Наружность китайца въ большинствѣ случаевъ мало привлекательна. Оставляя въ сторонѣ немногочисленныя исключенія, мы у преобладающей массы находимъ лицо грязно-желтаго цвѣта, широкое и плоское, съ выдающимися скулами; носъ приплюснутый, глаза косо поставленные, узкіе, темно-каріе; ротъ большой и очень часто постоянно разинутый, что придаетъ всей физіономіи глупое выраженіе; растительность на лицѣ скудная, волосы черные, довольно жесткіе, заплетенные у мужчинъ въ косичку съ шелковымъ шнуромъ на концѣ для удлиненія ея, у женщинъ свернутые въ шиньонъ, фасонъ котораго мѣняется, смотря по мѣстности. Мужчины брѣютъ всю переднюю часть головы, виски и затылокъ, оставляя волосы на макушкѣ; голова свѣже выбритаго и причесаннаго китайца производитъ такое впечатлѣніе, какъ будто на макушкѣ приклеенъ небольшой парикъ съ косичкой. Вовремя глубокаго траура голову и лицо не брѣютъ, въ обыкновенное же время эта операція и причесываніе косы производится разъ въ недѣлю или рѣже, такъ какъ требуетъ помощи цирюльника; поэтому прическа китайца, особенно простолюдина, обыкновенно растрепана. Ноги и руки у китайца не велики, а руки у лицъ привилегированнаго класса вооружены длиннѣйшими ногтями, прямо показывающими, что обладателю ихъ незнакома черная работа.
Одежда простолюдина-крестьянина, ремесленника и чернорабочаго состоитъ изъ короткой куртки, похожей на женскую кофту, но съ болѣе длинными рукавами, и изъ широкихъ неуклюжихъ шароваръ, обыкновенно обмотанныхъ у щиколки тесемкой. Это одѣяніе шьется изъ синей бумажной матеріи мѣстнаго производства и въ холодное время года подбивается ватой; лѣтомъ же многіе, особенно крестьяне, носятъ болѣе просторныя кофты и короткія шаровары изъ такой же матеріи, но бѣлаго цвѣта. Болѣе состоятельные люди, купцы, чиновники — поверхъ той же кофты надѣваютъ халатъ, спускающійся ниже колѣнъ, изъ тонкой матеріи синяго, сѣраго или чернаго цвѣта и сверхъ него еще одну кофту, съ рукавами или безъ нихъ; такой же халатъ и кофта составляютъ парадную одежду простолюдина, а у богатыхъ людей парадная одежда шьется изъ шелковой матеріи различнаго достоинства и цвѣта. Считается хорошимъ тономъ надѣвать поверхъ обыкновенныхъ шароваръ еще другія, короткія, также обвязанныя тесемочкой у щиколки, и поддерживаемыя тесемкой у пояса. Ноги обуты въ короткіе чулки, сшитые изъ бумажной матеріи и подбитые ватой въ зимнее время или сдѣланные изъ бараньяго мѣха; обувь состоитъ изъ туфель, сшитыхъ изъ бумажной матеріи съ толстыми подошвами изъ кожи или войлока, съ носками нѣсколько загнутыми вверхъ. Парадная или дорожная обувь представляетъ сапоги на еще болѣе толстой подошвѣ, сшитые изъ бумажной плотной матеріи или изъ бархата чернаго цвѣта, тогда какъ подошвы бѣлыя; лѣтомъ простой народъ и солдаты носятъ обыкновенно сандаліи изъ соломы или веревокъ, очень легкія и удобныя для хожденія по горамъ, особенно во время дождя, когда обыкновенныя туфли быстро размокаютъ и портятся; вообще китайская обувь, кромѣ сандалій, тяжела и неудобна.
