ДОЛИНА РЕКИ НАХТОХУ
Река Нахтоху (по-удэхейски Накту или Нактана, названная топографами рекой Лебедева) такой же величины, как и река Холонку и также имеет истоки в горах Сихотэ-Алиня, который называется здесь «Кунка-Киамани». В верхней половине своего течения она состоит из двух рек: Нунгини и Дагды. Обе они сливаются на половине пути между морем и Сихотэ-Алинем. С правой стороны в Нахтоху впадают две реки: Амукты и Хагдыги. Пространство между Дагды и Нунгини заполнено высокими скалистыми сопками, из которых особенно выделяются вершины Ада и Тыонгони. Река Дагды такой же величины, как и Нунгини, и принимает в себя справа еще две речки: Малу-Сагды, Малу-Ниаса и два ключа: Эйфу и Адани, текущие с горы того же имени, а слева несколько маленьких речек: Джеиджа, Ада 1-я, Ада 2-я и Тыонгони. От устья Дагды в три дня можно дойти до Сихотэ-Алиня.
В 1898 году здесь прошел горный инженер Я. С. Эдельштейн. Янсели его фамилии не знал, но хорошо помнил имя и отчество.
В нижнем течении Нахтоху имеет 7 саженей ширины, глубину 3 фута и течение 4 версты в час.
Вся местность с правой стороны реки Дагды обезлесена пожарами. Эта сплошная гарь тянется вниз до реки Локтоляги. В горах с левой стороны растут исключительно хвойные леса, внизу по долине участки гари чередуются с участками смешанного леса, тоже со значительной примесью хвои.
Последние дни стояли особенно холодные. На реке появились забереги, и это значительно облегчало наше путешествие. Все протоки замерзли; мы пользовались ими для сокращения пути и скоро дошли до того места, где Дагды сливается с Нунгини. Отсюда собственно и начинается река Нахтоху.
Последние два дня дул сильный северо-западный ветер. Он ломал сучки деревьев и носил их по воздуху, как пылинки. К вечеру 6 ноября ветер вдруг сразу стих. Мы так привыкли к его шуму, что неожиданно наступившая тишина показалась нам подозрительной.
В одной из ям в реке Янсели нашел мальму, заменяющую в Зауссурийском крае форель. Рыба эта доставила нам превосходный ужин, после которого мы, напившись чаю, рано легли спать, предоставив охрану бивака собакам.
К утру все небо покрылось тучами. От Дерсу я научился распознавать погоду и приблизительно мог сказать, что предвещают тучи в это время года: тонкие слоистые облака во время штиля, да еще если они лежат полосами на небе, указывают на ветер, и чем дольше стоит такая тишь, тем ветер будет сильнее.
Утром мы поплотнее закусили, чтобы не останавливаться днем, и часов в девять выступили в поход.
После слияния рек Нунгини и Дагды Нахтоху становится извилистой; но, имея опытного провожатого, мы пересекли «кривуны» напрямик, где было можно, и довольно быстро подвигались вперед.
На этом участке в Нахтохе впадают следующие реки: с левой стороны — Бия и Локтоляги, с перевалами на одну из прибрежных рек — Эхе. Из выдающихся горных вершин тут можно отметить гору Кягасугани и около нее ключик того же имени. С правой стороны Нахтоху принимает в себя речку Ходэ с перевалом на реку Пия. По словам Янсели, вверх по Нахтоху можно подыматься только до реки Малу-Сагды. На подъем против воды нужно четверо суток, а на сплав по течению — один день. Затем он сказал, что по реке Нахтоху идет кета, морская мальма и горбуша. Главная масса кеты направляется по реке Локтоляги, мальма подымается до порогов реки Дагды, а горбуша до реки Нунгимини.
После полудня Янсели вывел нас на тропинку, которая шла вдоль реки по соболиным ловушкам. Я спросил нашего провожатого, кто здесь ловит соболей. Он ответил, что место это издавна принадлежит удэхейцу Монгули и, вероятно, мы вскоре встретим его самого. Действительно, не прошли мы и двух верст, как увидели какого-то человека; он стоял около одной из ловушек и что-то внимательно в ней рассматривал. Увидев людей, идущих со стороны Сихотэ-Алиня, он сначала было испугался[изд. 1], но когда увидел Янсели, сразу успокоился. Как всегда бывает в таких случаях, все разом остановились. Стрелки стали закуривать, а Дерсу и удэхейцы принялись о чем-то горячо говорить между собой.
— Что случилось? — спросил я Дерсу.
— Манза соболя украл, — отвечал он.
