ОПАСНАЯ ПЕРЕПРАВА
Ночью мы мало спали, зябли и очень обрадовались, когда на востоке появились признаки зари. Солнце еще пряталось за горизонтом, а на земле было уже все видно.
Горная страна с птичьего полета! Какая красота!
Куда ни глянешь, всюду горы: вершины их, то остроконечные, как петушиные гребни, то ровные, как плато, то куполообразные, прятались друг за друга, уходили вдаль и как будто растворялись во мгле.
Но вот взошло солнышко и пригрело землю. Иней исчез, и трава из пепельно-серебристой снова сделалась буро-желтой и сухой.
Собрав свои котомки, мы стали взбираться на самую высокую гору. Много раз мы садились отдыхать, затем опять карабкались вверх и только к полудню достигли ее вершины. По барометрическим измерениям высота горы оказалась равной 6790 футам. Я назвал ее «Шайтаном». Это — самая высокая точка в центральной части Сихотэ-Алиня. Восточные склоны — каменистые и крутые, западные — пологие. Камни, покрывающие вершину Шайтана, были так плотно уложены, что можно подумать, будто их кто-нибудь нарочно утрамбовывал и пригонял друг к другу. Спуск с горы отнял у нас тоже много времени[изд. 1]. В следующей, соседней седловине барометр показывал 3500 футов. Отсюда Сихотэ-Алинь поворачивает на северо-восток.
Дальше мы по нему не пошли и начали спуск в долину реки Сицы.
С большой горы всегда надо спускаться осторожно, не торопясь, иногда останавливаться, отдыхать и осматриваться.
Осыпи, мхи и кедровые стланцы теперь остались позади. Здесь, на высоте 3290 футов, я нашел мохнатую черную смородину. Ниже, на 3000 футах, росла рябина, маленькая лиственница и низкорослая береза; еще ниже — кедр, потом — черная береза, дуб и все прочие деревья.
В полдень мы остановились на привал. Пока варился чай, я успел сделать несколько фотографических снимков.
Река Сица в верховьях состоит из двух речек, каждая из них, в свою очередь, разбивается на два ручья, потом еще и еще. Все ручьи сбегают в обширную котловину, изрезанную оврагами. Нигде хребет Сихотэ-Алинь не выступает так величественно и резко, как в истоках Сицы. Здесь он действительно кажется высоким горным хребтом.
Всюду в обнажениях я видел кристаллические сланцы и кварцы, окрашенные окисью меди. Говорят, что на реке Сице есть золото, а в горах — горный хрусталь. В долине реки Сицы раньше были хорошие хвойные и смешанные леса, впоследствии выгоревшие. Теперь на месте пожарища выросли березняки двадцатипятилетнего возраста.
Река Сица считается хорошим охотничьим местом, и, действительно, следы изюбрей встречались чуть ли не на каждом шагу. Избитая земля, истрепанные кусты, клочья шерсти и обломки рогов говорили о том, что здесь происходят славные бои.
К вечеру мы дошли до маленькой зверовой фанзы, которую, по словам Чан-Лина, выстроил кореец золотоискатель. Золота он не нашел, но соболей в тот год поймал много. Высота этого места над уровнем моря определяется в 2520 футов. Тут мы остановились. В сумерки Чан-Лин и Дерсу ходили на охоту и убили сайка[1]. Ночью они по очереди сушили мясо.
Дальнейший наш путь лежал вниз по реке Сице. Она шириною около двух сажен, глубиною — до 2-х футов и в нижнем течении очень порожиста и бурлива. По мере того, как мы отходили от водораздела, долина суживалась все более и более и, наконец, превратилась в глубокое ущелье. Здесь с обеих сторон высятся мощные древнеречные террасы, состоящие из глинистых сланцев с прослойками желтого мелкозернистого песчаника и молочно-белого кварца. Сланцы сильно перемяты и кажутся плойчатыми.
С левой стороны террасы стоит одинокая скала, похожая на старинную башню. Вместе с Чан-Лином мы поднялись наверх, чтобы с высоты ее посмотреть на верховья реки Такемы. До истоков было еще далеко. Она загибается на север и охватывает истоки реки Кусуна. В самых верховьях Такема принимает в себя справа и слева еще по одному притоку. Правый называется Чен-Шенза[2], левый — Сяо-Дунца[3]. Немного выше устья последней, на левом берегу Такемы, по словам Чан-Лина, есть скалистая сопка, куда удэхейцы боятся ходить: там с гор всегда сыплются камни, там — обиталище злого духа «Какзаму».