Головной уборъ при обыкновенной одеждѣ часто отсутствуетъ или состоитъ изъ синяго бумажнаго платка, обвязываемаго по-бабьи вокругъ головы, причемъ и косичка обматывается поверхъ платка; поэтому безусый и безбородый китаецъ въ длинномъ халатѣ, туфляхъ и съ такимъ головнымъ уборомъ совершенно напоминаетъ бабу. Въ сильный жаръ или во время дождя простолюдины одѣваютъ соломенную шляпу съ широчайшими полями, которая замѣняетъ зонтикъ; приличнымъ головнымъ уборомъ считается круглая шапочка изъ чернаго тонкаго атласа съ черной, синей или красной шишкой, сплетенной изъ шелковыхъ нитокъ или конскаго волоса. При парадной одеждѣ полагается _page63.jpg)
Китайцы за ѣдой. и парадная шляпа лѣтомъ — соломенная въ видѣ шляпки гриба съ красной шелковой кистью, зимой — черная поярковая круглая, съ отогнутыми вверхъ полями и такой же кистью; у чиновниковъ еще съ шарикомъ различнаго цвѣта и состава — смотря по чину, а у высшихъ классовъ и съ павлинымъ перомъ съ однимъ, двумя или тремя очками. Шляпы и шапки не снимаютъ и въ комнатахъ, а съ другой стороны крестьяне и чернорабочіе часто работаютъ цѣлый день подъ жгучими лучами солнца безъ всякаго головного убора.
Женская одежда состоитъ у всѣхъ классовъ изъ такихъ же шароваръ и кофтъ, какъ и у мужчинъ, только кофты нѣсколько длиннѣе: парадная же одежда представляетъ юбку, надѣваемую какъ передникъ, и болѣе длинную и широкую кофту съ широкими рукавами взамѣнъ узкихъ обыкновенной одежды. Послѣдняя шьется изъ такой же бумажной матеріи, какъ у мужчинъ, часто синяго, иногда краснаго или зеленаго цвѣта, парадная же одежда изъ разноцвѣтныхъ шелковыхъ матерій, украшенныхъ еще обшивкой изъ лентъ и вышивокъ. Шиньонъ украшается цвѣтами и серебряными булавками и пластинками, обыкновенно же головной уборъ отсутствуетъ или замѣняется чернымъ платкомъ; шляпы носятъ только простолюдины и не во всѣхъ мѣстностяхъ; серьги, кольца и браслеты, мѣдные и серебряные, рѣдко золотые, въ большомъ употребленіи, также бѣлила, румяна и сурьма для украшенія лица.
Вслѣдствіе китайскаго обычая уродовать женскія ноги, обувь женщинъ отличается отъ мужской и состоитъ изъ бинта, которымъ крѣпко обматывается изуродованная нога, и изъ миніатюрныхъ туфель съ совершенно остроконечнымъ носкомъ и подошвой, которая часто не длиннѣе вершка. Для китайца чѣмъ меньше ножка, тѣмъ выше цѣнится ея обладательнпца, и при заключеніи брачнаго контракта часто больше вниманія обращается на миніатюрность ноги, чѣмъ на красоту лица или достоинство характера; въ европейцѣ же эта изуродованная нога, лишенная икры и обмотанная бинтомъ отъ туфли до колѣна, возбуждаетъ только жалость и отвращеніе, напоминая скорѣй копыто животнаго, чѣмъ ногу человѣка.
Вообще, если китаецъ въ туфляхъ, въ длинномъ халатѣ съ косой похожъ болѣе на женшину, чѣмъ на мужчину, то китаянка въ обыкновенномъ костюмѣ — неуклюжихъ шароварахъ и мѣшкообразной кофтѣ — не представляетъ ничего граціознаго, привлекательнаго, а разряженная въ шелковое платье, густо набѣленная и нарумяненная, напоминаетъ куклу съ безжизненнымъ, плоскимъ лицомъ. Изъ-за изуродованныхъ ногъ походка у китаянки некрасивая, козья, и при ходьбѣ китаянка для равновѣсія широко разставляетъ руки и балансируетъ шін, а старухи опираются на палку.
Такимъ образомъ, уже внѣшній видъ китайца мало располагаетъ въ его пользу, но близкое знакомство съ особенностями этого народа еще увеличиваетъ это неблагопріятное впечатлѣніе. Не перечисляя всѣхъ положительныхъ и отрицательныхъ качествъ китайской расы, я остановлюсь только на тѣхъ, которыя особенно характеризуютъ ее.
