Разговор фельдмаршала князя Кутузова с генералом Лористоном, посланным от Наполеона в исходе сентября 1812 года к князю Кутузову с предложениями о заключении не только перемирия, но и самого мира.
После некоторых обыкновенных приветствий со стороны Лористона, князь Кутузов спросил его: «Здоров ли ваш император?» Лористон, дав на сие ответ, хотел говорить о деле, но Кутузов прервал: «Я думаю, что он в Москве живет у нас очень весело?» — «Да, отвечал Лористон. Он поручил мне…» Кутузов снова прервал: «Часто ли Наполеон бывает в театре?» — «Иногда», — сказал Лористон и снова хотел говорить о деле. Но Кутузов подхватил: «Напрасно! Я на его месте бывал бы по два раза в день»; Лористон намерен был приступить к делу, но Кутузов продолжал: «О! в Москве есть прекрасные французские актеры». — Лористон, опасаясь навлечь на себя гнев Наполеона чрез промедление положенного ему времени, стал говорить решительнее: «Ваша светлость, позвольте…» — Но Кутузов снова прервал его речь, говоря: «Да из них есть много из знатных французских фамилий». Но наконец Кутузов позволил ему объявить причину своего приезда. Лористон объявил, что прислан к князю Кутузову с просьбою о заключении перемирия и о доставлении императору всероссийскому письма от Наполеона с предложениями о мире для прекращения ужасного кровопролития, причиненного отчаянием и варварством. Князь Кутузов отвечал, что он не имеет власти принимать предложения о мире или перемирии и отнюдь не примет письма на имя его императорского величества.
К сему князь Кутузов присовокупил еще, что в то время, как Наполеон объявляет в Москве, что кампания окончена, русские полагают, что она только еще начинается, и что если он сомневается в том, то вскоре узнает то на опыте к своему вреду. — «Итак, сказал Лористон, если нет более надежды, то должно будет отправиться в поход. Но, уходя, принуждены будем проливать кровь людей; ибо ваши армии сходятся со всех сторон». — «Повторяю, промолвил князь Кутузов, вы будете делать всевозможное, чтобы отсюда выбраться, а мы приложим все старания, чтоб вам в том воспрепятствовать. Впрочем, может быть, наступит время, когда нам можно будет сделать приготовления к вашему отъезду, если только в этом будет заключаться все дело!..»
На жалобу генерала Лористона на то, что французам приписывают сожжение и опустошение Москвы, между тем как (по его словам) жители оной были сами виновниками сего бедствия, князь Кутузов отвечал: «Что касается до московского пожара, я стар, опытен, пользуюсь доверенностью русского народа и потому знаю, что в каждый день и каждый час происходит в Москве. Я сам приказал сжечь магазейны; но по прибытии французов русские сами истребили только каретные ряды, которыми вы овладели и начали делить между собой кареты. Жители причинили очень мало вреда. Вы разрушали столицу по своей методе; определяли для пожара дни и назначали части города, которые надлежало зажигать в известные часы. Я имею подробное известие обо всем. Доказательством, что не жители разрушили Москву, служит то, что разбивали пушками дома и другие здания, которые были слишком крепки, стреляя в них посреди огня. Будьте уверены, что мы постараемся вам заплатить!» После сего Лористон представлял, что последствия еще никому не известны и что лучше бы было все несогласия между двумя равновеликими народами окончить решительным миром. Князь Кутузов, соскуча предложениями сими, произнес с гневом: «Как? мне предлагать мир? и кто? тот, который попирает священные права народа? Нет! не будет сего, пока в России есть русские! Я докажу противное тому, что враги моего отечества предполагают. Согласиться на мир? и кому? русским? и где? в России! нет! никогда сего не будет! Уверяю всех торжественно: двадцать лет в пределах моего отечества могу вести войну с целым светом и наконец заставлю всех мыслить о России так, какова она есть существенно».
Во время сего совещания российский главнокомандующий, спросив Лористона о здоровье его императора и получив в ответ, что Наполеон здоров, светлейший князь возразил: «О, нет! прежде он был столь крепкого сложения и был столь здоров, что едва я сам от того не умер; а теперь едва ли не придется ему умереть на моих руках!»
