[334]Вечеръ XXVII.
«Вчера ночью», разсказывалъ мѣсяцъ: «я плылъ надъ однимъ китайскимъ городомъ. Лучи мои освѣщали длинныя голыя стѣны, тянувшіяся вдоль улицъ. Тамъ и сямъ въ нихъ виднѣлись двери, но всѣ онѣ были на запорѣ,—что за дѣло китайцу до внѣшняго міра! Плотныя жалюзи прикрывали окна домовъ, выходившія на внутренніе дворы. Только въ окнахъ храма мерцали огоньки. Я заглянулъ туда. Какая пестрота! Отъ самаго пола до потолка подымались ярко раскрашенныя и вызолоченныя картины, на которыхъ были изображены земныя дѣянія боговъ. Въ каждой нишѣ стояли кумиры, полускрытые пестрыми занавѣсками и распущенными знаменами. Всѣ кумиры были оловянные; передъ каждымъ
[335]возвышался маленькій жертвенникъ, на которомъ стояли чаша съ святой водой, цвѣты въ вазахъ и горѣли восковыя свѣчки. Въ глубинѣ храма помѣщалось изображеніе Фу, высшаго божества, въ балахонѣ изъ шелковой матеріи священнаго желтаго цвѣта. У подножія жертвенника сидѣло живое существо, молодой бонза. Онъ, вѣроятно, молился, да вдругъ задумался о чемъ-то. Должно быть, дѣло было нечисто,—щеки его горѣли яркимъ румянцемъ, а голова все больше и больше клонилась на грудь! Бѣдный Суи-Хунгъ! О чемъ онъ задумался? Унесся ли онъ мечтою въ маленькій садикъ, какіе красуются здѣсь передъ каждымъ домомъ, жалѣлъ-ли о своемъ прежнемъ ремеслѣ, желалъ-ли опять работать на волѣ вмѣсто того, чтобы вѣчно сидѣть тутъ въ храмѣ, наблюдая за горящими восковыми свѣчками?.. Или онъ мысленно пировалъ за роскошно-убраннымъ столомъ, вкушая тонкія блюда и обтирая губы серебристой бумагой? Можетъ быть, мысли его были до того грѣховны, что, выскажи онъ ихъ, небо покарало бы его смертью? Можетъ быть, онъ дерзнулъ унестись мысленно на кораблѣ варваровъ въ ихъ отчизну, далекую Англію? Нѣтъ, такъ далеко онъ не залеталъ, и все же мысли его были такъ грѣховны, что грѣховнѣе ихъ и не могла бы подсказать человѣку горячая молодая кровь! И гдѣ же онъ предавался имъ? Въ храмѣ, передъ лицомъ Фу и другихъ боговъ! Я знаю, гдѣ витали его мысли. На краю города, на плоской крышѣ, обнесенной блестящими, словно фарфоровыми, перилами, между вазами, съ чудесными душистыми бѣлыми колокольчиками, сидитъ красавица Пэ. Узенькіе, плутовскіе глазенки, полныя, сочныя губки, и крохотная ножка! Башмачокъ жметъ ножку, но куда больнѣе сжимаетъ тоска сердечко! Тоскливо заламываетъ она нѣжныя, словно выточенныя, ручки, и атласные рукава громко шуршатъ. Передъ нею стеклянная ваза съ водою; въ водѣ плаваютъ четыре золотыя рыбки. Пэ медленно и задумчиво помѣшиваетъ воду пестрой лакированной палочкой. Можетъ быть, она задумалась о рыбкахъ: какъ ярко блеститъ ихъ чешуя, какъ спокойно имъ живется въ стеклянной вазѣ, какъ сытно ихъ кормятъ… и все же куда счастливѣе жилось бы имъ на свободѣ! Да, именно объ этомъ и думала красавица Пэ. Затѣмъ мысль ея унеслась изъ родного дома въ храмъ, но привлекли ее туда не боги. Бѣдняжка Пэ! Бѣдняга Суи-Хунгъ! Земныя мысли ваши встрѣтились, но, словно мечъ херувима, блеснулъ и раздѣлилъ ихъ мой холодный лучъ!»
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.313—339