Важнѣйшее изъ нихъ именно то, которое создало и поддерживаетъ великую стѣну — въ переносномъ смыслѣ — ограждаюшую Китай отъ воздѣйствія на него европейской культуры; это качество — китайское самомнѣніе и убѣжденіе въ собственномъ превосходствѣ. Китаецъ увѣренъ, что все китайское лучше некитайскаго, и не въ состояніи представить себѣ, что на свѣтѣ есть что-либо другое превосходнѣе его родного. Воображая себя совершеннымъ, китаецъ естественно питаетъ отвращеніе къ мысли о преобразованіи, тѣмъ болѣе, что непрошеннымъ реформаторомъ является „заморскій чортъ“, какъ въ Китаѣ величаютъ европейцевъ; на послѣднихъ китаецъ смотритъ съ смѣшаннымъ чувствомъ любопытства и презрѣнія, какъ мы смотримъ на клоуна или фокусника, удивляясь ихъ ловкости, но не думая приравнивать ихъ къ себѣ. За европейцемъ китаецъ признаетъ практическую смекалку и техническія познанія, готовъ пользоваться его услугами для реорганизаціи арміи и флота, для устройства арсенала или фабрики, но онъ никогда не повѣритъ, что государственный строй въ Европѣ лучше, правосудіе устроено правильнѣе и гуманнѣе, философія и религія глубже и т. п. Консерватизмъ китайца переходитъ въ косность, онъ благоговѣетъ передъ стариной и черпаетъ въ ней указанія и совѣты для настоящаго; онъ страшится реформъ, какъ бѣдствія, и оцѣпенѣлъ въ своей своеобразной культурѣ, давно отжившей свое время.
Второе качество китайца — его выносливость и неприхотливость. Несмотря на необезпеченность и бѣдственное положеніе большинства, несмотря на вѣчную упорную борьбу за существованіе, китайцы терпѣливо переносятъ настоящее, не тревожась о будущемъ; а когда приходится слишкомъ туго на родинѣ, они не прибѣгаютъ къ стачкамъ или бунтамъ, какъ европейскій рабочій, а эмигрируютъ въ другую провинцію или за границу, гдѣ являются грозными конкуррентами для мѣстныхъ рабочихъ, такъ какъ хотя въ снаровкѣ и напряженности Физическаго труда они уступаютъ бѣлой расѣ, но зато довольствуются такой ничтожной платой и такими мизерными условіями жизни, съ какими никогда не помирится бѣлый рабочій. И повсюду китаецъ не сливается съ пріютившими его иноплеменниками, а остается китайцемъ; вездѣ онъ устраиваетъ свои кварталы съ своими хлѣвообразными жилищами и нечистотой, свои съѣстныя лавочки, кабачки и притоны для куренія опіума, вездѣ сохраняетъ свой національный костюмъ и привычки; и все-таки его тянетъ на родину, онъ эмигрируетъ безъ семьи и, накопивъ денегъ, возвращается назадъ, чтобъ умереть на землѣ своихъ предковъ; даже трупы китайцевъ, умершихъ на чужбинѣ, препровождаются на счетъ родственниковъ или благотворительныхъ обществъ обратно на родину.
Третье выдающееся свойство китайца — его миролюбіе; безстрастному, апатичному темпераменту китайца непріятно все рѣзкое, рѣшительное, быстрое, онъ предпочитаетъ полумѣры, отговорки и продолжительныя шумныя объясненія; онъ неохотно ссорится, въ случаѣ ссоры рѣдко вступаетъ въ драку, а угрожаетъ противнику, произнося страшныя проклятія и ругательства, и все издали; даже если ссора дошла до крайности, кровавая расправа случается очень рѣдко, противники таскаютъ другъ друга за косы, въ худшемъ случаѣ дѣло доходитъ до пощечинъ.
Вполнѣ понятно, что у такого мирнаго народа не могла возникнуть дуэль, и этотъ способъ возстановленія поруганной чести просто смѣшонъ для практичнаго китайца; чтобъ отомстить оскорбителю, онъ скорѣе лишитъ себя жизни на порогѣ его дома, зная, что этимъ вовлечетъ своего врага въ дорого стоящій процессъ или, если нѣтъ денегъ, то въ тюрьму, такъ какъ хозяинъ дома, у котораго найденъ убитый человѣкъ, подвергается въ Китаѣ подозрѣнію въ убійствѣ.
