КОРЕЙЦЫ-СОБОЛЕВЩИКИ
Чем дальше на север, тем террасы на берегу моря становятся все выше и выше. Особенно сильно они развиты около устьев горных речек: Гаппакси, Була (по-китайски Яндиоза), Толомги, Кулумбе, Момокчи и Найна, где достигают высоты до 50 футов. Около Момокчи они углубляются в долину и идут по сторонам ее в виде ясно выраженных карнизов.
Основание террас массивное, а верхняя часть состоит из угловатых обломков вперемежку с глиной, вследствие чего сверху они всегда заболочены. Здесь, на берегу моря, впервые встречается лиственница, растущая группами.
География части побережья между Момокчи и Найна такова: высокий горный хребет Габади тянется под острым углом по отношению к берегу моря. По ту сторону его будет бассейн реки Кулумбе, по эту — мелкие речки, имеющие только удэхейские названия: Яшу (на картах — Ягасу), Уяхги-бязани, Санкэ, Капуты, Янужа и другие. Между ними следует отметить три горные вершины: Габади, Дюханэ и гору Яндоюза, а около устья реки Яшу одинокую скалу Када-Буди-Дуони. На морских картах она названа горой Ожидания и помечена цифрами 603.
От реки Кулумбе на север до реки Найна горные породы располагаются следующим образом: сперва идет андезит со столбчатым, несколько веерообразным распадением, дальше будет дацит с тридимитом и кремнистые сланцы. Близ устья реки Момокчи (мыс Александра) горы состоят из сильно изменившегося кварцевого порфирита и весьма плотной грейзеноподобной породы. В ней, в виде редких шлир, встречается серный блеск. Между реками Яшу и Момокчи от массы горы в море выдвигаются два мыса, имеющие удэхейские названия: Ухе-дуони и Копочи-дуони. Наконец около реки Найна в береговых обнажениях видна какая-то бурая, сильно метаморфизированная сложная порода.
У подножия найнинских террас, на самом берегу моря, мы нашли корейскую фанзу. Обитатели ее занимались ловлей крабов и соболеванием. В фанзе жило девять холостых корейцев. Среди них было двое одетых по-китайски и один — по-удэхейски. Они носили косы и имели подбритые лбы. Я долго их принимал за тех, кем они казались, и только впоследствии узнал, кто они на самом деле.
Как хищники и браконьеры корейцы перещеголяли китайцев. Бывший в то время генерал-губернатором П. Ф. Унтербергер вел особенно энергичную борьбу с ними. Это обстоятельство и принудило их под чужой личиной скрывать свою национальность.
Подходя к фанзе, я услышал шум воды и затем звук от падения чего-то тяжелого. Сначала я не обратил на это внимания, но когда звук повторился во второй, третий и десятый раз, я спросил, что это значит. Чжан-Бао сказал, что это корейская толчея, приводимая в движение водою.
Такая толчея устраивается около ручья следующим образом: на двух упорах лежит свободно вращающийся валик, проходящий сквозь длинное коромысло с неравными плечами. К короткому плечу прикреплен тяжелый пест, под которым поставлена большая деревянная ступа. Другое (длинное) плечо коромысла оканчивается ковшом. Стекающая по желобу вода наполняет ковш. Получив значительный вес, он опускается вниз, подымая пест кверху. Как только ковш наклонится, из него разом выливается вода, тогда перетягивает пест и падает в ступу.
Из всех восточных народов на материке Азии корейцы первые додумались до использования живой силы воды. У китайцев таких машин нет. Иногда толчеи устраиваются дома или в самой фанзе. В последнем случае вместо ковша коромысло кончается плоской лопатой и машина приводится в движение давлением ноги. Эту работу обыкновенно исполняют женщины.
На возвратном пути в фанзу я услышал еще какой-то шум в сарае — это корейцы мололи муку при помощи ручных жерновов, наложенных один на другой. Нижний жернов был неподвижный, верхний — вращающийся. К последнему прикреплен короткий рычаг, при помощи которого он и приводится в движение. Зерно насыпается в деревянный ящик, откуда оно течет в отверстие верхнего камня и затем к зазорам между жерновами.
Как и надо было ожидать, наше появление вызвало беспокойство среди корейцев. В фанзе было свободно, и потому мы разместились на одном из канов. Дерсу сделал вид, что не понимает их языка, и внимательно стал прислушиваться к тому, что они говорили между собой. Из этого разговора он узнал, что среди корейцев есть несколько искателей руд, остальные — охотники, пришедшие за провизией с реки Кулумбе, где у них имеются зверовые фанзы.
27-ое сентября было посвящено осмотру реки Найны, почему-то названной на морских картах Яходеи-Санка. Река эта длиною 20 верст и истоки ее находятся в горах «Царских», о которых будет сказано ниже. Сначала Найна течет с севера на юг, потом поворачивает к юго-востоку и последние десять километров течет к морю в широтном направлении. В углу, где река делает поворот, находится зверовая фанза. Отсюда прямо на запад идет та тропа, по которой прошел А. И. Мерзляков со своим отрядом.
