В ГОРАХ
На другой день погода была пасмурная; по небу медленно ползли тяжелые дождевые тучи, и самый воздух казался потемневшим. Точно предрассветные сумерки. Горы, которые еще вчера были так живописно красивы, теперь имели угрюмый вид.
Мои люди знали, что если нет проливного дождя, то назначенное выступление обыкновенно не отменяется. Только что-нибудь особенное могло задержать нас на биваке.
В 8 часов утра, расплатившись с китайцами, мы выступили в путь по уже знакомой нам тропе, проложенной местными жителями по долине реки Дунгоу к бухте Терней.
В природе чувствовалась какая-то тоска. Неподвижный и отяжелевший от сырости воздух, казалось, навалился на землю, и от этого все кругом притаилось. Хмурое небо, мокрая растительность, грязная тропа, лужи стоячей воды и в особенности царившая кругом тишина — все свидетельствовало о ненастье, которое сделало передышку для того, чтобы снова вот-вот разразиться дождем с еще большею силой.
К полудню мы дошли до верховьев реки Дунгоу и сделали привал. В то время, когда мы сидели у костра и пили чай, из-за горы показался орлан белохвостый. Описав большой круг, он ловко, с налета, уселся на сухоствольной лиственнице и стал оглядываться. Захаров выстрелил в него — и промахнулся. Сильное эхо подхватило звук выстрела и разнесло его далеко во все стороны. Испуганная птица торопливо снялась с места и полетела к лесу.
— Худо, — сказал Дерсу, — будет большой дождь.
На задаваемые вопросы он объяснил, что, если в тихую погоду туман подымается кверху и если при этом бывает сильное эхо — это верный признак затяжного дождя.
Около часу дня я, Н. А. Десулави и П. П. Бордаков пошли вперед, а стрелки начали вьючить мулов. К трем часам мы взошли на перевал, откуда начинался сток воды в реку Каимбе. Надо было бы здесь стать на бивак, но я уступил просьбам своих товарищей, и мы пошли дальше. Не успели мы спуститься с водораздела, как начался дождь, скоро превратившийся в настоящий ливень. Мы развели большой огонь — мокли и сушились в одно и то же время. К сумеркам подошли мулы. Только тогда мы начали переодеваться и ставить палатки.
Вечером дождь пошел еще сильнее, и так — до самого рассвета. Мы не спали всю ночь, зябли, подкладывали дрова в костер, несколько раз принимались пить чай и в промежутках между чаепитиями дремали.
Утром Н. А. Десулави хотел было подняться на гору Хунтами для сбора растений около гольцов[изд. 1], но это ему не удалось. Вершина горы была окутана туманом, а в два часа дня опять пошел дождь, мелкий и частый. Днем мы успели как следует обсушиться, оправить палатки и хорошо выспаться.
На следующий день (29 июля) опять дождь. Нельзя разобраться, где кончается туман и где начинаются тучи. Мелкий, частый дождь шел подряд трое суток с удивительным постоянством.
Терпение наше истощилось[изд. 2]. Н. А. Десулави не мог больше ждать. Отпуск его кончался, и ему надлежало возвратиться в гор. Хабаровск. Несмотря на непогоду, он решил ехать в залив Джигит и там дождаться парохода. Я дал ему двух мулов и двух провожатых. Часов в одиннадцать утра мы расстались, пожелав друг другу счастливого пути и успехов.
В полдень погода не изменилась. Ее можно было бы описать в двух словах: туман и дождь. Мы опять просидели весь день в палатках. Я перечитывал свои дневники, а стрелки спали и пили чай. К вечеру поднялся сильный ветер. Царствовавшая дотоле тишина в природе вдруг нарушилась. Застывший воздух пришел в движение и одним могучим порывом сбросил с себя апатию. Сорванная с деревьев листва закружилась в вихре и стала подниматься кверху. Порывы ветра были так сильны, что ломали сучья, пригибали к земле молодняк и опрокидывали сухие деревья.
— Кончай есть, — сказал Дерсу довольным тоном. — Сегодня ночью наша звезды посмотри, завтра — посмотри солнце.
