[319]Вечеръ VIII.
Все небо было покрыто тучами, мѣсяцъ не показывался, и чувство сиротливаго одиночества давило меня еще сильнѣе обыкновеннаго. Взоръ мой невольно направлялся въ ту сторону, откуда долженъ былъ появиться мѣсяцъ, мысли тоже неудержимо неслись къ моему дорогому другу; онъ такъ мило утѣшалъ меня каждый вечеръ своими разсказами, рисовалъ мнѣ такія чудныя картинки!.. Да, чего, чего ни перевидалъ онъ на своемъ вѣку! Онъ видѣлъ и картину всемірнаго потопа, привѣтливо заглядывалъ, какъ теперь въ мою коморку, и въ ковчегъ, утѣшая его узниковъ надеждою на обновленіе міра. Грустно глядѣлъ онъ и на евреевъ, плакавшихъ на рѣкахъ Вавилонскихъ, подъ сѣнью плакучихъ ивъ, на вѣтвяхъ которыхъ висѣли замолкшія арфы. Полускрытый вѣтвями кипарисовъ, рисовавшихся темными тѣнями въ прозрачномъ воздухѣ, слѣдилъ мой круглолицый другъ и за Ромео, видѣлъ, какъ юноша пробирался на балконъ, слышалъ, какъ прозвучалъ въ тиши ночной страстный поцѣлуй, унесшійся въ небо, какъ мысль херувима! Видѣлъ мѣсяцъ и героя на островѣ св. Елены: одиноко стоялъ онъ на скалѣ, устремивъ взоръ на море, и думалъ великую думу. Да, о чемъ только не можетъ разсказать мѣсяцъ! Всемірная исторія для него одна сказка. Сегодня я уже не увижу тебя, мой старый другъ, не сдѣлаю въ тетради на память о твоемъ посѣщеніи новаго наброска! И вдругъ изъ-за тучъ блеснулъ на мгновеніе лучъ свѣта; блеснулъ и погасъ, тучи снова сгустились, но все же мѣсяцъ успѣлъ послать мнѣ свой привѣтъ, пожелать спокойной ночи.