Я пел всё о любви средь круга своего;
Тем нравилось, а те тайком произносили:
«Что он вздыхает всё? Ужели ничего
Иного он ни петь, ни чувствовать не в силе?
Он в зрелых уж летах: подобный пыл его —
Одно ребячество». — Иные же спросили:
«Дар песен от богов дан разве для того,
Чтоб нам лишь о себе поэты голосили?»
Великомудрый суд! — Алкееву[1] схватил
Я лиру и на лад урсинский[2] возгласил,
Глаголом выспренним, — глядь! Слушателей нету!
Рассеялись они; их гром мой изумил;
Я ж струны оборвал и лиру кинул в Лету.
По слушателям быть назначено поэту.
