удержать отъ распаденія такой дрянной міръ, гдѣ бы никто никому не давалъ взаймы. Честью клянусь, что ненавижу такой міръ. И если вы представите себѣ по образцу такого печальнаго и плачевнаго міра тотъ другой мірокъ, который есть человѣкъ, то и въ немъ найдете страшный переполохъ. Голова не захочетъ ссужать зрѣніемъ руки и ноги. Ноги не согласятся носить голову, руки откажутся на нее работать. Сердце возстанетъ на то, что должно биться для всего тѣла; легкія не захотятъ ссужать его своимъ дыханіемъ. Печень откажется разсыпать кровь по жиламъ. Мочевой пузырь не захочетъ считаться должникомъ почекъ. Урина [16]упразднится. Мозгъ, созерцая такой неестественный порядокъ дѣлъ, задумается и перестанетъ сообщать чувствительность нервамъ и движеніе мускуламъ. Короче сказать, въ такомъ разстроенномъ мірѣ, гдѣ никто никому не долженъ, никто никого ничѣмъ не ссужаетъ, никто не беретъ ничего взаймы, вы станете свидѣтелями возмущенія, болѣе вредоноснаго, нежели то, какое намъ изобразилъ Эзопъ въ своей баснѣ. И сомнѣнія нѣтъ, что такой міръ погибнетъ; и, мало того, погибнетъ въ самомъ непродолжительномъ времени. Никакой Эскулапъ его не спасетъ. Тѣло быстро сгніетъ, а душа отправится ко всѣмъ чертямъ… вслѣдъ за моими деньгами.


  1. Греческій философъ, ученикъ Эпикура.
  2. Имя Меркурія на этрурскомъ языкѣ, означающее: вѣстникъ.
  3. Овидій. Метаморфозы. I.
  4. Илія, VI. 152.
  5. Книга Моисея, XXI. 9.
  6. Энеида, XI, 539 и 540.