Корейская зверовая фанза — это небольшая постройка, сложенная из бревен, с пологой двускатной крышей из кедрового корья. Она имеет два или три окна, по одному с каждой стороны, и две двери, всегда обращенные к речке. Внутреннее устройство ее такое же, как и в китайских фанзах. Тут есть очаг с железным котлом и кан для спанья, нагреваемый дымовыми ходами. Вся внутренняя обстановка сделана грубо, топорно, чтобы не жаль было бросить ее в случае, если придется переходить на другое место. И снаружи, по типу постройки, и по внутренней обстановке всегда можно отличить корейскую зверовую фанзу от китайской.
Время было осеннее, и корейцы начали уже соболевать. Недалеко от фанзы мы увидели и самые ловушки на соболя, так называемые «мосты». Для устройства их корейцы пользуются буреломным лесом, переброшенным с одного берега реки на другой. Иногда они нарочно для этого валят деревья, если место кажется подходящим, а валежника вблизи нет. Посредине бревна из мелких прутиков сделана изгородь, в которой оставлен узкий проход, а в нем в вертикальном положении укреплена волосяная петля. По бокам бревно отесано так, чтобы соболь не мог обойти изгородь стороною. Петля одним концом привязана к деревянной палочке, которая небольшим выступом чуть только держится на маленьком упорце. К этой палочке привязан груз (камень) весом в 6-8 фунтов. Когда соболь бежит по такому «мосту», он натыкается на изгородь, старается ее обойти, но гладкие затески мешают ему; тогда он пробует перескочить через петлю, запутывается, тянет ее за собою и срывает палочку с упорца. Груз падает в воду и увлекает за собой дорогого хищника[изд. 1]. Корейцы считают, что их способ соболевания самый лучший, потому что ловушка действует наверняка, и случаев, чтобы соболь ушел, не бывает. Кроме того, под водою соболь находится в сохранности и не может быть испорчен воронами или сойками. В корейские ловушки, так же, как и в китайские, часто попадают белки, рябчики и другие мелкие птицы.
Вся долина реки Найны покрыта горелым лесом; пожар был здесь несколько лет тому назад. Ныне на месте хвойного леса вырос молодняк, состоящий из березы, лиственницы и осины.
К вечеру мы вернулись назад.
Дерсу недолюбливал корейцев и, несмотря на то что на дворе было холодно и ветрено, отказался ночевать в фанзе. Он устроил себе бивак на берегу моря под защитой террасы.
Вечером после ужина я пошел посмотреть, что он делает. Дерсу сидел, поджав под себя ноги, и курил трубку. Мне показалось у него так уютно, что я не мог отказать себе в удовольствии погреться у огня и поговорить с ним за кружкой чая.
— Дерсу, — сказал я ему, — я по тебе соскучился. Как только тебя нет около меня, чувствую, что чего-то не хватает.
— Спасибо, капитан, — ответил он с улыбкой, — спасибо! Моя тоже так. Тебе сопка один ходи — моя шибко боится.
Он подвинулся. Я сел рядом с ним и спросил его, почему он не любит корейцев.
— Его вредный люди, — ответил он. — Постоянно обмани. Другой люди пришел, его сердится, кушать давай нету.
Дерсу был прав. Отличительная черта корейцев — невнимание к чужому интересу и негостеприимство. Это последнее казалось гольду наиболее оскорбительным. Для него было совершенно непонятно, как можно отказать прохожему в гостеприимстве.
Дерсу стал вспоминать дни своего детства, когда корейцев не было вовсе… Но вот появились китайцы, а за ними — русские. Жить становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился и всякого другого зверя стало меньше. А теперь на берегу моря появились и японцы. Как дальше жить?
Дерсу замолк и крепко задумался. Перед ним воскресло далекое прошлое. Он весь ушел в эти воспоминания. Задумался и я. Действительно, Уссурийский край быстро колонизировался.
Недалеко уже то время, когда от первобытной девственной тайги и следа не останется. Исчезнут звери, широкие дороги прорежут леса, и там, где раньше ревел тигр, будет свистеть паровоз. Мне стало жаль страну, которую ожидало такое насилие человека. Мы сидели молча, и каждый по-своему думал об одном и том же.
— Как дальше жить? — вдруг опять проговорил Дерсу и глубоко вздохнул.
— Ничего, старик, — ответил я ему, — на наш с тобой век хватит.
В это время подошел к нам Чжан-Бао и, смеясь, стал рассказывать, как кореец впотьмах наступил на голову другому корейцу и как тот в отместку вымазал ему физиономию чумизной кашей. Разговор наш переменился.
На другой день мы продолжали наш путь далее на север.
Небо было пасмурное и грозило дождем[изд. 2].
