РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ПРАЗДНИКИ
Как и надо было ожидать, к рассвету мороз усилился до −32 °C. Чем дальше мы отходили от Сихотэ-Алиня, тем ниже падала температура. Известно, что в прибрежных странах очень часто на вершинах гор бывает теплее, чем в долинах. Очевидно, с удалением от моря мы вступили в «озеро холодного воздуха», наполнявшего долину реки Уссури.
С восходом солнца мы тронулись в путь.
От устья Бягаму Бикин, если не считать его частичные изгибы, течет все время на запад. С правой стороны на значительном протяжении тянется высокий террасообразный берег, похожий на плоскогорье и известный вокруг под названием Лао-Бей-лаза[1]. Это — мощный лавовый покров. Верхний слой базальта превратился в глину, что и послужило причиной заболачивания террасы, а это, в свою очередь, повлияло на растительность. Поэтому мы видим здесь только березняки, осинники и тощую лиственницу.
С плоскогорья Лао-Бей-лаза стекают два ключа: Кямту и Сигими-Бяса. Далее с правой стороны в Бикин впадают: река Бэй-си-лаза, стекающая с горы того же имени, маленький ключик Музейза[2] и река Лаохозен[3], получившая свое название от слова «Лаоху», что значит — тигр. По рассказам удэхейцев, несколько лет тому назад здесь появился тигр, который постоянно ходил по соболиным ловушкам, ломал западни и пожирал все, что в них попадалось.
С левой стороны Бикин принимает в себя речки: Яунга, Имагасигчи, Хутунге и Хованда (по-китайски Ханьдагоу[4]). С этой последней будет перевал на реку Арму. Немного не доходя местности Лаохозен, река Бикин с правой стороны подмывает скалистую сопку Пянкулакчи, а с левой — Танцанзу[5].
Ни одна река так сильно не разбивается на протоки, как Бикин. Удэхейцы говорят, что есть места, где можно насчитать двадцать две протоки. Течение Бикина гораздо спокойнее, чем течение Имана, но русло его завалено топлым лесом, что очень затрудняет плавание на лодках.
От устья Бягаму до железной дороги около 350 верст.
Немного ниже Лаохозена находится небольшое удэхейское стойбище, носящее то же название и состоящее из трех юрт.
Мы подошли к нему в сумерки. Появление[изд. 1] неизвестных людей откуда-то «сверху» напугало туземцев, но, узнав, что в отряде есть «капитан» и Дерсу, они сразу успокоились и приняли нас очень радушно. На этот раз мы не ставили палаток и разместились в юртах.
Вечером я расспрашивал туземцев об их жизни на Бикине и об отношениях их к китайцам.
М. Венюков, путешествовавший в Уссурийском крае в 1857 году, говорит, что тогда на реке Бикин китайцев не было вовсе, а жили только одни удэхейцы (он называет их орочонами). Сыны Поднебесной Империи появились значительно позже. Они занесли сюда оспу, которая свирепствовала так сильно, что от некоторых стойбищ не осталось ни одного человека. В 1895 году на Бикине туземное население состояло только из 306 душ обоего пола. Прибывшие на Бикин китайцы скоро превысили в численности инородцев, подчинили их себе и сделались полными хозяевами реки. Тогда удэхейцы впали в неоплатные долги и снизошли до положения рабов. Рассказы о бесчеловечном обращении с ними китайцев полны ужаса: людей убивали, продавали, как скотину, избивали палками… Чтобы выпытать о числе пойманных соболей, нередко китайцы прибегали к пыткам. Так продолжалось до тех пор, пока на помощь туземцам не пришел крестьянский начальник Ястребов. С воинской командой он поднялся но реке и выселил с Бикина всех манз, оставив только стариков и калек. Эта мера помогла, инородцы вздохнули свободнее, но в последние годы опять начался наплыв китайцев на Бикин. На этот раз они околонизировались в местности Сигоу.
Уже две недели, как мы шли по тайге. По тому, как стрелки стремились к жилым местам, я видел, что они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать у туземцев дневку[изд. 2]. Узнав об этом, стрелки стали располагаться в юртах на широких квартирах. Бивачные работы отпадали: не нужно было рубить хвою, таскать дрова и т. д. Они разулись и сразу приступили к варке ужина.