И действительно, часов в девять вечера темный небесный свод, усеянный миллионами звезд, совершенно освободился от туч[изд. 3]. Сияющие ночные светила словно вымылись в дожде и приветливо смотрели на землю. К утру стало прохладнее.
Следующий день был последним днем июля. Когда занялась заря, стало видно, что погода будет хорошая. В горах еще кое-где клочьями держался туман. Он словно чувствовал, что доживает последние часы, и прятался в глубокие распадки. Природа ликовала: все живое приветствовало всесильное солнце. Только одно оно может прекратить ненастье[изд. 4].
Этот день мы употребили на переход к знакомой нам грибной фанзе около озера Благодати. Опять нам пришлось мучиться в болотах, которые после дождей стали еще непроходимее. Чтобы миновать их, мы сделали большой обход, но и это не помогло. Мы рубили деревья, кусты, устраивали гати[изд. 5], и все-таки наши вьючные животные вязли на каждом шагу чуть не по брюхо. Большого труда стоило нам перейти через зыбуны и только к сумеркам удалось выбраться на твердую почву.
На другой день мы выступили рано. Путь предстоял длинный, и хотелось поскорее добраться до реки Санхобе, откуда, собственно, и должны были начаться мои работы. П. П. Бордаков взял ружье и пошел стороной, я с Дерсу, по обыкновению, отправился вперед, а А. И. Мерзляков с мулами остался сзади. Около второго распадка я присел отдохнуть, а Дерсу стал переобуваться.
Вдруг до нас донеслись какие-то странные звуки, похожие не то на вой, не то на визг, не то на ворчание. Дерсу придержал меня за рукав, прислушался и сказал:
— Медведь!
Мы встали и тихонько пошли вперед. Скоро мы увидели виновника шума. Медведь средней величины возился около большой липы. Дерево росло почти вплотную около скалы. С лицевой стороны на нем была сделана заметка топором, что указывало на то, что рой этот раньше нас и раньше медведя нашел кто-то из людей.
С первого взгляда я понял, в чем дело: медведь добывал мед. Он стоял на задних ногах и куда-то тянулся. Протиснуть лапу в дупло ему мешали камни. Медведь был не из числа терпеливых. Он ворчал и тряс дерево изо всей силы. Вокруг улья вились пчелы и жалили его в голову. Медведь тер морду лапами, кричал тоненьким голосом, валялся по земле и затем вновь принимался за ту же работу. Его уловки были очень комичны. Наконец он утомился, сел на землю по-человечески и, раскрыв рот, стал смотреть на дерево, видимо, что-то соображая. Так просидел он минуты две. Затем вдруг поднялся, быстро подбежал к липе и полез на ее вершину. Взобравшись наверх, он протиснулся между скалой и деревом и, упершись передними и задними лапами в камни, начал сильно давить спиной в дерево. Дерево подалось немного. Но, видимо, ему было больно спину. Тогда медведь переменил положение и, упершись спиной в скалу, стал лапами давить на дерево. Липа затрещала и рухнула на землю. Этого и надо было медведю. Теперь оставалось только разобрать заболонь и добыть соты.
— Его шибко хитрый люди, — сказал Дерсу. — Надо его гоняй, а то скоро весь мед кушай.
Говоря это, он крикнул:
— Тебе какой люди, тебе как чужой мед карабчи![1]
Медведь оглянулся. Увидя нас, он побежал и быстро исчез за скалою.
— Надо его пугай, — сказал Дерсу и выстрелил в воздух.
В это время подошли кони. Услышав наш выстрел, А. И. Мерзляков остановил отряд и пришел узнать, в чем дело. Решено было для добычи меда оставить двух стрелков. Надо было дать пчелам успокоиться, а затем уморить их дымом и собрать мед. Если бы этого не сделали мы, то все равно медведь съел бы весь мед. Минут через пять мы тронулись дальше.
