Испугана, бледна, изумлена,
Как тот, кто видит солнце после сна,
Из комнаты идя походкой шаткой,
Где смертной был он скован лихорадкой, —
Ошеломленной спутанной мечтой,
Беспомощно ловя неясный рой
Знакомых форм и ликов и предметов
В сиянии каких-то новых светов, —
Как бы безумьем странных снов горя,
Джиневра отошла от алтаря:
Обеты, что уста ее сказали,
Как дикий звон, донесшийся из дали,
Врывались в помраченный мозг ее,
Качая разногласие свое.
Так шла она, и под вуалью брачной
Прозрачность щек вдвойне была прозрачной,
И алость губ вдвойне была красна,
И волосы темнее: так луна
Лучом темнит; сияли украшенья,
Горели драгоценные каменья.
Она едва их видела, и ей
Был тягостен весь этот блеск огней,
Он в ней будил неясное страданье,
Ее томил он хаосом сиянья.
Она была пленительна, луна
В одежде светлых туч не так нежна;
Горел огонь в ее склоненном взоре,
И бриллианты в головном уборе
Ответным блеском, в искристых лучах,
На мраморных горели ступенях
Той лестницы, что, зеркалом для взора,
Вела к простору улиц и собора;
И след ее воздушных нежных ног
Стирал тот блеск, минутный тот намек,
За ней подруги светлой шли толпою,
Одни тайком казняся над собою,
Завистливой мечтой к тому скользя,
Чему совсем завидовать нельзя;
Другие, полны нежного участья,
Лелеяли мечту чужого счастья;
Иные грустно думали о том,
Что скучен, темен их родимый дом:
Иные же мечтали с восхищеньем
О том, что вечно ласковым виденьем
Пред девушкой неопытной встает,
Ее от неба ясного зовет,
От всех родных, куда-то вдаль, к туману,
К великому житейскому обману.
Но все они ушли, и, в забытьи,
Глядя на руки белые свои,
Она стоит одна, в саду зеленом;
И светлый воздух полон странным звоном,
Беснуяся, кричат колокола,
Их музыка так дико-весела.
Насильственно берет она вниманье,
Лазурное убито ей молчанье;
Она была как тот, кто, видя сон,
Во сне постиг, что спит и грезит он
И лишь непрочно предан усыпленью, —
Как вдруг пред ней, подобный привиденью,
Антонио предстал, и, как она,
Он бледен был; в глазах была видна
Обида, скорбь, тоска, и он с укором,
Невесту смерив пылким гордым взором,
Сказал: «Так что же, так ты мне верна?»
И тотчас же, как тот, кто ото сна
Был резко пробужден лучом жестоким,
И светом дня мучительно-широким
С дремотною мечтою разлучен,
И должен встать и позабыть свой сон, —
Джиневра на Антонио взглянула,
Сдержала крик, с трудом передохнула,
Кровь хлынула ей к сердцу, и она
Сказала так, прекрасна и бледна:
«О, милый, если зло или сомненье,
Насилие родных иль подозренье,
Привычка, время, случай, жалкий страх,
Иль месть, иль что-нибудь в глазах, в словах
Способны быть для нас змеиным взглядом
И отравить любовь горячим ядом,
Тогда, — тогда с тобой не любим мы, —
И если гроб, что полон душной тьмы,
Безмолвный гроб, что тесно обнимает
И жертву у тирана отнимает,
Нас разлучить способен, — о, тогда
С тобой мы не любили никогда». —
«Но разве миг, спеша за мигом снова,
К Герарди, в тишину его алькова,
Тебя не увлечет? Мой темный рок
В твоем кольце — не видит ли залог, —
Хотел сказать он, — нежных обещаний
Нарушенных, расторгнутых мечтаний»;
Но, золотое сняв с себя кольцо
И не меняя бледное лицо,
Она сказала с грустью неземною:
«Возьми его в залог, что пред тобою
Я буду, как была, всегда верна,
И наш союз порвет лишь смерть одна.
Уж я мертва, умру через мгновенье.
Колоколов ликующее пенье
Смешается с напевом панихид,
Их музыка — ты слышишь? — говорит:
«Мы это тело в саван облекаем,
Его от ложа к гробу отторгаем».
Цветы, что в брачной комнате моей
Рассыпаны, во всей красе своей,
Мой гроб собой украсят, доцветая,
И отцветет фиалка молодая
Не прежде, чем Джиневра». И, бледна,
Она своей мечтой побеждена.
В груди слабеет голос, взор туманен,
И самый воздух вкруг нее так странен.
Как будто в ясный полдень — страх проник.
И вот она лишь тень, лишь смутный лик:
Так тени из могил, и так пророки
Об ужасах, — которые далеки,
Но к нам идут, — вещают. И, смущен,
Как тот, кто преступленьем отягчен,
Как тот, кто, под давлением испуга,
Оговорив товарища и друга,
В его глазах упрек не прочитав,
Дрожит пред тем, пред кем он так не прав
И в приговоре с ним хотел бы слиться,
Раз приговор не может измениться, —
Антонио, робея, ищет слов,
Но вот раздался говор голосов,
Он отошел, другие к ней подходят
И во дворец ее, дивясь, уводят,
С ней девушки о чем-то говорят,
Она меняет пышный свой наряд.
Они уходят, медля у порога,
Ей надо отдохнуть теперь немного.
И вот, раскрыв глаза, лежит она,
В слабеющем сиянии бледна.
День быстро меркнет с ропотом чуть слышным.