В сумерках возвратились с охоты два юноши-удэхейца и сообщили, что недалеко от стойбища они нашли следы кабанов и завтра намерены устроить на них облаву. Охота обещала быть интересной, и я решил пойти вместе с ними.
Зимой, если снега выпадут глубокие, инородцы охотятся за кабанами на лыжах. Дикие свиньи убегают далеко, но скоро устают. Тогда охотники догоняют их и бьют копьями. Ружей на такую охоту не берут ради экономии патронов, которые в тайге всегда очень дороги. Кроме того, охота с копьем нравится инородцам как спорт. Здесь молодые люди имеют случай показать свою силу и ловкость.
С вечера удэхейцы стали готовиться. Они перетянули ремни у лыж и подточили копья.
Так как завтра выступление было назначено до восхода солнца, то после ужина все рано легли.
Было еще темно, когда я почувствовал, что меня кто-то трясет за плечо. Я проснулся. В юрте ярко горел огонь. Туземцы уже приготовились; задержка была только за мной. Я быстро оделся, сунул два сухаря в карман и вышел на берег реки.
Чуть брезжило; звезды погасли; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне неба занималась заря. Утро было холодное. В термометре ртуть опустилась до −36 °C. Кругом царила торжественная тишина, ни единая былинка не шевелилась. Темный лес стоял стеной и, казалось, прислушивался, как от мороза трещат деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
Удэхейцы шли впереди, а я следовал за ними. Пройдя немного по реке Лаохозен, они свернули в сторону, затем поднялись на небольшой хребет и спустились с него в соседний распадок. Тут охотники стали совещаться. Поговорив немного, они снова пошли вперед, но уже тихо, без разговоров.
Через полчаса стало совсем светло. Солнечные лучи, осветившие вершины гор, известили обитателей леса о наступлении дня. В это время мы как раз дошли до того места, где юноши накануне видели следы кабанов.
Надо заметить, что летом дикие свиньи отдыхают днем, а ночью кормятся. Зимой обратно: днем они бодрствуют, а на ночь ложатся. Значит, вчерашние кабаны не могли уйти далеко.
Началось преследование.
Я первый раз в жизни видел, как быстро туземцы ходят по лесу на лыжах. Вскоре я начал отставать от удэхейцев и затем потерял их из виду совсем. Бежать за ними вдогонку не имело смысла, и потому я пошел по их лыжнице, не торопясь. Так прошел я, вероятно, с полчаса, наконец устал и сел отдохнуть. Вдруг позади меня раздался какой-то шум. Я обернулся и увидел двух кабанов, мелкой рысцой перебегающих мне дорогу. Я быстро поднял ружье и выстрелил, но промахнулся. Испуганные кабаны бросились в сторону. Не найдя крови на следах, я решил их преследовать. Минут через пятнадцать или двадцать я снова догнал кабанов. Они, видимо, устали и шли с трудом по глубокому снегу. Вдруг животные почуяли опасность и оба разом, словно солдаты по команде, быстро повернулись ко мне головами. По тому, как двигали они челюстями, и по звуку, который долетел до меня, я понял, что они подтачивали клыки. Глаза животных горели, ноздри были раздуты, уши насторожены. Будь один кабан, я, может быть, стрелял бы; но передо мной были два секача. Несомненно, они бросятся мне навстречу. Я воздержался от выстрела и решил подождать другого, более удобного случая. Кабаны перестали щелкать клыками; они подняли кверху свои морды и стали усиленно нюхать воздух, затем медленно повернулись и пошли дальше. Тогда я обошел стороной и снова догнал их. Кабаны остановились опять. Один из них клыками стал рвать кору на валежнике. Вдруг животные насторожились, затем издали короткий рев и пошли прокладывать дорогу влево от меня. В это время я увидел четырех удэхейцев. По выражениям их лиц я понял, что они заметили кабанов. Я присоединился к ним и пошел сзади. Дикие свиньи далеко уйти не могли. Они остановились и приготовились к обороне. Инородцы обошли их кругом и стали сходиться к центру. Это заставило кабанов вертеться то в одну, то в другую сторону. Наконец, они не выдержали и бросились вправо. С удивительной ловкостью удэхейцы ударили их копьями. Одному кабану удар пришелся прямо под лопатку, а другой был ранен в шею. Этот последний ринулся вперед. Молодой удэхеец старался сдержать его копьем, но в это время послышался короткий сухой треск. Древко копья было перерезано клыками кабана, как тонкая хворостинка. Охотник потерял равновесие и упал вперед. Кабан метнулся в мою сторону. Инстинктивно я поднял ружье и выстрелил почти в упор. Случайно пуля попала прямо в голову зверя. Тут только я заметил, что удэхеец, у которого кабан сломал копье, сидел на снегу и зажимал рукой на ноге рану, из которой обильно текла кровь. Когда кабан успел царапнуть его клыком, не заметил и сам пострадавший. Я сделал ему перевязку, а удэхейцы наскоро устроили бивак и натаскали дров. Один человек остался с больным, другой отправился за нартами, а остальные снова пошли на охоту.
