Дерсу Узала/Полный текст/IV. ПЕРВЫЙ ПОХОД

Дерсу Узала : Из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 г. — Глава IV. Первый поход
автор Владимир Клавдиевич Арсеньев
Дата создания: до 1917, опубл.: 1923. Источник:
  • Владимир Клавдиевич Арсеньев. Собрание сочинений в 6 томах. Том I. / Под ред. ОИАК. — Владивосток, Альманах «Рубеж», 2007. — 704 с.
  • Арсеньев, В. К. Дерсу Узала : из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 г. / В. К. Арсеньев. — Владивосток : Изд. Товарищества Изд. «Свободная Россия», 1923. — 255 с. — С. 25. — (Б-ка «Свободная Россия» ; № 20).

IV

ПЕРВЫЙ ПОХОД

Выступление. — Дерсу находит отряд по следам. — Река Иодзыхе и река Литянгоу. — Население. — Притоки реки Иодзыхе. — Лудева. — Тайга. — Пауки. — Съемка в лесу. — Да-Синанца и ее притоки. — Затяжные дожди. — Горбатый таза и его семья. — Бегство их от китайцев. — Сон Дерсу и поминки по усопшим.

Наконец, после долгого ожидания, в конце июня на пароходе «Эльдорадо» прибыли наши мулы. Это было радостное событие, выведшее нас из бездействия и позволившее выступить в поход.

Пароход стал шагах в четырехстах от устья реки. Мулы были спущены прямо в воду. Они тотчас же ориентировались и поплыли к берегу, где их уже ожидали стрелки.

Двое суток мы пригоняли к мулам седла и налаживали вьюки и 1-го июля тронулись в путь[изд. 1].

На реке Иодзыхе наш отряд разделился. Я, Н. А. Десулави и П. П. Бордаков с частью команды отправились на реку Синанцу[1], а А. И. Мерзляков с остальными людьми пошел вверх по реке Литянгоу[2]. Около последних тазовских фанз, в северо-западном углу долины, нам надлежало разойтись. В это время ко мне подошел Дерсу и попросил разрешения остаться на один день у тазов. Завтра к вечеру он обещал нас догнать. Я высказал опасения, что он может нас не найти. Гольд громко засмеялся и сказал:

— Тебе иголка нету, птица тоже нету — летай не могу. Тебе земля ходи, нога топчи, след делай. Моя глаза есть — посмотри.

На это у меня уже не было возражений. Я знал его способность разбираться в следах и согласился. Мы пошли дальше, а он остался на реке Иодзыхе. На второй день утром Дерсу действительно нас догнал. По следам он узнал все, что произошло у нас в отряде: он видел места наших привалов, видел, что мы долго стояли на одном месте — именно там, где тропа вдруг сразу оборвалась, видел, что я посылал людей в разные стороны искать дорогу. Здесь один из стрелков переобувался. Из того, что на земле валялся кусочек тряпки с кровью и клочок ваты, он заключил, что кто-то натер ногу, и т. д. Я привык к его анализу, но для стрелков это было откровением. Они с удивлением и любопытством поглядывали на гольда.

Река Иодзыхе[3] (по-удэхейски — Иеньи) на морских картах названа «Владимировой» и показана маленьким ручейком. Долина ее шириною около трех верст и имеет левый край возвышенный и гористый, а правый — пологие увалы, поросшие редкой осиною, березой, ольхой и лиственницей. Уловить, где именно долина переходит в горы, нельзя. Выше по реке картина меняется, и горы принимают резко выраженный характер.

Здесь, кроме дуба (Querqus mongolica. Fisch.), растут: черная и белая береза (Betula daurica. Pal. et Betula latifolia. Tausch.), китайский ясень (Fraxinus rhynchophylla. Hanc), орех (Juglans manshurica. Мах.), клен (Acer Mono. Мах.), пихта (Abies nephrolepis. Max.), пробковое дерево (Phellodendron amurense. Rupr.), тис (Taxus cuspidata. Sieb. et Zuc.), акация (Maackia amurensis. Rupr.), осина (Populus tremula. L.) и липа (Tilia amurensis. К.), а из кустов — лещина (Corylus heterophylla. Fisch.), боярышник (Crataegus manshurica. H. Buck.), калина (Viburnum sargenti. Koehne.), таволга (Spiraea salicifolia. Lin.) и леспедеца (Lespedeza bicolor. Turcz.).

Река Иодзыхе близ устья разбивается на множество рукавов, из которых один подходит к правой стороне долины. Место это староверы облюбовали для своего будущего поселка[изд. 2].

Тропа от моря идет вверх по долине так, что все протоки Иодзыхе остаются от нее вправо, но потом, как раз против устья Дунгоу, она переходит реку вброд около китайских фанз, расположенных у подножия широкой террасы, состоящей из глины, песку и угловатых обломков.

Реку Иодзыхе было бы справедливо назвать «Козьей рекой». Нигде я не видел так много этих грациозных животных, как здесь.

Сибирская козуля (Capreolus pygargus. Pal.) крупнее европейской. Сжатое с боков тело ее имеет в длину полтора метра и в высоту 87 сантиметров. Красивая, притупленная голова с большими подвижными округленными ушами сидит на длинной шее и у самцов украшена двумя маловетвистыми рогами, на конце вильчатыми и имеющими не более 6-ти отростков.