Из всего изложенного выше явствует, что хребет Сихотэ-Алинь по отношению к Такеме идет под углом сначала небольшим, а затем, по мере отклонения реки к югу, увеличивающимся все больше и больше.
В верхнем течении Такема чрезвычайно порожиста. Местами падение дна реки заметно прямо-таки на глаз. Точно зверь на привязи, она неистово бьется в скалистых берегах своих. Словно злые духи хотели остановить реку и для этого на каждом шагу создавали ей преграды, но другая могучая сила, сила живой воды, разрушала их.
Полюбовавшись красивой горной панорамой, мы пошли вниз по правому берегу Такемы и, немного не доходя реки Сяо-Дунанцы[4], стали биваком.
С утра хмурившаяся погода к вечеру разразилась сильным дождем. С первых же капель стало видно, что дождь будет затяжной. Палатки мы поставили хорошо, натаскали сухих дров и потому ночь провели спокойно. Утром дождь пошел еще сильнее. Пришлось продневать. Мои спутники убивали время разговорами, спали или варили чай, а я занимался своими обычными работами[изд. 2]. Часов в одиннадцать утра была короткая гроза. Молнии не было видно; гром грохотал где-то вверху, в облаках; тучи шли вразброд, и ветер часто менял направление. Целый день и всю ночь шел дождь с удивительным постоянством. На рассвете 17-го сентября тучи рассеялись, и опять ударил мороз. Вершины гор забелели от снега и в этом уборе приняли праздничный вид. Земля, пригретая солнечными лучами, стала оттаивать; онемевшая было вода ожила и тонкими струйками стала сбегать по скатам, и чем ниже, тем бег ее становился стремительнее[изд. 3]
Тогда, собрав свои вещи, мы пошли дальше и около полудня были близ реки Ыоготхо (Агато), впадающей в Такему с левой стороны. По ней можно перевалить в реку Чеэ-Бязани (приток Кусуна). Как мы ни старались, но в этот день нам удалось дойти только до устья реки Тян-Чин-Гоуза.
Небольшая тропка привела нас к фанзочке, построенной среди густого леса, в расстоянии одной версты от Такемы; тут мы заночевали, а утром снова продолжали свой путь вниз по долине реки Такемы.
После грозы погода установилась хорошая, и мы подвигались довольно быстро.
Я заметил, что каждый раз, когда тропа приближалась к реке, спутники мои о чем-то тревожно говорили между собой. Скоро все разъяснилось: от последних дождей вода в Такеме поднялась выше своего уровня, и этого было достаточно, чтобы воспрепятствовать нам перейти ее вброд. Оставалось или продолжать путь по правому берегу до реки Сяо-Кунчи и затем через перевал выйти в долину реки Илимо, или же переправиться через Такему где-нибудь выше Такунчи. Путь через реку Илимо был длинный и кружный. Посоветовавшись между собой, мы решили попытаться переправиться через реку на плоту и только в случае неудачи идти к верховьям реки Илимо и по ней — к устью Такемы.
Для этого надо было найти плес, где вода шла тихо и где было достаточно глубоко. Такое место скоро было найдено немного выше последнего порога. Русло проходило здесь около противоположного берега, а с нашей стороны тянулась длинная отмель, теперь покрытая водой. Свалив три больших ели, мы очистили их от сучьев, разрубили пополам и связали в довольно прочный плот. Работу эту мы закончили перед сумерками и потому переправу через реку отложили до утра.
Вечером мы еще раз совещались. Решено было, что, когда плот понесет вдоль левого берега, Аринин и Чжан-Бао должны будут соскочить с него первыми, а я стану сбрасывать вещи. Чан-Лин и Дерсу будут управлять плотом. Затем спрыгиваю я, за мной Дерсу, и последним оставляет плот Чан-Лин.
