Вотъ лѣтопись о юной дѣвушкѣ, изошедшей отъ владыки, чье имя Кучумаквикъ, Кровь Соединенная.
И вотъ одна дѣвственница, дочь властителя, прослышала про чудеса, свершившіяся съ древомъ чудеснымъ, скрывшимъ голову Гунгуна-Ахпу и явившимъ обильные плоды внезапно. Кучумаквикъ было имя отца ея, Кровь Соединенная. Сквикъ было имя дѣвушки, Быстрая Кровь. И когда услышала она разсказъ о плодахъ древа, отъ отца своего, весьма она дивилась на разсказанное.
Почему бы не пойти мнѣ взглянуть на это дерево, о которомъ столько говорятъ? подумала она. По-истинѣ, плоды его должны быть весьма вкусны, согласно съ тѣмъ, что я слышу, прибавила она.
И пошла она одна, и приблизясь къ древу, что росло посреди Усыпальницы, восхищенная, воскликнула: А! а! такъ вотъ плодъ этого дерева. Не удивительно ли, какъ покрыто это дерево плодами? Что же, развѣ умру я и будетъ въ томъ моя погибель, ежели сорву я одинъ? Такъ промолвила дѣвушка.
Тогда мертвая голова, что была посреди древа, возговорила: Ты воистину хочешь? Эти круглые шары, что среди вѣтвей, суть лишь мертвыя головы, сказала голова Гунгуна-Ахпу, говоря къ юной дѣвушкѣ.
Все еще хочешь? прибавила она.—Хочу, отвѣчала дѣвушка.—Хорошо, такъ протяни же лишь край руки своей, сказала мертвая голова.—Да, отвѣтила дѣвушка, выдвигая свою руку и протягивая ее передъ мертвой головой.
Тогда мертвая голова, съ усиліемъ, устремила плевокъ въ руку юной дѣвушки, въ протянутую руку: дѣвушка тотчасъ взглянула въ углубленіе ладони своей, взглядомъ пристальнымъ и любопытнымъ, но уже не было болѣе въ рукѣ ея слюны отъ мертвой головы. Эта слюна и эта влага есть потомство мое, которое даю тебѣ, сказала мертвая голова.—Вотъ голова моя перестанетъ говорить, ибо это лишь мертвая голова, уже не имѣющая плоти.
И голова самыхъ великихъ владыкъ, ежели мертвая, есть такова же; ибо только плоть есть то, что украшаетъ лицо: отсюда-то страхъ, что нападаетъ на людей въ часъ смертный, по причинѣ костей, которыя однѣ остаются по смерти.
Есть точно такъ же сыны, существо коихъ есть какъ слюна и влага, будутъ ли то сыны властителя, или художника, или глашатая краснорѣчиваго, влага, что не теряется, но переходитъ изъ рода въ родъ, такъ что не гаснетъ въ народѣ потомство властителя и художника и краснорѣчиваго; и остаются такъ дочери и сыновья, и такъ я поступилъ съ тобой.
Вернись же къ свѣту Солнца и будь на землѣ; ты не умрешь. Вѣрь слову моему, и такъ да будетъ, промолвила голова Гунгуна-Ахпу и Вукуба-Гунахпу. Все же это было такъ устроено по волѣ и повелѣнію Урагана, Молніи въ изломѣ и Ударной Молніи.
И вернулась домой юная дѣвушка, въ тотъ, многими наполненный предвѣщаніями, домъ. И тотчасъ же зачала она въ чревѣ своемъ одною силою слюны; и таково было зачатіе Гунахпу и Сбаланкэ.
Домой прибыла дѣвушка, и по истеченіи шести мѣсяцевъ съ подозрѣніемъ сталъ смотрѣть на нее отецъ ея, и Кучумаквикъ было имя ея отца, Кровь Соединенная.
И потомъ отецъ ея сталъ смотрѣть на дѣвушку съ наибольшимъ вниманіемъ, ибо замѣтилъ онъ, что носитъ ребенка она во чревѣ своемъ. И тогда цари Гунъ-Камэ и Вукубъ-Камэ собрались на совѣтъ съ Кучумаквикомъ.
Вотъ моя дочь—съ тяжестью въ чревѣ своемъ, о, цари, сказалъ Кучумаквикъ, и по-истинѣ въ томъ для меня есть поношеніе.—Хорошо,—отвѣтилъ ихъ ротъ,—ея ротъ изслѣдуй, и если не скажетъ, да будетъ предана она смерти и да принесутъ ее въ жертву далеко отсюда.—Весьма хорошо, владыки мои,—отвѣтилъ онъ.
И тогда спросилъ онъ у дочери своей: Отъ кого это ребенокъ, что ты носишь во чревѣ своемъ, дочь моя?—Но она отвѣчала: У меня нѣтъ ребенка, о, владыка и отецъ мой, нѣтъ мужчины, коего лицо я бы познала.
