Вечер XXVII
«Вчера ночью», — рассказывал месяц: «я плыл над одним китайским городом. Лучи мои освещали длинные голые стены, тянувшиеся вдоль улиц. Там и сям в них виднелись двери, но все они были на запоре, — что за дело китайцу до внешнего мира! Плотные жалюзи прикрывали окна домов, выходившие на внутренние дворы. Только в окнах храма мерцали огоньки. Я заглянул туда. Какая пестрота! От самого пола до потолка подымались ярко раскрашенные и вызолоченные картины, на которых были изображены земные деяния богов. В каждой нише стояли кумиры, полускрытые пёстрыми занавесками и распущенными знамёнами. Все кумиры были оловянные; перед каждым возвышался маленький жертвенник, на котором стояли чаша со святой водой, цветы в вазах и горели восковые свечки. В глубине храма помещалось изображение Фу, высшего божества, в балахоне из шёлковой материи священного жёлтого цвета. У подножия жертвенника сидело живое существо, молодой бонза. Он, вероятно, молился, да вдруг задумался о чём-то. Должно быть, дело было нечисто, — щёки его горели ярким румянцем, а голова всё больше и больше клонилась на грудь! Бедный Суи-Хунг! О чём он задумался? Унёсся ли он мечтою в маленький садик, какие красуются здесь перед каждым домом, жалел ли о своём прежнем ремесле, желал ли опять работать на воле вместо того, чтобы вечно сидеть тут в храме, наблюдая за горящими восковыми свечками?.. Или он мысленно пировал за роскошно-убранным столом, вкушая тонкие блюда и обтирая губы серебристой бумагой? Может быть, мысли его были до того греховны, что, выскажи он их, небо покарало бы его смертью? Может быть, он дерзнул унестись мысленно на корабле варваров в их отчизну, далёкую Англию? Нет, так далеко он не залетал, и всё же мысли его были так греховны, что греховнее их и не могла бы подсказать человеку горячая молодая кровь! И где же он предавался им? В храме, перед лицом Фу и других богов! Я знаю, где витали его мысли. На краю города, на плоской крыше, обнесённой блестящими, словно фарфоровыми, перилами, между вазами, с чудесными душистыми белыми колокольчиками, сидит красавица Пэ. Узенькие, плутовские глазёнки, полные, сочные губки, и крохотная ножка! Башмачок жмёт ножку, но куда больнее сжимает тоска сердечко! Тоскливо заламывает она нежные, словно выточенные, ручки, и атласные рукава громко шуршат. Перед нею стеклянная ваза с водою; в воде плавают четыре золотые рыбки. Пэ медленно и задумчиво помешивает воду пёстрой лакированной палочкой. Может быть, она задумалась о рыбках: как ярко блестит их чешуя, как спокойно им живётся в стеклянной вазе, как сытно их кормят… и всё же куда счастливее жилось бы им на свободе! Да, именно об этом и думала красавица Пэ. Затем мысль её унеслась из родного дома в храм, но привлекли её туда не боги. Бедняжка Пэ! Бедняга Суи-Хунг! Земные мысли ваши встретились, но, словно меч херувима, блеснул и разделил их мой холодный луч!»
Г. Х. Андерсен. Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. Том третий. Издание второе — С.-Петербург: Акцион. Общ. «Издатель», 1899, С.313—339