На другой день мы так и сделали. Котомки положили посредине плота, поверх них ружья, а сами расположились по концам. Едва мы оттолкнули плот от берега, как его сразу подхватило течением и, несмотря на наши усилия, отнесло далеко ниже того места, где мы рассчитывали высадиться. Как только плот подошел к противоположному берегу, Чжан-Бао и Аринин, захватив с собой по два ружья, прыгнули на землю. От этого толчка плот немного отошел к середине реки. Пока его несло вдоль берега, я принялся сбрасывать вещи. Дерсу и Чан-Лин употребляли все усилия подвести плот возможно ближе к берегу, дабы дать возможность мне высадиться. Я уже собрался было это сделать, как вдруг у Чан-Лина сломался шест и он полетел головой в воду. Вынырнув, он поплыл к берегу. Тогда я схватил запасный шест и бросился помогать Дерсу. Немного дальше виднелся каменный выступ. Дерсу закричал мне, чтобы я прыгал как можно скорее. Не зная его плана, я продолжал работать шестом. Не успел я опомниться, как он поднял меня на руки и бросил в воду. Я ухватился руками за куст и выбрался на берег. В это мгновение плот ударился о камень, завертелся и опять отошел на середину реки. На плоту остался один Дерсу.
Мы бросились бегом по берегу с намерением протянуть гольду шест, но река здесь делала изгиб, и мы не могли догнать плот. Дерсу делал отчаянные усилия, чтобы снова приблизить его к берегу. Но что значила его сила в сравнении с течением реки? Впереди, саженях в пятнадцати, шумел порог. Стало ясно, что Дерсу не справится с плотом и течение непременно увлечет его к водопаду. Недалеко от порога из воды торчал сук затонувшего тополя. Чем ближе приближался плот к водопаду, тем быстрее несло его течением. Гибель Дерсу казалась неизбежной. Я бежал вдоль берега и что-то кричал. Сквозь чащу леса я видел, что он бросил шест, стал на край плота и в тот момент, когда плот проносился мимо тополя, он, как кошка, прыгнул на сук и ухватился за него руками.
Через минуту плот достиг порога. Два раза из воды показались концы бревен, и затем их разметало на части. Крик радости вырвался из моей груди. Но тотчас же появился новый тревожный вопрос: как теперь снять Дерсу с дерева и надолго ли у него хватит сил? Сук торчал из воды наклонно по течению, под углом градусов в тридцать. Дерсу держался, крепко обхватив его руками и ногами. К несчастью, у нас не было ни одной веревки. Они все ушли на увязку плота и теперь погибли с ним вместе.
Что делать? Медлить было нельзя. Руки у Дерсу могли озябнуть, устать, и тогда… Мы стали совещаться. В это время Чан-Лин обратил внимание на Дерсу, который делал нам рукой какие-то знаки. За шумом воды в реке нельзя было расслышать, что он кричал. Наконец мы поняли его: он просил рубить дерево. Валить дерево в реку против самого Дерсу было опасно, потому что оно могло сбить его с сука, за который он держался. Значит, надо было рубить дерево выше. Выбрав большой тополь, мы начали его было рубить, но увидели, что Дерсу отрицательно замахал рукой. Только мы подошли к липе. Дерсу замахал снова. Наконец мы остановились около большой ели. Дерсу дал утвердительный знак. Теперь мы поняли его. Ель не имеет толстых ветвей, и потому она не застрянет в реке, а поплывет. В это время я заметил, что Дерсу показывает нам ремень. Чжан-Бао понял этот знак: Дерсу указал, что ель надо привязать. Я спешно стал развязывать котомки и собирать все, что было подходящего и что могло хоть как-нибудь заменить веревки. Для этого пошли ружейные, поясные ремни и ремни от обуви. В котомке Дерсу оказался еще один ремень. Мы все их связали вместе и одним концом привязали ель за основание.
После этого мы дружно взялись за топоры. Подрубленная ель покачнулась. Еще маленькое усилие, и она стала падать в воду. В это время Чжан-Бао и Чан-Лин схватили концы ремней и закрутили их за пень. Течение тотчас же начало отклонять ель к порогу, она стала описывать кривую от середины реки к берегу, и в тот момент, когда вершина проходила мимо Дерсу, он ухватился за хвою руками. Затем я подал ему палку и вытащил его на берег.