По мере того как продвигаешься на север по побережью моря, замечаешь, как растения маньчжурской флоры один за другим остаются сзади. Первая отстала груша (Pirus sinensis. Lindi.). Я видел ее последний раз на реке Иодзыхе. Потом — акация Маака (Cladrastis amurensis. Benth.): бухта Терней, по-видимому, является для нее северной границей. Дальше всех на север проникает монгольский дуб (Querqus mongolica. Fisch.). Зато лиственница (Larix daurica. Turcz.) появилась на берегу моря небольшими группами. Кроме растущих здесь в изобилии калины (Viburnum sargenti. Koehne.), орешника (Corylus heterophyla. Fisch.) и леспедецы (Lespedeza bicolor. Turcz.), мы заметили перистые пятерные листочки и характерные бледно-желтые цветы лапчатки (Potentilla fruticosa. Lin.), затем кустарниковую низкорослую рябину (Sorbus sambucifolia. Trautv.), дающую мелкие и почти безвкусные светло-красные плоды, а рядом с ней даурский можжевельник (Juniperus daurica. Pal.), стелющийся по земле и подымающий кверху свои густые зеленые ветви с матово-синим оттенком и прошлогодними сухими ягодами.
Дальнейшее путешествие наше до реки Санхобе прошло без всяких приключений. К бухте Терней мы прибыли в четыре часа дня, а через час прибыли и охотники за пчелами и принесли с собою 22 фунта хорошего сотового меду.
Вечером казаки ловили рыбу в реке. Кроме горбуши, в неводок попалось много гольянов (Phoxinus lagowskii. Dyb.).
Здесь мы расстались с П. П. Бордаковым. Он тоже решил возвратиться в Джигит с намерением догнать Н. А. Десулави и с ним доехать до г. Владивостока. Жаль мне было потерять хорошего товарища, да ничего не поделаешь. Мы расстались искренними друзьями. На другой день П. П. Бордаков отправился обратно, а еще через сутки (3-го августа) снялся с бивака[изд. 6] и я со своим отрядом.
На реке Санхобе мы опять встретились с начальником охотничьей дружины Чжан-Бао и провели вместе целый день. Оказалось, что многое из того, что случилось с нами в прошлом году на Имане, ему было известно. От него я узнал, что зимой он ходил разбирать спорный земельный вопрос между тазами и китайцами, а весной был на реке Ното, где уничтожил большую шайку хунхузов.
Я чрезвычайно обрадовался, когда услышал, что он хочет идти со мной на север. Это было вдвойне выгодно. Во-первых, потому, что он хорошо знал географию прибрежного района, во-вторых, его авторитет среди китайцев и влияние на инородцев значительно способствовали выполнению моих заданий.
Небольшая речка Бея[2] (по-удэхейски — Иеля), по которой я пошел от бухты Терней, впадает в реку Санхобе в двух верстах от устья. Она длиною около 12 верст и течет по заболоченной долине, расположенной параллельно берегу моря. Долина эта от моря отделяется небольшим горным кряжем с высотами: Предместник в 416, Техта в 1102 и Абрек в 1326 футов. С правой стороны долины тянутся пологие увалы, с левой — крутые и скалистые сопки, состоящие из кварцевого порфира, диабаза и диорита.
В истоках река Бея поворачивает на восток и доходит почти до самого моря. Тропа проложена китайцами по увалам, с правой стороны долины. Окрестные горы, о которых идет здесь речь, покрыты весьма редким лесом, состоящим преимущественно из клена, бархата, ореха, липы и черной березы. По берегам речки густо растут ивняк и ольха. Открытые места заросли леспедецей, таволожником, шиповником и калиной. Внизу, по низинам — царство тростника, подмаренника и полыни. Местами эти травы положительно глушат все другие растения. Только полевой горошек, пользуясь способностью цепляться за них, мог еще оспаривать свое право на существование.
Следуя за рекой, тропа уклоняется на восток, но не доходит до истоков, а поворачивает опять на север и взбирается на перевал Кудя-лин[3], высота которого определяется в 260 метров. Подъем на него с юга и спуск на противоположную сторону — крутые. Куполообразную гору с левой стороны перевала китайцы называют Цзун-ган-шань[4]. Она состоит, главным образом, из авгитового андезита.