Следующая речка после Найны была Тыченга (по-удэхейски Тэенга). Она длиной около 20 верст и также берет начало с горы «Царской». В верховьях Тыченга протекает по узкому и глубокому ущелью, края которого падают к реке под углом чуть ли не в 60 или 70° и сплошь покрыты осыпями.
После Тыченги идет ряд мелких ключей: Ватенга (на картах Батунча), Чани, Кальма (по-удэхейски Калама, что значит «кит») и Анчи. Далее будут речки Куа, Сангасу, Чонгоми и Ламукси. Здесь тропа оставляет морское побережье и идет вверх через перевал на реку Квандагоу[1] (приток реки Амагу). Эта последняя длиною около 30-ти верст. Истоки ее находятся там же, где и истоки реки Кудяхе и реки Найны. Квандагоу течет сначала тоже в глубоком ущелье, заваленном каменными глыбами, но потом долина ее расширяется. Верхняя половина течения имеет направление с северо-запада, а затем река круто поворачивает к северо-востоку и течет вдоль берега моря, будучи отдалена от него горным кряжем «Чанготыкалани». От реки Анчи до Амагу 15 верст}}.
К северу от реки Найна до реки Амагу тянутся андезиты и кварцево-порфировый туф. Особенного внимания заслуживают обнажения около реки Амагу (мысы Белкина и Арка). Здесь в пестрых слоях туфа можно видеть пустоты с конкрециями из известкового шпата и из какой-то мягкой зелено-каменной породы.
На морских картах в этих местах показаны двое береговых ворот. Одни малые — у самого берега, другие, большие — в воде. Ныне сохранились только те, что ближе к берегу. Удэхейцы называют их «Сангасу», что значит «Дыроватые камни», а китайцы — Кулунзуйза[2].
Об этих Дыроватых камнях у инородцев есть такое сказание.
Одни люди жили на реке Нахтоху, а другие — на реке Шооми.
Последние взяли себе жен с реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им в обмен дочерей своих не дали. Нахтохусские удэхейцы отправились на Шооми и, воспользовавшись отсутствием мужчин, силою забрали столько девушек, сколько им было нужно. Шоомийцы погнались за ними на лодках. Когда они достигли мыса Сангасу, то не помолились, а, наоборот, с криками и руганью вошли под свод береговых ворот. Здесь, наверху, они увидели гагару, но птица эта была не простая, а «Тэму» (Касатка — властительница морей). Один удэхеец выстрелил в нее и не попал. Тогда каменный свод обрушился и потопил обе лодки с двадцатью двумя человеками.
Следующие два мыса называются «Нюммый-дуони» и «Лаамчи-дуони», и наконец самый последний мыс около Амагу имеет русское название Белкина, а рядом небольшая бухточка Разочарования.
По выходе из гор течение реки Квандагоу становится тихим и спокойным. Река блуждает от одного края долины к другому, рано начинает разбиваться на протоки и соединяется с рекой Амагу почти у самого моря. В средней части она шириною около 4 саженей, глубиной в 3-4 фута и имеет быстроту течения 6 верст в час.
После перевала тропа идет сначала правым берегом реки, потом переходит через топкое болото на левый берег, затем снова возвращается на правую сторону, каковой и придерживается уже до самого устья. В верхней половине река Квандагоу заросла хвойным лесом, а в нижней — исключительно лиственными породами: тополем, дубом, березой, осокорем, осиной, кленом и т. д.
Путь по реке Квандагоу показался мне очень длинным. Раза два мы отдыхали, потом опять шли в надежде, что вот-вот покажется море. Наконец, лес начал редеть; тропа поднялась на невысокую сопку, и перед нами развернулась широкая и живописная долина реки Амагу со старообрядческой деревней по ту сторону реки. Мы покричали. Ребятишки подали нам лодку. Наше долгое отсутствие вызвало у Мерзлякова тревогу. Стрелки хотели уже было идти нам навстречу, но их отговорили староверы.
Через несколько минут я сидел в избе за столом, пил молоко и слушал доклад А. И. Мерзлякова.
Весть о том, что я пришел на Амагу, быстро пронеслась по всей деревне. Староверы встретили меня очень приветливо. Пришлось принимать гостей и отвечать им тем же.
Следующие три дня были дневки. Мы отдыхали и собирались с силами. Каждый день я ходил к морю и осматривал ближайшие окрестности.
Примечания автора
Примечания издательства и редактора
- ↑ Фрагмент дальнейшего текста (от слов «Корейцы считают, что…» до «…к вечеру мы вернулись назад») В. К. Арсеньев при правке вычеркивает, но затем восстанавливает его в составе более обширной части текста, исключенной из изданий 1926 и 1928 годов, в которой пересказывается разговор о корейцах (см. ниже). — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007, отредактировано редактором Викитеки.
- ↑ Эта фраза в издании 1923 года имела такую редакцию: «Погода была пасмурная, но дождя не было». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007, сокращено редактором Викитеки.