Онъ прибавилъ: А, такъ ты значитъ во-истину блудница! Унесите ее, Мужи Повелительные, и смертью заставьте ее помереть; принесите ее сердце въ урнѣ и возвратитесь сюда сегодня, да пребудете съ царями,—сказалъ онъ Совамъ.
Четыре было ихъ, что пошли взять урну, и отправились въ путь, унося на плечахъ своихъ юную дѣвушку, и кремневый унося съ собою ножъ, предназначенный для закланія ея.
Вы не убьете меня, о, вѣстники Ксибальбы, промолвила дѣвушка; ибо не преступленіе это, что ношу я во чревѣ своемъ; но это зародилось, когда пошла я поклониться головѣ Гунгуна-Ахпу, что въ Усыпальницѣ; итакъ, не принесете вы меня въ жертву, о, вѣстники Края Тѣневого, сказала юная дѣвушка, говоря имъ.
Но что же положимъ мы вмѣсто сердца твоего? Такъ сказалъ намъ твой отецъ: Принесите ея сердце: вы возвратитесь къ царямъ; будьте точны и свершите это; быстро принесите въ урнѣ свидѣтельство вѣрности вашей. Что же положимъ мы въ урну, на дно ея? Однако же, лучше хотѣли бы мы, чтобъ ты не умерла, сказали вѣстники Ксибальбы.
Хорошо. Это сердце не можетъ принадлежать имъ; равно и жилище ваше не можетъ быть здѣсь, и не только въ вашей власти—умерщвлять людей, но истинно вашимъ рукамъ достанутся истинные прелюбодѣи, мнѣ достанутся позднѣе Гунъ-Камэ и Вукубъ-Камэ. Кровь говоритъ за себя сама, такъ пусть же она будетъ предъ лицомъ ихъ.
Что до того, чтобъ сжечь это сердце предъ ними, не будетъ того. Положите въ урну, на дно ея, то, что даетъ вотъ это древо, прибавила дѣвушка. И красный изъ дерева вышелъ сокъ, и потекъ въ урну: онъ сгустился въ комокъ и сталъ какъ бы шаръ: вмѣсто сердца ея,—чтобъ замѣнить ея сердце,—выбрызнулъ сокъ этотъ, жидкость краснаго дерева.
Подобный крови исходилъ изъ дерева сокъ, замѣною жертвенной крови; и эта древесная кровь сгустилась на днѣ урны, эта жидкость краснаго дерева, и кровеподобный видъ ея былъ блистателенъ, была красновата она и вся сцѣплена въ урнѣ, а древо стало знаменитымъ, по причинѣ той юной дѣвушки.
Древо Кровавое—названо было оно, и еще Кошениль Краснаго Дерева, и Кровь Договора—также было имя его еще.
И вотъ теперь будете вы любимы, и все, что есть на землѣ, будетъ вашимъ наслѣдіемъ, сказала она Совамъ. Они же были лишены наслѣдства, все себѣ брали знатные.
Хорошо, юная дѣвушка. Что до насъ, мы уходимъ, чтобы дать отчетъ, какъ мы исполнили, что̀ намъ поручено; иди своею дорогою, межь тѣмъ какъ мы пойдемъ и явимъ предъ глазами царей образъ твоего сердца и подобіе его, сказали вѣстники Края Тѣневого.
Когда они прибыли предъ царей, всѣ были въ ожиданіи тревожномъ. Кончено ли? спросилъ Усопшій.—Кончено, о, цари, вотъ здѣсь сердце ея въ этой урнѣ, на днѣ ея.—Это весьма хорошо, что я его вижу, промолвилъ Усопшій.
Тутъ онъ, тихонько касаясь, поднялъ его концомъ пальцевъ, и кровавая жидкость, блестящая, цвѣта красноватаго, начала распространяться кровью: Разожгите головни, сказалъ Гунъ-Камэ, и помѣстите его надъ огнемъ.
Когда же было брошено на огонь это сердце, и люди Ксибальбы почуяли запахъ, который оно издавало, сразу всѣ встали на ноги и повернулись съ изумленьемъ безпокойнымъ къ благовонію сердца, исходившему съ дымомъ отъ него.
Межь тѣмъ какъ они пребывали, ошеломленными, въ оцѣпенѣніи, предупрежденныя юною дѣвушкой Совы, восходя изъ стремнинъ, великой толпою шли къ свѣту Солнца, чтобы быть на свѣтлой землѣ. И тотчасъ же стали они ея приверженцами.
Такъ были уловлены въ сѣть владыки Ксибальбы, Края Крота Разрисованнаго, этою юною дѣвушкой, которою были ослѣплены всѣ.