За перевалом мы нашли маленькую горную речку Кудя-хе[5][изд. 7], которая на морских картах называется Кудия, а у тазов — «Кудя-Бязани». Она не имеет выхода в море: устье ее занесено песком и галькой. Вследствие этого здесь образовалась болотина. По словам тазов — это лучшие солонцы во всем прибрежном районе. Действительно, около болота виднелось множество звериных следов. От моря Кудяхе отделяется высокими скалистыми горами, покрытыми с подветренной стороны хвойным лесом.
В зоогеографическом отношении это очень интересное место. Здесь проходит северная граница распространения горалов (Nemorhoedus caudatus. М. Edw.).
Небольшие долинки, обставленные невысокими остроконечными сопками, покрытые лиственным редколесьем, весьма удобны для поселений небольшими хуторами. Прибрежные возвышенности состоят из фильзитовых порфиритов, поверх которых лежат слои вулканических туфов.
За рекой Кудя-хе тропа переваливает через небольшой мысок и спускается в долину другой горной речки, Тавайзы[6] (по-удэхейски — Омукси), длиною в 7—8 верст. Спуск в долину Тавайзы крутой, почти обрывистый.
Еще один перевал — и мы попали в великолепную плодородную долину небольшой реки Адимил, которая на картах обозначена Акмой и которую удэхейцы называют «Агама». Собственно говоря, здесь две речки (значит, и две долинки) сходятся вместе в одной версте от моря. При устье их углубление береговой линии образовало небольшую, весьма живописную бухточку.
Верстах в двух от моря, на левом, возвышенном берегу реки мы нашли хорошенькую китайскую фанзу с названием Дун-Тавайза[7]. От бухты Терней до этого места 27 верст.
Из фанзы навстречу нам вышли два китайца. Они приняли мулов от людей, помогли нам раздеться и пригласили к себе в жилище. Более радушного приема я нигде не встречал. У этих китайцев не было и тени раболепства — они просто были гостеприимны[изд. 8]. Впоследствии от староверов я слышал о них именно такие же отзывы. Где они теперь? Один из них был старик; быть может, его теперь уже нет в живых. Во всяком случае, у всех нас об этих людях сохранились самые хорошие воспоминания. Здесь было так хорошо и уютно, жизнь китайцев казалась такой тихой и мирной, что я решил остаться у них на дневку. Вечером, сидя у жаровни с угольями, я пил чай с солеными лепешками и расспрашивал старика о путях, ведущих на север.
Река Фату (по-удэхейски Фарту) впадает в реку Санхобе с левой стороны, в однодневном пути от устья, и течет с северо-востока параллельно берегу моря. Горный хребет, отделяющий бассейн[изд. 9] ее от речек, текущих непосредственно в море, имеет в среднем высоту в 600 метров. На гребне его следует отметить две вершины: гору «Доброй охоты» (1825 футов) и гору «Столовую» (1835 футов). Следующая большая река, которая берет начало с Сихотэ-Алиня, будет река Билимбе, впадающая в море около горы Железняк, немного южнее мыса Шанц.
Я рассчитывал часть людей и мулов направить по тропе вдоль берега моря, а сам с Чжан-Бао, Дерсу и с тремя стрелками пойти по реке Адимил к ее истокам, затем подняться по реке Билимбе до Сихотэ-Алиня и обратно спуститься по ней же к морю.
Утром 4 августа мы стали собираться в путь. Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас на дорогу продовольствием. Я хотел было рассчитаться с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их солдатам. Я тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
Река Адимил в верховьях слагается из двух ручьев, текущих навстречу друг другу. Верстах в пяти от земледельческой фанзы находится другая, лудевая фанза, в которой живут три китайца-охотника, занимающиеся ловлей оленей ямами.
В долине реки Адимил произрастают лиственные леса дровяного и поделочного характера; в горах всюду видны следы пожарищ. На речках и по увалам — густые заросли таволги, орешника и леспедецы. Дальше в горах есть немного кедра и пихты. Широкие полосы гальки по сторонам реки и бурелом, нагроможденный в русле, указывают на то, что хотя здесь больших наводнений и не бывает, но все же в дождливое время года вода идет очень стремительно и сильно размывает берега.
