Григорий Богослов, великий отец и учитель церкви, родился в юго-западной части Каппадокии, в имении своих родителей, недалеко от города Назианза. Каппадокия не пользовалась у современников хорошей репутацией. Её обитатели не без основания считались вероломными, лживыми и хитрыми. О них существовала даже пословица, что змея, укусив каппадокийца, умерла. Кроме того, Каппадокия в IV веке являлась гнездом арианства. Но она дала трех великих каппадокийцев — Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, брата Василия, прославивших её имя и явившихся не только для Каппадокии, но и для всего православного мира главной опорой, прибежищем и источником богословской мудрости. Семьи же, из которых вышли эти великие деятели церкви, явили образцы истинно-христианских женщин, как Нонна, мать Григория Богослова, Еммелия, мать Василия Великого и Григория Нисского, и Макрина, сестра двух последних, имена которых история сохранила с гордостью в назидание потомству. Отец Григория — тоже Григорий — был по тому времени очень состоятельный человек. Принадлежа к христианской семье и будучи христианином, он затем вступил в секту «озаренных теистов», которые поклонялись Богу под видом света и огня. Их учение представляло смешение иудейских и персидских верований. Жену Григория старшего, убежденную христианку, очень беспокоило отпадение от христианства её мужа. Не раз убеждала она его оставить эту секту, и под её влиянием он снова — и на этот раз бесповоротно — вернулся в лоно церкви, приняв в 325 году от проезжавшего через Назианз на великий Никейский Собор епископа Кесарийского Леонтия крещение. Вскоре же после крещения он сделался пресвитером г. Назианза, а впоследствии, именно в 329 г., и епископом этого города. Богословское образование его было скудно, но паствой он управлял твердо, хотя и кротко, проявив в управлении ею энергию и заботливость. Большое влияние на него имела его жена, которая, подчиняясь ему во всём, как мужу, незаметно сделалась его руководительницей и наставницей. Она была женщина очень добрая и с убеждением говорила, что для бедных она могла бы заложить и своего мужа, и детей. Неимущим она оказывала широкую благотворительность, и никто из бедных не получил от неё отказа. Григорий был первенец у них, сын молитвы. За ним следовали его брат — Констанций и сестра — Горгония. Как на первенце и притом явившемся при исключительных условиях (он родился в 330 г.) — по молитве, после долгих лет бездетной супружеской жизни, на нём было сосредоточено и исключительное внимание его родителей. Мать постаралась дать ему истинно-христианское воспитание, чему способствовала в высшей степени нравственная обстановка окружавшей Григория жизни. Отец же дал ему законченное образование. Сперва Назианз, затем две Кесарии — Каппадокийская и Палестинская и Александрия и, наконец, как завершение образования — Афины. Таков путь развития и совершенствования богатых дарований будущего святителя церкви. Кто из современных юношей может похвалиться таким усердием в науках, таким богатым всесторонним образованием, которое получил Григорий Богослов?
В Афинах разгорелась ярким пламенем его дружба с Василием, начало которой было положено еще в Кесарии Каппадокийской, где они оба продолжали свое среднее бразование. Это была редкая дружба. В свое отношение к Василию В. Григорий вложил всю свою чуткость, богатый запас любви и самоотречения.
«Я искал там (в Афинах) красноречия, говорит Григорий, — и нашел счастье, потому что там нашел Василия. Я уподобился Саулу, который, ища ослиц, нашел себе царство. Случайное приобретение оказалось выше главной цели».
В 360 г. образование Григория закончилось, и он покинул Афины. Незадолго перед его отъездом покинул их и Василий, и Григорий, лишившись друга, почувствовал с ясностью всю бесполезность дальнейшего своего там пребывания. В Афинах он пробыл в общем около 10 лет, в течение которых основательно изучил литературу и философию классической древности и совершенно овладел модными в то время риторикой и диалектикой. Но обольщения и соблазны большого языческого города не коснулись его души, и христианское призвание представлялось ему лишь единственною целью жизни. Утолив жажду знания и возвращаясь в родной Назианз, он мечтал об уединении для созерцательной, посвященной одному Богу, жизни.