Праматерь Гунбатца и Гунчуэна была между тѣмъ у себя, когда женщина Сквикъ, Быстрая Кровь, пришла къ прародительницѣ Гунбатца и Гунчуэна; она была тяжелая, и вотъ-вотъ должно было совершиться рожденіе тѣхъ, что были названы Гунахпу и Сбаланкэ.
Когда женщина-дѣвушка прибыла къ старой, сказала она старухѣ: Я прихожу, о, моя госпожа и мать; я невѣстка твоя, и дочь я пріемная милости твоей, госпожа моя и мать. Такъ сказала она, приходя къ старой.
Откуда приходишь ты? гдѣ мои сыновья? не умерли ли они въ Ксибальбѣ? и порожденія ихъ, знаменія ихъ словъ, что зовутся Гунбатцъ и Гунчуэнъ, не видишь ли ты ихъ передъ собой? Иди же отсюда, ступай, отвѣтила Старая Юной.
Истину я говорю, повѣрь мнѣ, истинно я твоя невѣстка; ибо я супруга Гунгуна-Ахпу; вотъ приношу ихъ живыми, Гунгуна-Ахпу и Вукуба-Гунахпу, живъ Метатель Шаровъ, живъ Тигръ Малый, Тигренокъ-Ягуаръ, живы они и не умерли; приговоръ, что ихъ поразилъ, сдѣлалъ ихъ только еще болѣе славными. Ты моя мать нареченная. Увидь же ихъ образъ любимый въ тѣхъ, что я приношу, сказала она Старой.
И въ гнѣвъ тутъ пришли, великій, Гунбатца и Гунчуэнъ; играть на флейтѣ и пѣть, только это они и дѣлали; живописать и ваять, этимъ весь день занимались они, и были они утѣхой для Старой.
И тутъ отвѣтила Старая: Нѣтъ мнѣ въ тебѣ, никакой нѣтъ мнѣ надобности, и ты не невѣстка моя; это твой блудъ, что ты заключила въ лоно свое; лгунья ты; умерли дѣти мои, о которыхъ ты говоришь.
И старуха добавила: Истинно, слишкомъ истинно все, что тебѣ я сказала. Но пусть. Какъ понимаю, вѣрно: ты мнѣ невѣстка. Иди же, сбери ѣду для тѣхъ, что ѣдятъ; выжни поди большую полосу полную; выжавъ, наполни большую сѣть, и приди, потому что ты вѣдь невѣстка моя, какъ я понимаю.
Хорошо, отвѣтила Юная. И пошла она въ поле, гдѣ были посѣвы Гунбатца и Гунчуэна, и дорога была открыта и расчищена ими; дѣвушка шла по ней и пришла въ поле.
Но она нашла тамъ одинъ лишь снопъ; не два и не три, лишь одинъ тамъ былъ снопъ, являлъ онъ свой ликъ надъ поверхностью поля: и сердце у дѣвушки сжалось.
Горе мнѣ, горькой,—сказала она,—куда же пойду я искать, чтобъ наполнить большую сѣть полную, какъ мнѣ повелѣно? Тутъ, помысливъ, воззвала она къ Хранителю яствъ, чтобъ его умолить и принесъ бы онъ то, что нужно.
Сто, Сканиль, Скакао, воззвала она, Дождь Плодоносный, Желтая Нива, Волшебный Какао, вы, что готовите маисъ вмѣстѣ съ золою, и ты, Хранитель яствъ Гунбатца и Гунчуэна, что хранишь ихъ, чтобы сыты были Обезьяна-Ткачъ и Пригожій, что прихорашивается, придите ко мнѣ на помощь, воскликнула юная дѣвушка.
И взяла она мякину и концы колосьевъ, щетинистые усики снопа, и вырвала и сложила ихъ осторожно, не лишая снопа вида его, и усики эти въ колосья обратились на днѣ ея сѣти, и успѣла она наполнить большую сѣть.
Тогда отправилась въ путь юная дѣвушка; но грубые взяли сѣть и отяжелѣвшую поставили въ уголъ дома, какъ обычную тяжесть дня. Прибѣжала Старая увидѣть, и увидѣвъ такой большой мѣшокъ, возопила: Откуда взяла ты все это? Вѣрно, все мое поле ты обездолила, вѣрно, всѣ унесла ты наши посѣвы? Пойду посмотрю сейчасъ же, промолвила Старая, и немедля отправилась въ поле.
Но одинъ тамъ качался колосъ, одинъ онъ стоялъ среди поля на томъ же мѣстѣ, гдѣ былъ, и видно было еще то мѣсто, гдѣ была сѣть. Съ тою же скоростью, возвратилась Старая въ домъ свой и сказала той Юной: Это есть истинно знаменіе, что ты невѣстка моя; я еще увижу твои дѣянія и дѣянія мудрыхъ, которыхъ ты носишь. Такъ сказала она той Юной, и сбылись эти слова.