По словам Монгули, китаец, проходивший по тропе дня два тому назад, вынул из ловушки соболя и наладил ее снова. Я высказал предположение, что, может быть, ловушка пустовала. Тогда Монгули указал на кровь, — ясное доказательство, что ловушка действовала.
— Может быть, в ловушку попал не соболь, а белка? — спросил я опять.
— Нет, — отвечал Монгули. — Когда бревном придавили соболя, он грыз приколышки, оставив на них следы зубов.
Тогда я спросил его, почему он думает, что вор был именно китаец. Удэхеец ответил, что человек, укравший соболя, был одет в китайскую обувь и в задке левой ноги у него не хватало одного гвоздя[1].
Доводы эти были вполне убедительны.
Отдохнув немного, мы отправились дальше и часов в пять дошли до устья реки Ходэ.
Вечером у огня я имел возможность хорошо рассмотреть своих новых знакомых. Нахтохусские удэхейцы невысокого роста, сухощавы[изд. 2], имеют овальное лицо с выдающимися скулами, вогнутый нос, карие, широко расставленные глаза с небольшой монгольской складкой век, довольно большой рот, неровные зубы и маленькие руки и ноги.
— Точно детские! — говорили мои спутники-стрелки, рассматривая их обувь, сшитую из выделанной лосиной кожи в виде олоч с загнутыми кверху носками[изд. 3].
Цвет кожи удэхейцев можно было бы назвать оливковым, со слабым оттенком желтизны. Летом они так сильно загорают, что становятся похожими на краснокожих. Впечатление это еще более усугубляется пестротой их костюмов. Длинные, прямые, черные как смоль волосы, заплетенные в две короткие косы, были сложены вдвое и туго перетянуты красными шнурами. Косы носятся на груди около плеч. Чтобы они не мешали, когда человек нагибается, сзади, ниже затылка, они соединены перемычкой, украшенной бисером и ракушками.
Одежда нахтохусских удэхейцев состоит главным образом из трех кафтанов: двух нижних, матерчатых, и одного верхнего, сшитого из тонкой изюбриной кожи, выделанной под замшу. Халаты застегиваются у правого плеча и сбоку, как поддевки, и одеваются с напуском вокруг талии. Рукава около кистей стягиваются особыми нарукавниками. Затем принадлежностями костюма являются короткие штаны и наколенники, привязываемые ремешками к поясу. Головной убор состоит из белого капюшона, спускающегося на спину и плечи, и маленькой шапочки, на которой в стоячем положении прикреплен беличий хвостик и несколько красных шнурков с кисточками.
Весь костюм от головы до ступней ног, спереди и сзади, обшит цветными полосами и обильно украшен красными орнаментами, изображающими спиральные круги, стилизованных рыб, птиц и животных.
Удэхейцы — большие любители металлических украшений, в особенности браслетов и колец. Некоторые старики еще носят в ушах серьги; ныне обычай этот выходит из употребления. Каждый мужчина и даже мальчики имеют у пояса два ножа: один обыкновенный охотничий, а другой — маленький, кривой, которым владеют очень искусно и который заменяет им шило, струг, буравчик, долото и все прочие инструменты.
Проговорили мы почти до полуночи. Пора было идти на покой. Инородцы взялись окарауливать бивак, а я пристроился около Дерсу, лег спиной к огню и скоро уснул.
На другой день с бивака мы снялись рано и пошли по тропе правым берегом реки. Она здесь шириною около 5 саженей, глубиною 4 фута по фарватеру[изд. 4], при быстроте течения 7 верст в час. На этом пути Нахтоху принимает в себя с правой стороны два притока: Хулеми и Гоббиляги, а с левой — одну только маленькую речку Ходэ. Нижняя часть долины Нахтоху густо поросла даурской березой и монгольским дубом. Начиная от Локтоляги, она постепенно склоняется к югу и только около Хулеми опять поворачивает на восток.
От Ходэ долина сразу начинает расширяться. По сторонам, в горах, произрастают хвойные леса, а внизу, в долине, — смешанные, с преобладанием тополя и эрмановой березы. Кроме этих пород, мы встречаем здесь: мелколистный клен (Acer Моно. Мах.) с серой корой и густой кроной, горный илем (Ulmus montana. Wither.), красивое стройное дерево с светло-серой корой, и тис (Taxus cuspidata S. et Z.) — оригинальное хвойное дерево с красными ягодами. Затем идут такие породы, которые не знаешь, куда и причислить — к кустарникам или деревьям, например: бересклет широколистный (Euonymus macroptera. Rupr.), дающий длиннокрылые плоды, и кустарниковая ольха (Alnus fruticosa. Rupr.) с блестящей темной корою. Особенно часто на Нахтоху встречаются таволга бузинолистная (Sorbus sambucifolia. Trautv.) и жимолость (Lonicera edulis. Turcz.), дающая черные, с сизым налетом, кислые ягоды.