И по воспитанию, и по своим душевным свойствам Григорий не был склонен к активной деятельности. Обстановка, в которой он провел свои детские и юношеские годы, в высшей степени благотворно действовала на развитие его богатых душевных качеств. Ничто низкое не касалось его. Его мать говорила ему неустанно: «ты рожден у меня по молитвам моим, о том теперь и молюсь, чтобы ты был совершен» и её молитва была услышана. С юных лет Григорий горел своим духом ко Христу, ибо в вере в Него и в любви к Нему сосредоточились все его помыслы и желания. «Мое лучшее богатство, — говорил он, — Христос, Который возносит ум мой горе». Если его внешняя жизнь и была ознаменована разными событиями, особенно в последнюю пору его жизни, то не по его воле, а исключительно в силу необходимости — или во исполнение воли родителей, которая для него была священна, или в исполнение долга пред церковью, когда ей были нужны его защита и авторитетный голос в пользу её. Сам же он желал, чтобы его жизнь была однообразна, ибо при внешнем спокойном течении её он мог сосредоточиться в своей внутренней жизни. В письме к Василию Великому он определенно выражается так — «для меня самое важное дело — бездействие». В действительности это бездействие было только внешним и потому мнимым. Он жил богатой внутренней жизнью, сокрытой от глаз большинства, которая представляла собою верный путь ко Христу, так как смысл её был в отречении от всего суетного, земного, а задача — в нравственном самовоспитании и в подготовлении к будущей вечной и идеальной жизни. Поэтому понятны его равнодушие и даже нежелание применить свое блестящее образование и выдающиеся дарования к жизни. Жители его родного города Назианза, зная его блестящие ораторские способности, предлагают ему сделаться учителем риторики, и он отказывается. В нём таятся великие дарования учителя церкви, но он, боясь связать себя обязательствами, которые отвлекли бы его от созерцательной жизни, отказывается от пресвитерства, и отец, против его воли, посвящает его в этот сан. Это событие настолько смутило его душевный покой, что он бежал в Понт, в монастырь своего друга Василия, чтобы там в уединении найти душевное спокойствие и равновесие. Лишь настоятельные требования отца вернули его к месту его служения. Против своей воли получил он посвящение от Василия Великого в епископа г. Сасима, и в этом случае, чтобы вернуть душевный мир, он также принужден был удалиться в Понт и только по настоятельной просьбе отца возвратился в Назианз и помогал ему управлять церковью. Всякое соприкосновение с жизнью было для него соприкосновением с человеческими слабостями и пороками — ложью, клеветой, завистью, недоброжелательством и т. д. Отсюда — те чувства усталости и разочарования, которые овладевали им всякий раз, когда он принужден был оставить свое уединение и выступить в роли деятеля. Пред его взором всегда восставали тогда две жизни — одна совершенная, по заветам Христа и во Христе, другая — та, которую ведет большинство людей, и которая далека от евангельского идеала, и он всегда отдавал предпочтете первой. «Уединюсь к Богу, — пишет он Воспорсию, епископу Колонийскому, — Который один чист и не коварен. Углублюсь в себя самого». Поэтически развенчивая земные кумиры человечества — богатство, красоту, славу и т. д., он приходит к тому заключению, что «одно прекрасно и прочно для человека — взять крест и переселиться отселе». Поэтому для себя Григорий пришел к убеждению, что «прекрасно жить жизнью, чуждой жизни», и это настроение является основным в его жизни, и сообразно с ним он старается вести свой образ жизни. Большую часть своего времени он уделяет и уединению и только в силу необходимости оставляет его.
