Пришелъ вечеръ. Ходитъ дядя-Сонъ отъ одной кроватки къ другой и усыпляетъ ребятишекъ. Тулупъ на немъ сѣренькій, шапка на немъ бѣленькая. Весь онъ хоть большой, а не страшный, ласковый.
Пришелъ дядя-Сонъ въ одну дѣтскую. Тамъ лежали въ кроваткахъ братъ и сестра. Сестра Леночка-Пѣночка раскапризничалась, и дядя-Сонъ долго съ ней возился, пока усыпилъ. А къ братцу Шуркѣ онъ забылъ заглянуть: заспѣшилъ въ другіе дома. Лежитъ Шурикъ, лежитъ, не можетъ заснуть. Стало ему скучно и обидно; не вытерпѣлъ, побѣжалъ догонять дядю-Сна.
А тотъ обошелъ ужъ весь городъ, вышелъ въ поле, къ деревнѣ шагаетъ. Вдругъ кто-то снизу—дергъ его за тулупъ. Оглянулся, нагнулся,—это Шурикъ стоитъ въ одной рубашечкѣ, съ ноги на ногу переминается и пищитъ:
— Что же ты меня забылъ? Мнѣ безъ тебя не заснуть… Ишь ты какой…
Дядя-Сонъ такъ и ахнулъ.
— Батюшки! Да какъ же это случилось? И куда я тебя дѣну, бѣдняжку? Назадъ-то мнѣ некогда идти…
Подумалъ немножко, потомъ взялъ Шурку и сунулъ въ свой громадный карманъ. Мальчику тамъ понравилось. Лучшей постельки во всемъ свѣтѣ нѣтъ. Онъ въ ту же минуту заснулъ крѣпко-прекрѣпко. Еще бы! Гдѣ же и спать крѣпко, какъ не у самого дяди-Сна!
А дядя такой забывчивый: черезъ полчаса у него ужъ изъ головы выскочило про мальчика въ карманѣ. Такъ и спитъ Шурка—день за днемъ, мѣсяцъ за мѣсяцемъ.
Наконецъ настала весна. Дядѣ-Сну стало жарко въ тулупѣ. Снялъ онъ его, принялся чистить, да и вытряхнулъ Шурку. Тогда ужъ соня проснулся, зѣвнулъ, сладко потянулся и видитъ—кругомъ молодая травка, подснѣжники. Ужасно хорошо! Никогда еще онъ такъ пріятно не просыпался. Зато дядя-Сонъ здо́рово испугался, что нечаянно Шурика укралъ. Вотъ набѣдокурилъ, старый! Скорѣй побѣжалъ, отнесъ его въ дѣтскую. А дома ужъ думали, что Шурку забрали въ солдаты. То-то его стали обнимать, тормошить, кормить пряниками.
А дядя-Сонъ въ это время незамѣтно ушелъ.