Так как отряд выступил от фанзы Дун-Тавайза довольно поздно, то пришлось идти почти до сумерек. К вечеру мы дошли до истоков реки Адимил и стали биваком близ перевала на реку Фату. В этот день погода стояла хотя пасмурная и туманная, но было душно и сильно парило. Я опасался дождя и спросил мнения Дерсу насчет погоды. Он сказал, что сейчас состояние погоды такое, что «туман сам еще не знает, превратиться ему в тучи или рассеяться». Сказал это он по-своему и опять назвал туман «люди». У него это вышло так, как будто туман рассуждал, превратиться ли ему в дождь или подождать немного.
Часов в 7 вечера вдруг туман быстро начал подниматься кверху. Одновременно с этим стал накрапывать дождь, который минут через пятнадцать перестал, а вместе с ним рассеялся и туман. На небе выглянули звезды.
Наутро мы поднялись довольно рано, напились чаю и стали подыматься на гору Тигровую (1957 футов), сплошь покрытую осыпями.
Надо сказать, что в прибрежном районе осыпи больше развиты, чем к западу от Сихотэ-Алиня. Одни из них состоят из обломков в метр величиною, другие — из камней с конскую голову, третьи — с голову человека. Обломки в большинстве случаев угловатые и так плотно уложены, что по ним свободно можно идти, как по лестнице. Осыпи древнего происхождения всегда скрыты под мощным покровом растительности. Впрочем, мне часто приходилось видеть старые осыпи, покрытые одними только лишайниками. Они чаще всего располагаются по вершине гор и издали кажутся в виде серых пятен. Иногда осыпи эти занимают большую часть горы. Тогда участки с растительностью на общем сером фоне осыпей кажутся зелеными пятнами.
Как произошли осыпи? Кажется, будто здесь были землетрясения и целые утесы распались на обломки. На самом деле эта работа медленная, вековая и незаметная для глаза. Сначала в каменной породе появляются трещины, они увеличиваются в размерах, сила сцепления уступает силе тяжести, один за другим камни обрываются, падают, и мало-помалу на месте прежней скалы получается осыпь. Обломки скатываются вниз до тех пор, пока какое-либо препятствие их не задержит.
Движение по осыпям, покрытым мхом, всегда довольно затруднительно: то ставишь ногу на ребро, то на грань, или в щель между камнями. Внизу осыпи покрыты землей и травой настолько густо, что их не замечаешь вовсе, но, по мере того как взбираешься выше, растительность постепенно исчезает и острые грани обломков дают себя чувствовать.
Летом, в жаркие дни, багульник (Ledum palustre. Lin.) выделяет такое обилие эфирных масел, что у непривычного человека может вызвать обморочное состояние. За багульниками идут мхи и лишайники. Осыпи для людей не доставляют помехи, но для коней и мулов они являются серьезным препятствием. Приходится обходить их далеко стороною.
Поднявшись на хребет, мы повернули на север и некоторое время шли по гребню. Теперь слева от нас была лесистая долина реки Фату, а справа — мелкие речки, текущие в море: Секуму, Одега 1-я, Одега 2-я, Тания, Вязтыгни, Хотзе, Иеля и Шакира.
Первая — Секуму (по-удэхейски Сектозу) — представляет из себя небольшой ручей (длиною 5 верст), протекающий между отрогами горного хребта, идущего параллельно берегу моря. Две реки Одега (что значит по-удэхейски «Девица») — по-китайски Одегоу — имеют общее устье. Одна Одега — 12, другая — 15 верст. Небольшой горный хребет, разделяющий их между собою, носит то же название и определяется в среднем в 491 фут высоты. К востоку он спускается полого и у моря кончается высокою террасою, поросшей редкой лиственницей и тощим березняком. В долине Первой Одега лес смешанный дровяного характера и только в истоках кое-где попадаются в одиночку кедр, ель и пихта. Большая часть окрестных гор совершенно оголена от лесов пожарами.
Река Одега 2-я (по-удэхейски Одэhе[8]) с левой стороны принимает в себя ключ Луговой. Раньше, по рассказам китайцев, здесь была небольшая лудева, но она сгорела. Манзы ее возобновлять не стали и ушли на реку Псухун.