В начале 374 г. скончался отец Григория Богослова, скоро после его смерти не стало и его любимой матери. Брат и сестра скончались еще ранее. Освобожденный от обязанностей по отношению к своим родным, к которым он всегда питал чувства глубокой сыновней любви и покорности, Григорий Богослов мог всецело посвятить себя уединению. Но на нём лежали известные обязательства по отношению к Назианзской церкви, так как за смертью отца управление церковью перешло всецело к нему. Пригласив епископов для избрания заместителя отцу, Григорий Богослов удалился в Селевкию, в монастырь св. Феклы. Его давнишняя мечта осуществилась, и он всецело отдался углубленной, созерцательной жизни. Однако, его удаление было не очень продолжительно. 1 января 379 г. скончался его друг Василий Великий, и православная церковь после этой великой потери должна была почувствовать себя осиротевшей. Единственной опорой её остался Григорий Богослов, но и тот устранился от участия в её делах. Великий светильник не мог оставаться долго под спудом. Именно теперь, с кончиной Василия Великого, чувствовалась необходимость в его руководительстве. 379-м годом кончается его второй период жизни, посвященный уединению и делу любомудрия и начинается третий — период деятельного и непосредственного участия в управлении церковью. Именно в этом году обратились к нему православные города Константинополя с просьбой взять в свои руки управление паствой этого города. Условия, при которых Григорий Богослов должен был начать здесь свою деятельность, были исключительные. Арианство в IV веке резко разделило христианский мир на 2 части: православную и арианствующую. Никейский собор, осудивший арианство, еще определенней подчеркнул это разделение. Существовали целые области, где сохранилось православие, и области, где, наоборот, процветало арианство. К первым следует отнести Александрию и вообще Египет. Церковь Александрийская единодушно исповедывала Никейский символ веры и была оплотом православия. Не менее ревностной защитницей православия была и другая восточная церковь — Иерусалимская или Палестинская. Наконец, последней страной, в которой Никейское исповедание сохранялось во всей его чистоте, был Иллирик (Македония, Ахаия, Дакия). Что же касается остального Востока, то в нём преимущество оставалось за арианством. Во власти ариан таким образом находились страны Сирии, Фракии, Азии и Понта. Центральным пунктом, где сосредоточилось арианство, была Антиохия Сирийская. Рядом с Антиохией — по влиянию ариан — стоял Константинополь, который, как столица, скоро приобрел важное значение в церковных делах. Григорий Богослов называл его «оком вселенной, городом могущественнейшим на суше и на море, взаимным узлом востока и запада, куда отовсюду стекались и откуда, как с общего форума, исходило всё важнейшее в вере». И вот такой важнейший центр в христианском мире сделался добычей арианства. Здешние епископы — Евсевий, Македоний, Евдоксий, Демофил явились врагами православия, а его безупречные исповедники, как, напр., Маркелл Анкирский, были объявлены в Константинополе врагами веры. Члены православной церкви составляли угнетенное и незначительное меньшинство. Достаточно сказать, что ко времени прибытия сюда Григория Богослова не было ни одного православного храма. Григорий Богослов принял сделанное ему предложение и около Пасхи 379 года прибыл в Константинополь. Поселившись в доме одного своего родственника, он обратил одну из комнат этого дома в церковь в честь Воскресения Христова (Анастасия) и она оказалась вполне достаточной, чтобы вместить всю тогдашнюю православную общину столицы. Григорий весь отдался делу возрождения здесь православия и силой своего красноречия привлек к себе многочисленных сторонников. В деле устроения порядка в церкви он проявил массу энергии и самоотверженности. Его проповедь и деятельность создали ему обширный круг врагов, которые, ослепленные своей к нему ненавистью, не раз производили покушения на его жизнь. Но Григорий проявил ко всем этим враждебным проявлениям к нему такую твердость воли и стойкость духа, которые по справедливости дали ему название «исповедника». По его образному выражению, в него «металось столько камней, сколько другому приходится принять роз». Положение православной церкви в Константинополе мало-помалу упрочивалось, и своим возрождением она была исключительно обязана обаянию светлой личности Григория Богослова: его добродетельная жизнь, доброта и глубокое благочестие завоевали ему сердца людей и обезоруживали его врагов. Его значение и авторитет были настолько высоки, что такие люди, как бл. Иероним, пользовавшийся в то время уже широкой известностью, приходили к нему, чтобы посидеть около его ног и оказать все знаки любви, преданности и уважения. Чтобы упрочить еще более положение православной церкви, Григорий Богослов вместе с тем завязывает сношения с александрийской церковью, которая была, как выше сказано, оплотом православия. Он с радостью встречает духовенство и