Страшная тяжесть свалилась у меня с души. Я поблагодарил гольда за то, что он вовремя столкнул меня с плота. Дерсу смутился и стал говорить, что так и надо было, потому что если бы он соскочил, а я остался на плоту, то погиб бы наверное, а теперь мы все опять вместе. Он был прав, но тем не менее он рисковал жизнью ради того, чтобы не рисковал ею я.
Человек скоро забывает опасность. Едва она минует, он сейчас же начинает шутить[изд. 4]. Чан-Лин хохотал во все горло и кривлялся, изображая, как Дерсу сидел на суку. Чжан-Бао говорил, что Дерсу так крепко ухватился за сук, что он подумал, не приходится ли он сродни медведю? Смеялся и сам Дерсу тому, как Чан-Лин упал в воду; посмеялись и надо мной, как я очутился на берегу, сам того не помня, и т. д. Вслед за тем мы принялись собирать разбросанные вещи. Когда работы были кончены, солнце уже скрылось за лесом. Вечером мы долго сидели у огня. Чжан-Бао и Чан-Лин рассказывали о том, как каждый из них тонул и как они спасались от гибели. Мало-помалу разговоры на биваке начали стихать. Рассказчики молча еще покурили трубки и затем стали укладываться спать, а я взялся за дневник.
Кругом было темно. Вода в реке казалась бездонною пропастью. В ней отражались звезды. Там, наверху, они были неподвижны, а внизу плыли с водой, дрожали и вдруг вновь появлялись на прежнем месте. Мне было особенно приятно, что ни с кем ничего не случилось. С этими радостными мыслями я задремал.
На другой день мы продолжали наш путь вниз по долине реки Такемы и в три с половиной дня дошли до моря уже без всяких приключений. Это было 22-е сентября. С каким удовольствием я растянулся на чистой циновке в фанзе у тазов! Гостеприимные туземцы окружили нас всяческим вниманием: одни принесли мяса, другие чай, третьи сухую рыбу. Я вымылся, надел чистое белье и занялся работой.
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули «жар» из печей и положили его в котел с золою. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря — дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне показалось, что я сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей — и испугался…
— Дерсу, Дерсу! — закричал я. — Вставай скорей. Дождь сейчас зальет огонь.
Дерсу поднялся со своего ложа.
— Ничего, ничего, капитан! Сейчас мы кладем огонь поближе, — сказал он и начал искать топор.
— Тьфу! — вдруг услышал я его голос. — Как так обмани? Наша в фанза спи. Тебе, капитан, играй.
Тут только я спохватился, что сплю не в лесу, а в фанзе, на кане и под теплым одеялом. Весьма довольный[изд. 5] этим, я лег опять на свое ложе и под шум дождя уснул крепким, крепким сном.
Примечания автора
Примечания издательства и редактора
- ↑ Большой фрагмент дальнейшего текста (от слов «В следующей, соседней седловине…» до «…и, немного не доходя до реки Сяо-Дунанцы, стали биваком») в изданиях 1926 и 1928 годов заменен более кратким:
«Спустившись с Сихотэ-Алиня в долину реки Сица, мы заночевали в зверовой фанзе Чан-Лина, где он в два года поймал 86 соболей. На следующий день к полудню мы дошли до реки Такемы и направились вниз по ее течению, придерживаясь правого края долины.
По пути мы видели одного медведя и нескольких изюбрей.
В этот день мы как-то разленились, шли вяло и, немного не доходя до реки Сяо-дун-нан-цы, стали биваком».
В. К. Арсеньев при окончательной правке вычеркивает этот фрагмент и полностью восстанавливает текст издания 1923 года. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007. - ↑ В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «…а я вычерчивал маршруты». При правке В. К. Арсеньев сначала заменяет это на «делал записи в мои дневники», а затем останавливается на окончательном варианте. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ Текст по изданию 1923 года. В последующих изданиях двух следующих абзацев нет, а этот абзац оканчивается словами «…и чем ниже, тем бег ее становился стремительнее; это подбодрило всех. Словно сговорившись, мы проворно собрали свои котомки и бодро пошли дальше.» — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В текстах 1923 и 1926 годов издания начало абзаца было иным: «Странно устроен человек. Едва опасность минует, сейчас же он начинает шутить». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ В издании 1923 года — «С сладостным сознанием я лег опять…». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.