Поранение охотника не вызвало на стойбище тревоги: жена смеялась и подшучивала над мужем. Случаи эти так часты, что на них никто не обращает внимания. На теле каждого мужчины всегда можно найти следы кабаньих клыков и когтей медведя.
За день стрелки исправили поломки у нарт, удэхейские женщины починили унты и одежду. Чтобы облегчить людей, я нанял двух человек с нартами и собаками проводить нас до следующего стойбища.
На другой день, 23 декабря, мы продолжали наш путь.
Дальше река Бикин течет по-прежнему на северо-запад. Долина ее то суживается до ста саженей, то расширяется до трех и более верст.
Здесь в горах растет преимущественно хвойный строевой лес, а внизу, в долине, — смешанный, состоящий из ясеня, тополя, вяза, ильмы, клена, дуба, липы и бархата.
После Лаохозена Бикин принимает в себя справа следующие речки: Сагде-ула, Кангату и Хабатоу, а слева — Чугулянкуни, Давасигчи и Сагде-гэ (по-китайски — Ситцихе). С Давасигчи перевал будет опять-таки на реку Арму, в среднем ее течении. Две высокие сопки с правой стороны реки носят название Лао-Бей-лаза и Сыфантай.
Около устья реки Давасигчи было еще одно удэхейское стойбище из четырех юрт. Мужчины все были на охоте, дома остались только женщины и дети. Я рассчитывал сменить тут проводников и нанять других, но из-за отсутствия мужчин это оказалось невозможным. К моей радости, лаохозенские удэхейцы согласились идти с нами дальше.
После полудня мы миновали еще одно стойбище — Канготу. Здесь мы расстались с маньчжуром Чи Ши-у. Я снабдил его деньгами и продовольствием.
Незадолго до сумерек, немного не доходя реки Хабагоу, мы нашли еще одну жилую юрту и около нее стали биваком. В юрте была молодая женщина с двумя малыми детьми; муж ее тоже был на охоте. На этот раз я остался со стрелками в палатке. Вечером за мной пришел Дерсу и сказал, что женщина просит меня пожаловать к ней в гости. Обыкновенно инородческие женщины до крайности забиты и запуганы. Они всегда смотрят угрюмо, недоверчиво, не разговаривают с посторонними и часто даже лаконически не отвечают на задаваемые вопросы. В противоположность им наша новая знакомая была очень приветлива, держала себя просто и непринужденно. Она расспрашивала нас о Кусунских тазах, о жизни в городе, о железной дороге и т. д. После ужина я попросил ее разменять мне десять рублей. Женщина стала тихонько о чем-то шептаться с Дерсу. Он что-то отвечал ей и громко смеялся. Потом я узнал, что она не понимает толку в деньгах и спрашивала его, не обману ли я ее, если она принесет деньги и предоставит мне самому в них разобраться. Получив успокоительный ответ, она отправилась в амбар и принесла оттуда небольшую берестяную коробочку, украшенную орнаментами. В этой коробочке бумажных денег было рублей сорок. Подавая мне коробку, она сказала, что муж ее предпочитает серебряные деньги бумажным, потому что их можно прятать в земле, а она — потому, что их можно нашивать на одежду.
Я хотел разменять деньги помельче и, положив десятирублевую бумажку ей на колени, стал отбирать из коробки рублевики. Вдруг я увидел на глазах ее слезы.
— Что такое? — спросил я гольда.
— Она говорит, — ответил мне Дерсу, — что ты дал ей одну бумажку, а из коробки взял десять.