епископов из Египта, прибывающих в Константинополь, и посвящает им похвальное слово. «Скажу приветствие пришедшим из Египта, говорит он. От вас бо промчеся слово (1 Сол. 1, 8) ко всем людям, здравоисповедуемое и проповедуемое; вы лучшие плододелатели из всех, особливо ныне правоверующих». «Посему, заключает, объемлю и приветствую тебя лучший из народов, народ христолюбивейший, пламенеющий благочестием». Но близкие связи Григория с александрийцами расстроились после того, как они устроили поистине дурное дело. Один из александрийцев, нашедших приют и поддержку у него, был некто Максим (циник), один из искателей приключений из среды духовенства. Свое нравственное убожество он прикрывал лицемерием благочестия и показной философией. В Константинополь его привели голод и жажда славы. Григорий Богослов вполне доверился этому обманщику и сделал его даже своим другом. Григорий ожидал от него на первых порах только добра для своей церкви. Он посвящает Максиму слово, в котором называет его поборником правды, «христианином паче всех». Можно ли упрекнуть Григория в излишней доверчивости и некотором даже легкомыслии? Ведь этот александриец был в дружеских отношениях до сего времени и с Афанасием Великим, и с Василием Великим. И тот, и другой состояли с ним в переписке, причем последний искренно верил в его благочестие. Войдя в доверие к Григорию, Максим стал стремиться к тому, чтобы свергнуть Григория с епископской кафедры и занять его место. В выполнении этого плана приняли самое деятельное участие епископы Египта, руководимые Александрийским епископом Петром. Для этой цели они прибыли в Константинополь, ночью тайно проникли в кафедральную церковь Григория и начали обряд посвящения, который им удалось окончить уже на частной квартире. Хотя Максим и был возведен ими в сан епископа, но Григория им свергнуть не удалось, так как и народ, и император Феодосий были на его стороне. Это событие настолько сильно повлияло на Григория, что он намеревался оставить кафедру. О своем желании он сообщил собравшемуся в церкви народу в одной из своих проповедей. Его слова были встречены рыданиями, и по церкви пронесся вопль: «если ты изгонишь тебя самого, ты изгонишь учение о Троице из Константинополя». Эти слова были самой лучшей и самой верной характеристикой церковной деятельности Григория. Он остался и с новой энергией отдался своему делу. Для обеспечения полного торжества православной церкви оставался еще один шаг — признание её господствующей верой, так как благодаря предшественникам Феодосия полуарианину Констанцию и арианину Валенту её государственное значение было сильно уронено. Феодосий своим указом, данным из Фессалоник, объявил, что отселе православная вера должна быть верой всей империи, а затем 24 декабря 380 г. лично прибыл в Константинополь и предложил арианскому епископу Демофилу или принять православный догмат, или отречься от епископской кафедры. С падением Демофила, Григорий Богослов являлся единственным кандидатом на кафедру православного Константинопольского архиепископа. И народ, и император желали видеть на ней лишь Григория, однако, последний, с свойственной ему скромностью, отклонил высокое предложение, заявив, что если непременно нужно ему быть, то он готов принять этот сан только по избранию епископов собора — единственно каноническим образом. Теперь, с восстановлением положения православной церкви, Григорий, несмотря на свой отказ от архиепископа, явился главным её руководителем. Ему возвращены были все церкви, которые раньше ариане отняли у православных, в его же ведении находились все церковные имущества и доходы. Не щадя в своих проповедях лжеучения ариан, он, однако, одержав над ними победу, проявил к ним удивительную снисходительность и кротость, и не ответил им тем преследованием, которое они совершали по отношению к православной церкви. Император Феодосий, чтобы еще более обеспечить духовное единство, созвал большой собор восточных епископств, который носит название второго вселенского Константинопольского собора. Председателем собора был избран благочестивый и кроткий Мелетий, которого папа Дамас не признавал в качестве епископа Антиохии. Одним из постановлений этого собора Григорий назначался на архиепископскую кафедру Константинополя. Однако, на этой кафедре Григорий пробыл всего несколько недель. Во время собора умер Мелетий и унес с собой в гроб тот мир, который он умел водворять на соборе. За смертью его председателем сделался Григорий. На соборе были лица неодинакового образа мыслей с Григорием, и которых сдерживал лишь авторитет Мелетия. Григорий с своими александрийскими симпатиями оставался одиноким на соборе, так что собор и он скоро обнаружили взаимное непонимание по первому же крупному вопросу — о преемнике Мелетию. Григорий настаивал на кандидатуре Павлина, собор остановил свой выбор на пресвитере Флавиане. С прибытием запоздавших египетских и македонианских епископов, дело пошло еще хуже. Григорий не мог вполне доверчиво отнестись