Китайцамъ незнакомы также буйныя и жестокія развлеченіи вродѣ бокса, боя быковъ, охоты, скачекъ, травли и т. п.; игры ихъ также отличаются мирнымъ характеромъ, — китайцы пускаютъ бумажнаго змѣя, играютъ въ перышко, въ карты, шахматы, шашки. Въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ процвѣтаетъ оригинальный видъ спорта, именно — бой сверчковъ; эти своеобразные спортсмены ухаживаютъ за хорошими сверчками и гордятся ими, словно скаковою лошадью, а на пари за того или другого бойца проигрываютъ или наживаютъ состоянія.
Понятно также, почему такъ плохо китайское войско; при общемъ миролюбіи народа и необязательности воинской повинности въ солдаты поступаетъ самый лѣнивый, негодный народъ, который предпочитаетъ бездѣліе труду и довольствуется скуднымъ солдатскимъ жалованьемъ; характерна китайская пословица; „изъ хорошаго желѣза не куютъ гвоздей, изъ хорошихъ людей не дѣлаютъ солдатъ“. Не питая въ большинствѣ случаевъ никакой любви къ военному ремеслу и не сдерживаемый суровой дисциплиной, китайскій солдатъ не бережетъ своего вооруженія, которое ржавѣетъ и портится, порохъ и патроны продаетъ на базарѣ, чтобы купить себѣ опіума; онъ не затѣмъ идетъ на войну, чтобы подставить свою шкуру подъ непріятельскія пули, а чтобы пограбить мирныхъ жителей, непріятелю охотно показываетъ тылъ и дерется въ крайнемъ случаѣ, если не надѣется, что его въ плѣну пощадятъ.
Китаецъ очень упоренъ и настойчивъ въ преслѣдованіи намѣченной цѣли и умѣетъ обходить препятствія, которыя не въ силахъ побѣдить; это качество, въ соединеніи съ увертливостью и способностью къ пассивному сопротивленію, дѣлаютъ китайца недюжиннымъ противникомъ для болѣе нервнаго и порывистаго европейца. Потеря самообладанія въ глазахъ китайца, котораго трудно вывести изъ терпѣнія, есть нравственное пораженіе, а, между тѣмъ, терпѣливый и увертливый китаецъ способенъ вывести изъ терпѣнія европейца и тѣмъ унизить его въ своихъ глазахъ. Китаецъ, не желающій чего-либо исполнять, рѣдко откажется прямо, это не въ его натурѣ, — а станетъ откладывать, отлынивать и забывать; если приступить къ нему очень рѣшительно, онъ притворится непонимающимъ, и никакія доказательства, никакая логика не помогутъ побѣдить его ослинаго упрямства; въ концѣ концовъ европеецъ разсердится и плюнетъ, т.-е. уступитъ китайцу и по китайскому выраженію „потеряетъ лицо“, это значитъ сознаться въ своей неправотѣ, уступить, унизиться; потерять лицо китаецъ больше боится, чѣмъ подвергнуться наказанію.
Лживость и неискренность — распространенныя среди катайцевъ свойства: богдыханъ обыкновенно получаетъ ложные доклады отъ своихъ министровъ и генералъ-губернаторовъ, которые въ свою очередь обманываются губернаторами, префектами и другими низшими чинами. „Цинь-бао“, оффиціальная китайская газета, переполнена такой ложью и выдумками. Лживость администраціи дѣйствуетъ развращающимъ образомъ на народъ, который пріучается къ не искренности и старается только половчѣе обмануть не только начальство, но и другъ друга, что влечетъ за собоЙ подозрительность и взаимное недовѣріе. Неискренность китайцевъ проявляется часто въ желаніи обойти или замолчать сущность дѣла; говоря съ китайцемъ, никогда нельзя быть увѣреннымъ, что сказанное имъ есть его послѣднее слово, — напротивъ, чувствуется, что не все высказано и впереди предстоятъ еще переговоры о томъ же до безконечности. Китаецъ рожденъ быть дипломатомъ и въ сношеніи съ китайскимъ правительствомъ европейскіе дипломаты постоянно сталкиваются со всевозможными отговорками, экивоками и оффиціальной ложью; оттянуть рѣшеніе непріятнаго дѣла, чтобы смягчитъ его сглаживающимъ дѣйствіемъ времени, къ этому стремятся китайскіе дипломаты, если отъ нихъ требуютъ вознагражденія убытковъ, наказанія виновныхъ и т. д. Самый языкъ китайца, съ его смѣшеніемъ частей рѣчи, безъ грамматическихъ формъ, съ одинаковымъ произношеніемъ іероглифовъ, обозначающихъ разнообразныя понятія, такъ что, не видя іероглифа, иногда трудно понять простую фразу, — все это способствуетъ туманности и неточности выраженія мысли.