Я сказал ей, чтобы она не беспокоилась, что я ее не обману, и когда муж ее придет, то увидит, что я поступил правильно. Но удэхейка отвечала, что муж ее тоже не понимает счета в деньгах, и продолжала заливаться слезами. Чтобы успокоить ее, я отказался от размена денег, положил рублевые бумажки обратно, взял назад свою десятирублевку и подарил ей новенький серебряный полтинник. Тревога мигом сбежала с ее лица; сквозь слезы она улыбнулась, затем принялась нас угощать чумизной кашей с рыбьей икрой и снова стала расспрашивать о жизни тазов, живущих по ту сторону Сихотэ-Алиня.
Часов в девять вечера я вышел из юрты и невольно обратил внимание на небо. Вследствие ли особенной чистоты воздуха или иных каких причин звезды по величине и яркости лучей казались крупнее, и от этого на небе было светлее, чем на земле. Контур соседней горы и остроконечные вершины елей были видны отчетливо, ясно, зато внизу все утопало во тьме. Неясные, почти неуловимые ухом звуки наполняли сонный воздух: шум от полета ночной птицы, падения снега с ветки на ветку, шелест колеблемой легким дуновением ветерка засохшей былинки — все это вместе не могло нарушить тишины, царившей в природе.
Я подошел к палатке. Стрелки давно уже спали. Я посидел немного у огня, затем снял обувь, пробрался на свое место и тотчас уснул.
24-го декабря был канун Рождества Христова. Тем не менее я пошел дальше и только на бивак решил встать пораньше.
От стойбища Хабагоу Бикин все еще придерживается северо-западного направления и на пути принимает в себя притоки: Гану, Сагды-ула[6], Санкэри, Мудян, Сумугэ, Хатанге и Дунгоуза[7].
Около местности Танцанза долина Бикина сильно суживается, оставляя только узкий проток для стока воды. Горы здесь подходят к реке вплотную и оканчиваются высокими обрывами, которые удэхейцы называют Сигонку-Гуляни.
От Канготу Бикин начинает склоняться к юго-западу. По сторонам в горах видны превосходные кедровые леса, зато в долине хвойные деревья постепенно исчезают, а на смену им выступают широколиственные породы, любящие илистую почву и обилие влаги.
Животное население этих лесов весьма разнообразное. Тут водятся: тигр, рысь, дикая кошка, белка, бурундук, изюбрь, козуля, кабарга, россомаха, соболь, хорек и летяга. Белогрудый медведь встречается по нижнему течению Бикина только до реки Хабагоу; выше будут владения бурого медведя. Когда бывает урожай кедровых орехов, то кабаны подымаются до реки Бягаму, если же кедровых орехов уродится мало, то они спускаются книзу, за скалы Сигонку-Гуляни.
Бикин по справедливости считается одной из самых рыбных рек в крае. В нем во множестве водятся: вверху — хариус и ленок, по протокам в тинистых водах — сазан, налим и щука, а внизу, ближе к устью, — таймень и сом. Кета подымается почти до самых истоков.
Около скал Сигонку стояли удэхейцы. От них я узнал, что на Бикине кого-то разыскивают и что на розыски пропавших выезжали местные власти[изд. 3], но вследствие глубокого снега возвратились обратно. Я тогда еще не знал, что это касалось меня.
По рассказам инородцев, дальше были еще две пустые юрты. В этом покинутом стойбище я решил отпраздновать Рождество Христово.
— В каком это месте? — спросил я удэхейцев.
— Бэйсилаза-датани[8], — отвечал один из них.
— Сколько верст? — спросил его Захаров.
— Две, — отвечал удэхеец уверенно.
Я попросил его проводить нас, на что он охотно согласился. Мы купили у них сохатиного мяса, рыбы, медвежьего сала и пошли дальше.
Пройдя три версты, я спросил проводника, далеко ли до юрты.
— Недалеко, — отвечал он.
Однако мы прошли еще четыре версты, а стойбище, как заколдованное, уходило от нас все дальше и дальше. Пора было становиться на бивак, но обидно было копаться в снегу и ночевать по соседству с юртами. На все вопросы, далеко ли еще, удэхеец отвечал коротко:
— Близко.
За каждым изгибом реки я думал, что увижу юрты, но поворот следовал за поворотом, мыс за мысом, а стойбища нигде не было видно. Так прошли мы еще верст восемь. Вдруг меня надоумило спросить проводника, сколько верст еще осталось до Бэйсилаза-датани.
— Семь, — отвечал он тем же уверенным тоном.
Стрелки так и сели и начали ругаться. Оказалось, что наш проводник не имел никакого понятия о верстах. Об этом туземцев никогда не следует спрашивать. Они меряют расстояние временем: полдня пути, один день, двое суток и т. д.