к египетским епископам после их участия в посвящении Максима, а те и другие были недовольны Григорием за то, что собор предпринял ряд постановлений, не дождавшись их прибытия. Мало того, эти епископы возбудили даже вопрос о незаконности избрания Григория Богослова на архиепископскую кафедру и внесли еще бóльшую смуту в дела собора. Григорий, не желая служить причиной раздора, добровольно отказался от архиепископской кафедры и в июне 381 г. удалился в Назианз. Здесь он нашел церковь в руках апполинаристов. Не смотря на все огорчения, которые доставил ему собор, и на свое крайнее утомление, Григорий взял на себя управление ею, пока в 383 г. не был избран по его указанию епископом Назианза Евлалий. После его избрания Григорий Богослов совершенно отстранился от участия в управлении церковью, решив остаток дней своих посвятить уединению. Его деятельность на Константинопольском соборе с особенной отчетливостью подчеркнула его неприспособленность к практической деятельности, где нужно не столько управлять, сколько ладить с людьми, часто поступаясь своими убеждениями. Его заместитель на соборе и вместе с тем и на кафедре — Нектарий, уступавший Григорию во всех отношениях, сумел сохранить за собою председательство и довести дело до благополучного конца. Между прочим, одним из постановлений этого собора как бы косвенно была подчеркнута та великая услуга, которая была оказана Григорием православной церкви в Константинополе. На одном из заседаний этого собора было постановлено, чтобы Константинопольская церковь, по важности её значения, занимала второе место после церкви Римской, и этому своему возвышению она обязана исключительно трудам Григория Богослова.
IV век, в который протекала жизнь Григория Богослова и cовершилась его как церковная, так и главным образом литературно-богословская деятельность, отмечен не только появлением различных ересей, начиная с арианства, но, что еще важнее, нарождением нового направления богословской мысли. Исповедники веры времен гонений, жившие и в IV веке, сохранили непосредственность веры и чистоту религиозного чувства. Они верили, как учила церковь, и вера их была проста и искренна. Они были врагами новшеств и являлись консервативным элементом в церкви. Но параллельно с этим церковным направлением в IV веке появляется и иное течение, представители которого хотели подчинить вопросы веры разуму. Очень высоко ставя религиозное знание, они не придавали надлежащего значения вере. Забывая об ограниченности разума, они полагали, что можно и рассудком, без помощи непосредственной веры, постичь Божество. Опасность этого направления обнаружилась в самом же начале IV века. Лжеучение Ария о Втором Лице Св. Троицы, распространившееся уже в 20-х годах его, являлось именно результатом стремления постичь разумом и истолковать Божество Сына Божия.
Хранители истинной веры и преданий церковных, св. отцы церкви не могли относиться равнодушно к нецерковному направлению, которое проповедовалось арианством под видом наилучшего исследования веры — чтобы, как хвастливо говорили ариане, «всё было верно рассказано и исследовано», и в лице Григория Богослова и в его творениях церковь имела ревностного защитника веры, попираемой маловерием и свободомыслием. Историческое значение его литературной деятельности очень велико.
Обладая тонким, полным меткости и сарказма, языком, он вскрывает несостоятельность арианского убеждения в могуществе разума и в необходимости всё согласовать, для блага будто бы самой церкви с его велениями. Вот краткое определение различия в отношении к вере между православными и арианствующими, которое вкладывает Григорий Богослов в уста арианствующих: «у нас (ариан) учение на подобие хамелеонов или полипов, принимающих непрестанно новый цвет, а ты (Григорий) — приставшая к одному месту наковальня, как будто всегда одна (и таже) вера, что так слишком стесняет догмат истины, ступая всё по одной скучной стезе слова». И действительно, страсть к новизне, к оригинальным мыслям по серьезным и глубоким вопросам религии составляет отличительную особенность арианствующих. Григорий Богослов ставит веру выше требований разума в области религии. В ней есть такие вопросы, которые недоступны холодному умствованию и которые легче всего постигаются путем искренней и глубокой веры. Он говорит: «не скажу: будь смел, напротив того: страшись касаться предметов высших, превосходящих твои силы». При исследовании вопросов в религиозной области, по Григорию Бог., следует всегда различать, «что должно предоставлять одной вере и что разуму». В ярких красках изображает он противоположность между ограниченностью нашего ума и предметом его постижения — неизследимым Божеством. «Мы как бы строим что-то огромное малым орудием, когда человеческою мудростию уловляем ведение сущего, когда к предметам сверхчувственным приступаем с своими чувствами, которые заставляют нас кружиться и обманываться, и не можем неприкосновенным умом подойти сколько-нибудь ближе к истине».