На неискренности китайцевъ и на умѣньи скрывать свои настоящія чувства основываются и китайскія церемоніи; правилъ вѣжливости насчитывается 3.000, но ни у какого другого народа эти лицемѣрныя церемоніи не прикрываютъ столько равнодушія и затаеннаго эгоизма. Всѣ рѣчи, жесты и поступки китайца оплетены цѣлой сѣтью формальностей и церемоній, неискреннихъ, скучныхъ и часто тяжелыхъ, которыя самимъ китайцамъ совсѣмъ не кажутся смѣшными, такъ какъ фальшь и неискренность такъ глубоко внѣдрились въ натуру китайца, что ему трудно понять и проявить искреннюю вѣжливость, основанную на простомъ уваженіи или симпатіи къ другому человѣку; чѣмъ образованнѣе китаецъ или чѣмъ выше его положеніе, тѣмъ онъ неискреннѣе; среди простого народа скорѣе можно встрѣтить правдиваго и неиспорченнаго постоянной ложью человѣка.
Европейца поражаетъ также матеріализмъ китайской расы, выражающійся тѣмъ, что китайцы почти исключительно бесѣдуютъ о деньгахъ и ѣдѣ: встрѣчаются ли два китайца на улицѣ шумнаго города или тихаго селенія, среди дороги или на постояломъ дворѣ, въ ихъ разговорѣ безпрерывно упоминаются деньги; на второмъ планѣ слѣдуетъ ѣда, — китаецъ любитъ поѣсть и поговорить о ѣдѣ; при встрѣчѣ, послѣ перваго же привѣтствія, состоящаго изъ вопроса: „хорошо ли?“ (т.-е. хорошо ли поживаешь), принято спросить: „кушалъ ли ты уже?“ Какъ будто въ этомъ состоитъ все блаженство жизни. Но этотъ вопросъ, показывающій, какъ высоко ставитъ китаецъ наслажденіе ѣдой, вмѣстѣ съ тѣмъ представляетъ одну формальность, на которую необходимо отвѣтить утвердительно, т.-е. „я уже покушалъ“, въ свою очередь спросить своего собесѣдника: „покушалъ ли онъ“ — и получить тотъ же отвѣтъ; иногда, чтобъ убѣдиться, насколько искрененъ подобный вопросъ, я отвѣчалъ, что еще не ѣлъ ничего, но мой собесѣдникъ въ отвѣть выражалъ только свое сожалѣніе по поводу этого грустнаго обстоятельства и не думалъ предложить мнѣ зайти съ нимъ въ харчевню или угостить меня обѣдомъ.