Тогда я подал сигнал к остановке. Удэхеец говорил, что юрты совсем близко, но никто ему уже не верил. Стрелки принялись спешно разгребать снег, таскать дрова и ставить палатки. Мы сильно запоздали; глубокие сумерки застали нас за работой. Несмотря на это, бивак вышел очень удобный.
Вечером я угостил своих спутников ромом и шоколадом. Потом я рассказал им о великой Римской империи, о Колизее и гладиаторах, которые своими страданиями должны были увеселять развращенную аристократию. Когда для несчастных плебеев не было впереди ничего, кроме ужаса и смерти — на Востоке, в Палестине, зажглась «новая заря». То было ученье Иисуса Христа.
Стрелки слушали меня с глубоким вниманием. Потом я указал на созвездие Кассиопеи, где, по предположению ученых, была та звезда, которая привела волхвов к Спасителю.
Днем при солнечном свете мы видим только землю, ночью мы видим весь мир. Словно блестящая световая пыль была рассыпана по всему небосклону. От тихих сияющих звезд, казалось, исходил на землю покой, и потому в природе было все так торжественно и тихо.
Следующий день мы простояли на месте.
Еще при отъезде из г. Владивостока я захватил с собой елочные украшения: хлопушки, золоченые орехи, подсвечники с зажимами, золотой дождь, парафиновые свечи, фигурные пряники и т. п. и подарки: серебряную рюмку, перочинный нож в перламутровой оправе, янтарный мундштук и т. д. Все это я хранил в коллекционных ящиках и берег для праздника Рождества Христова.
Около нашей палатки росла небольшая елочка. Мы украсили ее бонбоньерками и ледяными сосульками. Глядя на все эти приготовления и не понимая, в чем дело, Дерсу обратился к Туртыгину за объяснениями. Последний стал неумело рассказывать ему библейскую историю и все перепутал, и при этом сказал, что была женщина Мария и у нее родился Бог.
— Ты совсем дурак, — ответил ему Дерсу и отошел в сторону.
Днем на реке были устроены игры. К вбитому в лед колу привязали две веревки, концы их прикрепили к поясам двух человек и завязали им глаза. Одному в руки был дан колокольчик, а другому — жгут из полотенца. Сущность игры заключалась в том, что один должен был звонить в колокольчик и уходить, а другой подкрадываться на звук и бить звонаря жгутом. Игра эта увлекла всех.
Инородцы смеялись до упаду и катались по земле так, что я не на шутку стал опасаться за их здоровье.
Когда стемнело, я велел зажечь бенгальские огни. Вечер был ясный и тихий.
В глухом лесу, вдали от людей, росла небольшая елка. Вдруг пришли люди, украсили ее и осветили огнями. В таком наряде, в естественной обстановке она была очень эффектна.
При розыгрыше подарков Дерсу выиграл трубку; это вышло как раз кстати. Затем были розданы сласти. Все были довольны и веселы. Пение стрелков далеко разносилось по реке, будило эхо и лесных зверей.
Около полуночи стрелки ушли в палатки и, лежа на сухой траве, рассказывали друг другу анекдоты, острили и смеялись. Мало-помалу голоса их стали затихать, реплики становились все реже и реже. Стрелок Туртыгин пробовал было возобновлять разговор, но ему уже никто не отвечал.
Скоро дружный храп возвестил о том, что все уснули.
Примечания автора
- ↑ Лао-бэй ла-цзы — старая северная скала.
- ↑ У-цзей (хэ) — речка сепий.
- ↑ Лао ху цзэн — опасающийся (этого места) тигр.
- ↑ Ханьда гоу — лосиная (маньчжурская) долина.
- ↑ Дань цань-цзы — одинокая старая пожелтевшая горка.
- ↑ Сагды-ула — по-маньчжурски «Большая речка».
- ↑ Дун гоу-цзы—восточная долина.
- ↑ Бэй-си ла-цзы — (китайское) северо-западная скала. Датани — (удэхейское) устье.
Примечания издательства
- ↑ В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «партии неизвестных людей». В. К. Арсеньев при правке слово «партии» вычеркивает. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ В тексте 1923 года издания — «сделать дневку в Лаохозенском стойбище». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «выезжал пристав»; исправлено В. К. Арсеньевым. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.