По его мнению «обнять мыслью столь великий предмет совершенно не имеют ни сил, ни средств не то что люди, оцепеневшие и преклоненные долу, но даже весьма возвышенные и боголюбивые». Поэтому понятно, что рассуждение о предметах веры может быть делом только избранных, отмеченных Богом, деятелей церкви. Бог только Моисею велел вступить в круг облака и беседовать с ним, Иисус Христос открыл свое божественное достоинство на Фаворе только избранным апостолам Петру, Иакову и Иоанну. Народ — младенец в вере, и ему необходимо лишь пастырское наставление в истинах веры. Григорий отдает предпочтение христианину, просто верующему, перед тем, который слишком полагается в деле религии на разум. «Скудный в слове и знании, — говорит он, — опирающийся на простых речениях и спасающийся на них, как на малой ладье, выше борзого на язык глупца, который с невежеством доверяет разумным доказательствам».
Указав на невозможность полного постижения Бога, в Его существе, как стоящего выше всяких определений и представлений, Григорий Богослов дает ряд ценных указаний для познания Бога, поскольку Его деятельность проявляется в мире. Эти указания являются необходимым предостережением всем дерзновенно рассуждающим о непостижимых тайнах Божества. Собственный богатый опыт размышлений в уединении, отречения от всего земного и наложения на себя обета молчания, одним словом — опыт того религиозного углубления, который он часто обозначает одним словом — любомудрие, должен был убедить его, что познание божественных проявлений в мире успешно достигается лишь: 1) когда человек, подавив в себе все чувственные влечения, дает перевес своему духу над плотию, потому что человеческое тело является препятствим, отделяющим нас от Бога; 2) когда человек всецело предается размышлениям о Боге, для чего необходимо прежде всего отречение от мирских забот и 3) когда человек не ограничивает поле своего духовного наблюдения какою-нибудь одною областью, в которой проявляются все непостижимые силы Бога. — Короче разница в воззрениях на постижение Божества между Григорием Богословым, как учителем и представителем древней православной церкви, и арианствующими, как представителями нового, рационалистического, направления в делах веры, определяется следующим сравнением: по Григорию Богослову, Бог — тот непостижимый идеал, стремясь к Которому разум человеческий совершенствуется и очищается. Арианствующие, полагая, что разум человеческий способен постигнуть Божество, низводили Его на степень земного.
Это — с одной стороны. С другой же стороны, арианство исказило учение о Лицах Святой Троицы, а потому Григорий Богослов в опровержение их лжеучения дает законченное догматическое учение о Лицах Святой Троицы. Историческое значение этой работы его — очень крупное, как по глубине богословских мыслей, содержащихся в ней, так и по тому влиянию, которое она производила на современников.
Изложением православного учения о Лицах Святой Троицы определяется одна, и самая важнейшая, сторона богословской деятельности Григория Богослова. Он является одним из основателей догматического богословия, так как в его творениях с исчерпывающей полнотой, глубиной и ясностью дано православное учение о Лицах Святой Троицы. В догматическом отношении особенно важными являются: 1) «Пять слов о богословии», названные так самим проповедником; за них церковь дала ему наименование «Богослова», 2) «О поставлении епископов и о догмате Святой Троицы», 3) «О соблюдении доброго порядка в собеседовании о Боге».
Всего же, Григорием Богословом написано 45 слов. Его слова пользовались у современников большим успехом. Из них следует отметить особенно следующие, представляющие крупный исторический интерес: 1) «Защитительное слово по поводу бегства в Понт после посвящения в пресвитера», в котором говорится о высоте и трудности пастырского служения; 2) два обличительных слова против Юлиана, имеющие полемический характер; 3) похвальные слова в честь Василия Великого, Григория Старшего и Кесария.
Григорий Богослов известен, как поэт. Одаренный чуткой, нежной душой, он умел в красивых и сильных образах передавать сложные душевные переживания, любил и понимал природу.