Речки: Тания (по-китайски — Седонерл и по-удэхейски — Дана), Вязтыгин, Хоома, Хотэе (по-удэхейски Хотэ) и Онектого (по-удэхейски Онектозо, а по-китайски Миланзуай) — горные ручьи, текущие к морю по небольшим распадкам.
Далее будет река Таэле (по-удэхейски Таэ) длиною 12 верст. Около устья долина ее суживается, и река течет как бы в ущелье. В истоках Таэле находится горный узел, откуда берут начало и другие реки: к северо-востоку течет река Билимбе, к югу — Фату, а к морю — маленький ручей Иеля.
Речка Шакира — длиною 10 верст. Устье ее находится в одной версте к югу от Билимбе. Собственно говоря, устья у этой реки нет вовсе, вода разливается по низине и просачивается в море сквозь прибрежную гальку. Долина реки Шакира довольно узкая, расширяющаяся к истокам; почва в ней каменистая; в горах всюду виднеются осыпи. Травянистая растительность состоит главным образом из полыни, орляка и полевого горошка; на релках — заросли орешника, шиповника, таволги и леспедецы. Редколесье около моря состоит из дуба и лиственницы, но по мере того, как подымаешься вверх по реке, лес становится крупнее и разнообразнее.
Вдоль берега моря проложена пешеходная тропа. Она пересекает все упомянутые речки в трех — пяти верстах от их устьев. Твердый грунт тропы допускает движение вьючных обозов. Перевалы через горные отроги между речками не превышают 400 футов.
На всем протяжении от реки Секуму до реки Шакиры в последовательном порядке располагаются следующие горные породы: известняки, известковые песчаники, граниты, гнейсы и кристаллические сланцы.
Часа в четыре дня пошел дождь. Мы спустились с хребта и, как только нашли в ручье воду, тотчас стали биваком.
Стрелки принялись развьючивать мулов, а мы с Дерсу по обыкновению отправились на разведку. Я пошел вверх, а он вниз по ключу.
Дождь в лесу — это двойной дождь. Каждый куст и каждое дерево при малейшем сотрясении обдают путника водою. В особенности много дождевой воды задерживается на листве леспедецы. Через пять минут я был таким же мокрым, как если бы окунулся с головой в реку.
Я хотел было уже повернуть назад, как вдруг увидел какое-то странное животное. Оно спускалось с дерева на землю. Я прицелился и выстрелил. Животное стало биться на земле. Вторым выстрелом я прекратил его мучения. Это оказалась дикая кошка (по-китайски — Елиза). Меня поразили ее размеры. Сначала я думал, что это рысь, но отсутствие кисточек на ушах и длинный хвост убедили меня, что это дикая кошка (Felis cuptilura Elliot). Длина ее равнялась 3 футам 7 дюймам; окраска — буровато-желтовато-серая с едва заметными пятнами по всему телу, брюхо и внутренняя сторона ног — грязновато-белые. Хвост короче, чем у домашней кошки, и не имеет поперечных темных полос. От домашней кошки она отличается не только своими крупными размерами, но и другими признаками: более сильными зубами, длинными усами и густой шерстью.
Дикая кошка ведет одиночный образ жизни и держится в густых сумрачных лесах, где есть скалистые утесы и дуплистые деревья. Это весьма осторожное и трусливое животное становится способным на яростное нападение при самозащите.
Охотники делали опыты приручения молодых котят, но всегда неудачно. Удэхейцы говорят, что котята дикой кошки, даже будучи взятыми совсем малыми, никогда не ручнеют.
Специально за дикой кошкой никто не охотится, и убой ее — дело случайное. Местные китайцы из кошачьего меха делают зимние воротники и шапки.
В Уссурийском крае дикая кошка распространена повсеместно и особенно часто встречалась около Владивостока и на Русском острове.
Забрав свой трофей, я возвратился на бивак. Там все уже были в сборе, палатки поставлены, горели костры, варился ужин. Вскоре возвратился и Дерсу. Он сообщил, что видел несколько свежих тигровых следов и один из них недалеко от нашего бивака.
Часов в 8 вечера дождь перестал, хотя небо было по-прежнему хмурое. До полуночи вызвался караулить Дерсу. Он надел унты, подправил костер и, став спиною к огню, стал что-то по-своему громко кричать в лес.