Последние два дня были холодные и ветреные. Анемометр показывал 225. Забереги на реке во многих местах соединились и образовали природные мосты. По ним можно было свободно переходить с одной стороны реки на другую.
Верстах в десяти от моря кончается лес и начинаются места открытые. На последней поляне мы нашли три удэхейских фанзы.
Здешние инородцы обзавелись китайскими постройками весьма недавно. Несколько лет тому назад они жили еще в юртах. Около каждого домика были небольшие огороды, возделываемые наемным трудом китайцев. Последние являются среди удэхейцев также половинщиками в пушных промыслах.
Из расспросов выяснилось, что река Нахтоху являлась последним северным пунктом, до которого с юга манзы распространили свое влияние. Их здесь было только пять человек: четыре постоянных обитателя и один — пришлый, с реки Кусуна.
Провожавшие нас удэхейцы бросились к нему и стали осматривать его обувь; в ней не хватало одного гвоздя. Тогда развязали его котомку и вынули из нее соболя. Когда они сообщили все подробности, при которых он совершил кражу, китаец, полагая, что за ним подсматривали из кустов, сознался.
Удэхейцы удалились, довольные тем, что нашли свою добычу. Но не так отнеслись к этому остальные китайцы. Они пошептались между собою и затем объявили провинившемуся, что он опозорил их всех и потому должен оставить реку Нахтоху навсегда и уйти в другое место. Виновный, стоя с непокрытой головой, выслушал свой приговор и обещал на другой же день уйти из долины, чтобы никогда в нее более не возвращаться.
От инородческих фанз до моря не более восьми верст. Недалеко от последней фанзы тропа разделилась надвое. Аринин пошел влево, а мы — прямо к берегу реки. Скоро он возвратился назад и сообщил, что среди тальников в маленькой лодочке лежит «морской бог». Я велел ему принести бурхана к себе, но затем раздумал и пошел туда сам. «Морской бог» в лодке оказался мертвым младенцем в гробу. Трупик засох и превратился в мумию. Рядом с ним оказалось целое кладбище. Одни гробы стояли на коротких сваях под крышей, другие были засунуты между стволами тальников. Расколотые лодки, поломанные нарты, разорванные рыболовные сети, весла и остроги были брошены тут же около могил.
Я хотел было вскрыть один из гробов, но в это время в стороне услышал голоса и пошел к ним навстречу. Через минуту из кустов вышли два удэхейца, только что прибывшие с реки Едина.
Они сообщили нам крайне неприятную новость: 4-го ноября наша лодка вышла с реки Холонку, и с той поры о ней ни слуху ни духу.
Я вспомнил, что в этот день дул особенно сильный ветер. Пугуй (так звали одного из наших новых знакомых) видел, как какая-то лодка в море боролась с ветром, который относил ее от берега все дальше и дальше; но он не знает, был ли то Хей Ба-тоу.
Это было для нас непоправимым несчастьем. В лодке находилось все наше имущество, теплая одежда, обувь и запасы продовольствия. При себе мы имели только то, что могли нести: легкую осеннюю одежду, по одной паре унтов, одеяла, полотнища палаток, ружья, патроны и весьма ограниченный запас продовольствия. Я знал, что к северу на реке Едине еще живут удэхейцы, но до них было так далеко и они были так бедны, что рассчитывать на приют у них всего отряда нечего было и думать.
Что делать?
С такими мыслями мы незаметно подошли к хвойному мелкорослому лесу, который отделяет поляны Нахтоху от моря.
Обыкновенно к лодке мы всегда подходили весело, как будто к дому, но теперь Нахтоху была для нас так же чужда, так же пустынна, как и всякая другая речка. Было жалко и Хей Ба-тоу, этого славного моряка, быть может, теперь уже погибшего.
Мы шли молча; у всех была одна и та же мысль: что делать? Стрелки понимали серьезность положения, из которого теперь я должен был их вывести.
Наконец появился просвет; лес сразу кончился, показалось море.
Примечания автора
- ↑ Китайская обувь (улы) имеет на пятках по два гвоздя с большими плоскими шляпками.
Примечания издательства
- ↑ В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «и хотел бежать»; вычеркнуто автором при правке. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «короткоголовы»; вычеркнуто автором при правке. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ «Олочи — русское название легкой туземной обуви» (См. словарь из издания «В дебрях Уссурийского края» 1928 года.)
- ↑ Под фарватером в книге понимается не судоходная часть реки, а просто «русло реки». (См. словарь из издания «В дебрях Уссурийского края» 1928 года.)