Его стихотворения проникнуты истинно-христианским направлением. Любовь к Христу и стремление к Нему — вот основной мотив его стихотворений. Многие из светских писателей пользовались ими для своих стихотворных переложений.
Наконец, Григорием Богословом оставлены 243 письма, представляющие богатый исторический материал. Письма эти самого разнообразного содержания. Часть их, как, например, к пресвитеру Кледонию и патриарху Нектарию, написанные в обличение Апполинария, представляют большой догматический интерес. В других Григорий Богослов преподает вопрошающим его христианские наставления и советы. Эти письма — поучительного характера и, как таковые, сохраняют свою ценность и для нас. Наконец, многие из писем содержат ходатайства к сильным мира сего за нуждающихся и угнетенных.
В одном из своих писем к Василию Великому Григорий Богослов называет его учителем догматов и руководителем жизни. В такой же мере применимы эти определения и к Григорию Богослову. В своих творениях он является авторитетным истолкователем православных догматов, мнение которого очень высоко ценится современниками. В церковной жизни, несмотря на свое нерасположение к деятельности и старательное уклонение от неё, он всё-таки невольно принимает деятельное участие. Случалось всегда так, что все большие волнения церковной жизни неотразимо направлялись к нему, как центру, и искали в нем своего разрешения. Таким образом, против воли, в силу необходимости, он выступает в роли успокоителя волнений и устроителя церковного порядка. Ему приходится улаживать ссору отца с паствой из-за неосторожно подписанного последним арианского символа веры. Он же выступает примирителем между Евсевием, епископом Кесарийским, и его помощником — пресвитером Василием, своим другом и будущим святителем православной церкви. Он оказывает влияние на епископов при выборе епископа на освободившуюся Кесарийскую кафедру и благодаря влиянию его и отца его ее занимает Василий. В тяжелое для Василия Великого время борьбы его с Анфимом, Василий прибегает к его помощи и насильственно посвящает его в епископа г. Сасима, центральный боевой пункт, отделявший епископию Василия от епископии Анфима. Когда православие, теснимое арианством, начало почти исчезать в Константинополе, православные этого города обратились к Григорию же Богослову. Руководящая роль принадлежала ему и на втором вселенском Константинопольском соборе, хотя он впоследствии принужден был в силу сложившихся обстоятельств оставить его. Но и в тиши уединения Григорий Богослов никогда не порывает связи с церковью: в важных вопросах все прислушиваются к его голосу, с ним постоянно советуется его друг Василий Великий, в переписке с ним состоят видные епископы православной церкви.
Как проповедник, Григорий Богослов производил на слушателей неотразимое, захватывающее впечатление. Силою только своего слова он вернул Константинопольской православной церкви ее первенствующее место. С каждой проповедью таяло число расположенных к арианству и создавало среди последних то настроение озлобления и враждебности, которое выразилось затем в открытых покушениях на его жизнь. И это тем более замечательно, что в отношении к своим противникам Григорий Богослов был всегда снисходителен и терпим. Чувство мести всегда было чуждо его благородной душе. Сделавшись в Константинополе господином положения, он не притесняет ариан и не отбирает у них захваченных ими раньше церковных имуществ. Вообще к еретикам и иномыслящим он проявлял широкую терпимость. «Тайна спасения, — говорит он, — для желающих, а не для насилуемых». Как человек, Григорий Богослов был истинный христианин. За всю свою земную жизнь он никого не обидел, никому не причинил зла. Любящий покорный сын, самоотверженный и преданный друг Василия Великого, ходатай за бедных и угнетенных — таким является он в жизни.
Заботы о церкви всегда снедали его, и там, где он видел ее благо, он поступался своими личными желаниями, забывал о самом себе. Настроение в церковной жизни часто расстраивали его и приводили его в отчаяние. «Церкви без пастырей, — писал к Евдоксию Ритору, — доброе гибнет; злое наружи; надобно плыть ночью, нигде не светят путеводные огни, Христос спит».
Но он верил в конечную победу православной церкви над всеми ее врагами: «Очень знаю, — пишет он в другом своем письме, — что недолго пошипят, потом спрячутся, низложенные истиной и временем». Умер Григорий в начале 380 г. Все, что он имел, он оставил назианзской церкви в помощь бедным. Церковь причислила его к лику святых. Память его празднуется 25 января.