— Кому ты кричишь, с кем говоришь? — спросили его стрелки.
— Амба[изд. 10], — отвечал он. — Моя говори ему: на биваке много солдат есть. Солдаты стреляй, тогда моя виноват нету.
И он опять принялся кричать протяжно и громко: «А-та-та-ай, а-та-та-ай». Ему вторило эхо, словно кто перекликался в лесу, повторяя на разные голоса последний слог — «ай». Крики уносились все дальше и дальше и замирали вдали[изд. 11].
Вдруг какой-то сильный шум, похожий на стрекотание, окружил нас. Что-то больно ударило меня в лицо, и в то же время я почувствовал посторонний предмет у себя на шее. Я быстро поднял руку и схватил что-то жесткое, колючее и испуганно сбросил на землю. Это был огромных размеров жук, похожий на жука-оленя, но только без рогов. Другого такого жука я смахнул с руки и вдруг увидел еще трех жуков у себя на рубашке и двух на одеяле. Их было много. Они ползали около костра и падали в горящие уголья. Особенно страшными казались те, что летали и старались сесть на голову. Я вскочил с постели и отбежал в сторону. Солдаты отмахивались руками и ругались. Дерсу стоял на ногах и говорил:
— Моя раньше такой люди, — он указал на жука, — много посмотри нету; один-один каждый год найди… Как его так много собрался?
Я поймал одного Это оказался (Callipogon relictus S.T. Sh.), редкий представитель фауны, оставшейся в Уссурийском крае в наследие от третичного периода. Он был коричневого цвета, с пушком на спине, с сильными челюстями, загнутыми кверху, и очень напоминал дровосека, только усы у него были покороче. Длина тела его равнялась 9½ сантиметра, а ширина спиногруди — 3 сантиметрам. Небольшие глаза треугольной формы были расположены по сторонам головы; они были темного цвета и как бы прикрыты мелкой сеткой.
Долго мы провозились с жуками и успокоились только после полуночи.
Примечания автора
- ↑ Т. е. украл.
- ↑ Бэй-я — северное разветвление.
- ↑ Гу-цзя лин — перевал (или хребет) семьи Гу.
- ↑ Цзун-гань шань — гора, от которой отходят главные дороги.
- ↑ Гу-цзя хэ — речка семьи Гу.
- ↑ Да-вай-цзы — большой заливчик.
- ↑ Дун-да-вай-цзы — восточная большая бухточка.
- ↑ Буква h изображает звук, средний между «г» и «х».
Примечания издательства и редактора
- ↑ Гольцы — вершины гор, лишенные растительности. (См. словарь из издания «В дебрях Уссурийского края» 1928 года.) — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Окончательный вариант фразы. В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «Наконец, терпение наше лопнуло». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ Окончательный вариант фразы. В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «небесный купол, усеянный звездами». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ Окончательный вариант правки. В издании 1923 года — «…всесильное солнце, только одно могущее восстановить порядок на земле и прекратить ненастье». В изданиях 1926 и 1928 годов — «…всесильное солнце, могущее прекратить ненастье». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ Гать — настилка из деревьев и кустарников на заболоченных местах. (См. словарь из издания «В дебрях Уссурийского края» 1928 года.) — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «снялся с якоря». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ В этом случае вероятно происхождение китайского названия от тазского, с добавлением «-хе» («река»). — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В тексте издания 1923 года эта фраза имела продолжение: «…и караулили каждое наше желание», исключенное в 1926 и 1928 годах. Авторской правкой не восстановлено. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ Бассейн — территория, занимаемая рекой и всеми ее притоками. (См. словарь из издания «В дебрях Уссурийского края» 1928 года.) — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Амба — злой дух; этим же словом туземцы называют и тигра. (См. словарь из издания «В дебрях Уссурийского края» 1928 года.) — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Окончательный вариант правки, исполненный В. К. Арсеньевым на отдельном листке, вклеенном в книгу. В тексте изданий 1923, 1926 и 1928 годов: «Эхо подхватило и далеко разнесло по лесу его крики». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.