Я пѣлъ все о любви средь круга своего;
Тѣмъ нравилось, а тѣ тайкомъ произносили:
«Что онъ вздыхаетъ все? Ужели ничего
Инаго онъ ни пѣть, ни чувствовать не въ силѣ?
Онъ въ зрѣлыхъ ужь лѣтахъ: подобный пылъ его —
Одно ребячество». — Иные же спросили:
«Даръ пѣсенъ отъ боговъ данъ развѣ для того,
Чтобъ намъ лишь о себѣ поэты голосили?»
Великомудрый судъ! — Алкееву[1] схватилъ
Я лиру и на ладъ урсинскій[2] возгласилъ,
Глаголомъ выспреннимъ, — глядь! Слушателей нѣту!
Разсѣялись они; ихъ громъ мой изумилъ;
Я жь струны оборвалъ и лиру кинулъ въ Лету.
По слушателямъ быть назначено поэту.