Большинство китайскихъ жилищъ, даже у состоятельныхъ людей, характеризуется, на взглядъ европейца, не только отсутствіемъ комфорта, но даже важнѣйшихъ примитивныхъ удобствъ, отличающихъ жизнь культурнаго и осѣдлаго человѣка отъ жизни кочевика и дикаря. Большая часть китайскихъ домовъ возводится въ сѣверномъ Китаѣ изъ необожженнаго лессоваго кирпича или просто изъ глины, въ южномъ Китаѣ — изъ дерева иля изъ бамбуковыхъ плетенокъ, обмазанныхъ глиной; кровля настилается или плоская, со слабымъ скатомъ въ одну сторону, изъ камыша, хвороста или соломы, покрытыхъ слоемъ той же глины, а въ дождливыхъ мѣстностяхъ дѣлается деревянная двускатная крыша, покрытая черепицей; но такъ какъ и въ сухихъ мѣстностяхъ сѣвернаго Китая иногда случаются проливные дожди, то бываетъ, что при этомъ размываются и падаютъ глиняные дома, а кровли протекаютъ сплошь и рядомъ во время дождя. Потолка въ китайскихъ домахъ обыкновенно не бываетъ, а если онъ есть, то состоитъ изъ бумаги или холста, натянутаго на жердочкахъ; окна составляютъ до нѣкоторой степени предметъ роскоши, у богатыхъ людей оконъ много и они большія, у бѣдныхъ ихъ мало и они маленькія, а иногда и совсѣмъ отсутствуютъ, такъ что свѣтъ проникаетъ черезъ дверь. Особенно много такихъ примитивныхъ жилищъ въ провинціи Ганьсу и сѣверной Шеньси, но вездѣ и всюду окна заклеиваются бѣлой пропускной бумагой, такъ какъ фабрикація стекла китайламъ неизвѣстна, несмотря на ихъ древнюю культуру; это, конечно, еще уменьшаетъ количество свѣта, попадающаго въ жилище бѣдняковъ. Двери дѣлаются деревянныя и обыкновенно вставлены неплотно и обилуютъ щелями, поэтому вѣтеръ и холодъ проникаютъ свободно въ китайское жилище не только черезъ щели въ дверяхъ и окнахъ, но и черезъ отверстія въ бумагѣ, дырья и скважины въ стѣнахъ и въ кровлѣ. Полъ у богатыхъ изъ обожженнаго кирпича, у бѣдныхъ — земляной; стѣны у первыхъ выбѣлены или оклеены бумагой, у вторыхъ — естественнаго цвѣта желтой глины, а кровля снутри покрыта слоемъ копоти и сажи, такъ что она блестяще-чернаго цвѣта. Половину каждой комнаты занимаетъ лежанка, обыкновенно сбитая изъ глины и поднятая на полтора аршина надъ подомъ; эта лежанка составляетъ главную мебель китайца; она покрывается соломенной, камышевой или бамбуковой плетенкой и служитъ кроватью и мѣстомъ для сидѣнья, работы, ѣды, для чего на нее ставится низенькій столикъ въ четверть аршина вышиной. Кромѣ этого столика, встрѣчается еще другая мебель у болѣе богатыхъ — столы, кресла и скамьи грубой работы, шкафы, вродѣ комодовъ, и сундуки; послѣдніе часто стоятъ на лежанкѣ, первые — на полу; въ углу на лежанкѣ сложены кучей войлоки, ватныя одѣяла и подушки въ видѣ валька, набитаго ватой или просяной шелухой (употребленіе птичьяго пера и пуха для подушекъ китайцамъ неизвѣстно); вечеромъ эта постель разстилается на лежанкѣ, гдѣ спитъ вся семья, при чемъ китайцы, подобно монголамъ, на ночь раздѣваются до нага, оставляя на себѣ только вышеупомянутые нагрудники и набрюшники.
Отопленіе китайскаго жилья совершенно примитивно; настоящихъ печей нѣтъ, дрова и уголь вообще дороги, и топится въ домѣ только очагъ, на которомъ приготовляется пища, и лежанка; послѣднюю топятъ соломой, хворостомъ или сухимъ навозомъ, набрасываемымъ въ топку подъ лежанкой, устье которой не имѣетъ дверцы, а труба часто плохо тянетъ, такъ что часть ѣдкаго дыма наполняетъ комнату, нагрѣваемую очень мало. Но китайцу нужно тепло только ночью, онъ любитъ спать на теплой, даже горячей лежанкѣ, а днемъ ходитъ въ ватномъ платьѣ и руки грѣетъ на жаровнѣ съ угольями. Дымъ и угаръ — обычныя принадлежности китайскаго жилища въ зимнее время; во избѣжаніе дыма во многихъ мѣстахъ топку лежанки устраиваютъ со двора, между тѣмъ то же количество топлива, при правильно устроенной печкѣ и отсутствіи щелей въ дверяхъ и окнахъ, достаточно согрѣвало бы комнаты.