И гости собрались в чертоге пышном:
Сияет красота вдвойне светлей
Под взором зачарованных очей.
И, на себя влюбленность отражая,
На миг она живет в них блеском Рая.
Толпа спокойней, чем безмолвный лес,
Где шепчет лишь любовь средь мглы завес;
Вино горит огнем в сердцах остывших,
А для сердец, свой жар с другими сливших,
Поют с волшебной негой голоса.
Им, детям солнца, музыка роса:
Здесь многие впервые вместе будут,
Но, разлучась, друг друга не забудут.
Пред многими здесь искрится звезда,
Что раньше не горела никогда.
Очарованье вздоха, слова, взгляда,
Власть юности, рассветная услада:
Разорван жизни будничной покров, —
И как весь мир, стряхнув оковы снов,
Когда землетрясенье наступает,
Ликует и беды своей не знает.
И ветер, над цветами прошептав,
Их аромат роняет между трав,
И шар земной в восторге пробужденья
Во всех сердцах рождает наслажденье.
Ликуют горы, долы и моря,
Сияньем ослепительным горя.
Как будто бы грядущее с минувшим
Сошлись в одном мгновении сверкнувшем,
Так у Герарди пиршественный зал
Огнями и веселием блистал.
Но кто-то, взоры вкруг себя бросая,
Промолвил вслух: «А где же Молодая?»
Тогда одна из девушек ушла,
И, прежде чем, как вестник дня — светла,
Она придет, среди гостей молчанье
Возникло красноречьем ожиданья.
Сердца, еще не видя красоту,
Уж полны ей и ткут свою мечту;
Потом в сердцах возникло изумленье,
И страх за ним восстал, как привиденье;
От гостя к гостю шепот долетел,
И каждый, услыхав его, бледнел.
Все громче он и громче становился,
И вот Герарди меж гостей явился,
Печалью показной исполнен он,
Кругом рыданье, слышен чей-то стон.
Что ж значит скорбь — как саван распростертый:
Увы, они нашли Джиневру мертвой.
Да, мертвой, если это смерть — лежать
Без пульса, не вздыхать и не дышать,
Быть белою, холодной, восковою,
С глазами, что как будто над собою
Смеются мертвым светом без лучей,
Стеклянностью безжизненных очей.
Да, мертвой, если это смерть — дыханье
Землистое, и льдистый свет, молчанье.
И в страхе дыбом волосы встают,
Как будто дух чумы нашел приют
Вот тут, вот здесь, и в мертвенном покое
Глухой земле он отдает земное,
За быстрой вспышкой вдруг приводит мглу,
За блеском дым рождает и золу:
Ночь мысли так нас тесно обнимает,
Что наша мысль о нашей смерти знает
Лишь то, что может знать о жизни сон,
Который умер, прежде чем рожден.
Пир свадебный — отрада так обманна —
Стал похоронным празднеством нежданно:
С тяжелым сердцем, взор склонивши свой,
Печально все отправились домой:
И слезы неожиданные лили
Не только те, что мертвую любили.
Во всех сердцах открылся их родник,
Затем что никогда уж этот лик
Пред ними в красоте своей не встанет,
Улыбкой грусть в их сердце не обманет.
Над пиршеством покинутым огни
То здесь, то там светились, и они
В пустом унылом зале освещали
Как бы туман густеющей печали,
Как будто бы, людской покинув ум,
Проникла в воздух тяжесть темных дум.
Еще с Герарди медлили иные,
Друзья умершей и ее родные,
И тупо утешенья слушал он,
В которых не нуждался: не зажжен
Любовью был в нем дух, и лишь смущенье
Он чувствовал, лишь страх, не огорченье.
Их шепотом зловещим смущена,
Еще как бы полнее тишина;
Одни из них беспомощно рыдали,
Другие в тихой медлили печали
И плакали безмолвно, а иной,
Склонясь к столу и скован тишиной,
Вдруг вздрагивал, когда из коридоров,
Из комнат, где сияньем скорбных взоров
Подруги обнимали мертвый лик,
Внезапно раздавался резкий крик,
И свечи в ветре дымно трепетали,
Огнем как бы ответствуя печали;
Раздался звон, глухой, как гул псалмов.
Священники пришли на этот зов
И вновь ушли, увидев, что могила
Все прегрешенья мертвой отпустила,
И плакальщиц тогда явился рой,
Чтоб над Джиневрой плакать молодой.
...............
Похоронный гимн
Бежала старая зима,
К пустыням гор в бессилии сокрылась,
Где холод, свист ветров и тьма,
И к нам весна в лучах звезды спустилась,
В лучах звезды, что дышит над водой,
Непобедимо-молодая,
Своей игрою золотой
Рубеж зимы и ночи отдвигая;
Но, если воздух, травы и вода
Явлению весны не рады,
Джиневра юная, тогда
И мы в тебе не видели отрады!
О, как тиха и холодна
На ложе радости она!
Ты ступишь шаг, — увидишь саван белый.
Ты ступишь два, — и гроб перед тобой.
И шаг еще, — к могиле роковой.
И шаг еще. — Куда? Дрожа, несмелый,
Ты видишь, что рукой умелой
Пробито сердце черною стрелой.
Пред тем как раз еще моря и мысы
Обнимет солнце — трепещи и жди —
В тиши шурша, чудовищные крысы
Совьют гнездо в ее груди,
И в волосах, что цвет хранят червонца,
Слепые черви будут пировать,
Покуда солнце царствует как солнце,
Джиневра будет спать и спать.