Такъ же примитивно и освѣщеніе домовъ: громадная масса народа довольствуется тусклой и коптящей масляной лампочкой, въ которой масло, выжимаемое изъ сѣмянъ хлопчатой бумаги, налитое въ черепокъ или чашку, горитъ при помощи фитиля изъ ваты или сердцевины одного растенія. У немногихъ можно встрѣтить толстыя сальныя свѣчи, также тускло горящія и требующія постояннаго ухода; стеариновыя свѣчи, русскія и англійскія, употребляются только богатыми, такъ какъ стоятъ отъ 50 до 60 коп. фунтъ.
Оригинальную особенностъ сѣвернаго Китая составляютъ пещерныя жилища, которыя могутъ быть раздѣлены на двѣ категоріи; первая — пещеры въ обрывахъ лесса, вторая — пещеры на поверхности лессовыхъ плато. — Въ обрывахъ лесса, какъ на днѣ долинъ, такъ и на террасахъ склоновъ, пещера вырывается въ видѣ сводчатаго корридора, въ полторы-двѣ сажени вышиной и въ двѣ-три шириной; глубина пещеры шаговъ 30—40; нѣсколько сосѣднихъ параллельныхъ пещеръ служатъ жильемъ для нѣсколькихъ семействъ и иногда соединяются поперечными ходами, обыкновенно же сообщеніе только снаружи. Устье пещеры закрывается стѣнкой изъ кирпича или глины, съ отверстіемъ для дверей, иногда для окна, а вверху подъ сводомъ для выхода дыма; у входныхъ дверей дѣлается лежанка для людей, такъ какъ здѣсь свѣтлѣе, въ глубинѣ — складъ хлѣба, домашняго скарба, а иногда вдоль стѣны придѣлываютъ ясли и тамъ помѣщается скотъ. Такъ же устроены и постоялые дворы пещерныхъ селеній, такъ что путешественники ночуютъ въ одной пещерѣ съ своими мулами, ослами и лошадьми, и воздухъ пропитанъ ароматомъ конюшни. Эти пещерныя жилища разбросаны порознь и группами на разныхъ высотахъ по террасамъ овраговъ и долинъ; тутъ же на террасахъ расположены пашни, скирды соломы и хлѣба, площадки для молотьбы, группы деревьевъ, и въ общемъ получается оригинальная картина населенной мѣстности, въ которой домовъ нигдѣ не видно.
Но еще оригинальнѣе вторая категорія пещеръ — на лессовомъ плато, гдѣ оно мало расчленено долинами и образуетъ площади въ десятки и сотки квадратныхъ верстъ, такъ что нѣтъ обрыва, въ которомъ китаецъ-земледѣлецъ могъ бы вырыть себѣ пещеры вблизи своей пашни. Вы ѣдете среди полей, садовъ, кумиренъ и тщетно ищете глазами жилье людей, воздѣлывающихъ эту землю; но вотъ, вблизи дороги, рядомъ съ ровной площадкой для молотьбы со скирдами соломы, изъ какой-то маленькой кочки, прикрытой черепкомъ отъ горшка, вьется дымокъ и выдаетъ присутствіе человѣка-троглодита. Подъѣхавъ къ дымовой трубѣ, вы видите передъ собой ничѣмъ не огороженную квадратную яму въ 3—4 саж. глубиной; на днѣ ямы копошатся въ кучѣ навоза куры, играютъ дѣти, а въ стѣнахъ ея съ трехъ сторонъ вырыты такія же сводчатыя пещеры для жилья, какъ въ естественныхъ обрывахъ лесса; въ четвертой сторонѣ вырытъ косой корридоръ, ведущій довольно круто на поверхность земли и запираемый воротами; онъ служитъ входомъ и выходомъ для людей и животныхъ, проживающихъ въ пещерахъ, которыя пользуются, конечно, еще меньшимъ количествомъ свѣта, чѣмъ пещеры въ естественныхъ обрывахъ.
Вообще въ Китаѣ мало красивыхъ сооруженій, служащихъ для жилья; тѣ оригинальныя зданія и постройки, которыя часто приводится въ иллюстрированныхъ описаніяхъ Китая, представляютъ большею частью храмы, кумирни, памятники, никому ненужныя ворота и арки, стѣны и башни, составляющія только украшеніе китайскаго пейзажа.