Общая окраска тела козули летом темно-ржавая, зимою — буро-серая. Сзади на ляжках, около хвоста, цвет шерсти белый. Охотники его называют «зеркалом». Когда козуля бежит, она сильно вскидывает задом. Защитная окраска делает ее совершенно невидимой: цвет шерсти животного сливается с окружающей обстановкой, и видно одно только мелькающее белое «зеркало».

Осенью, в октябре месяце, козуля большими табунами оставляет лесистые местности Уссурийского края и перекочевывает в Маньчжурию. Впрочем, некоторый процент животных остается в приханкайских степях. Заметив место, где табуны коз переплывали через реку, казаки караулили их и избивали во множестве, не разбирая ни пола, ни возраста. С проведением железной дороги и заселением долины Уссури сибирская козуля перестала совершать такие перекочевки. Убой животных на переправах сошел на нет, и о таких ходах ныне сохранились только воспоминания.

В общем дикая коза пугливое животное, вечно преследуемое четвероногими хищниками и человеком. Она всегда держится настороже и старается уловить малейший намек на опасность при помощи слуха и обоняния.

Любимым местопребыванием козули являются лиственные болотистые леса, и только вечером они выходят пастись на поляны. Даже и здесь, при полной тишине и спокойствии, козуля все время оглядывается и прислушивается. Убегая в испуге, козуля может делать изумительно большие прыжки через овраги, кусты и завалы буреломного леса.

В Уссурийском крае козуля обитает повсеместно, где только есть поляны и выгоревшие места. Она не выносит высоких гор, покрытых осыпями, и густых хвойных лесов.

Охотятся за ней ради ее мяса. Зимние шкурки идут на устройство спальных мешков, кухлянок и дох; рога продаются по полтора рубля за пару.

Любопытно, что козуля охотно мирится с присутствием других животных и совершенно не выносит изюбря. В искусственных питомниках, при совместной жизни, она погибает. Это особенно заметно на солонцах. Если такие солонцы сперва разыщут козы, они охотно посещают их до тех пор, пока не придут олени.

Охотники неоднократно замечали, что как только на солонцах побывали изюбри, козули покидают их на более или менее продолжительное время.

Редколесье в горах, пологие увалы, поросшие кустарниковой растительностью, и широкая долина реки Иодзыхе, покрытая высокими тростниками и полынью, весьма благоприятны для обитания диких коз.

Мы часто видели их выбегающими из травы, но они успевали снова так быстро скрываться в зарослях, что убить не удалось ни одной.

Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Так как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов, что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль реки и прятался за валежником. Из этого можно было заключить, что страшный зверь приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами[изд. 3].

По рассказам тазов, месяца два тому назад один тигр унес ребенка от самой фанзы. Через несколько дней другой тигр напал на работавшего в поле китайца и так сильно изранил его, что он в тот же день умер.

В долине реки Иодзыхе водится много фазанов. Они встречались чуть ли не на каждом шагу. Любимыми местами их обитания были заросли около пашен и плантаций снотворного мака, засеваемого китайцами для сбора опиума.

Среди тальниковых зарослей по старицам и протокам изредка попадались и рябчики. Они чем-то кормились на земле и только в случае тревоги взлетали на деревья. В воздухе кружилось несколько белохвостых орланов. Один из них вдруг начал спускаться к реке. Осторожно пробрался я по траве к берегу и стал наблюдать за ним. Он сел на гальку около воды. Тут было несколько ворон, лакомившихся рыбой. Орлан стал их прогонять. Вороны сначала пробовали было обороняться, но, получив несколько сильных ударов клювом, уступили свои места и улетели прочь. Тогда орлан занялся рыболовством. Он прямо вошел в воду и, погрузив в нее брюхо, хвост и крылья, стал прыгать по воде. Не более как через минуту он поймал одну рыбину, вытащил ее на берег и тут же принялся есть. Насытившись, пернатый хищник опять поднялся на воздух. Тотчас к нему присоединилось еще два орлана. Тогда они стали описывать плавные круги. Они не гонялись друг за другом, а спокойно парили в разных плоскостях, поднимаясь все выше и выше, в беспредельную синеву неба.

Скоро они превратились в маленькие, едва заметные точки, и если я не потерял их из виду, то только потому, что не спускал с них глаз.

В это время со стороны дороги я услышал призывные крики. Мои спутники требовали, чтобы я возвратился[изд. 4]. Минут через пять я присоединился к отряду.

В нижнем течении река Иодзыхе принимает в себя три небольших притока: справа — Сяо-Иодзыхе[4] длиною 10 верст и слева — Дунгоу[5], с которой мы познакомились уже в прошлом году, и Литянгоу, по которой надлежало теперь идти А. И. Мерзлякову. Река Сяо-Иодзыхе очень живописная. Узенькая извилистая долинка обставлена по краям сравнительно высокими горами. По словам китайцев, в вершине ее есть мощные жилы серебро-свинцовой руды и медного колчедана.

Долина реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1½ версты, местами суживается до 100 сажен. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются гари, и кое-где есть негустые лиственные леса. Чем выше подыматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими. В верховьях Литянгоу есть китайская зверовая фанза. От нее тропа поворачивает налево в горы и идет на Иман. Подъем на перевал Хунтами с южной стороны затруднителен; в истоках долина становится очень узкой и завалена камнями и буреломным лесом. Высота перевала, по измерениям А. И. Мерзлякова, равна 2480 футам.

Население окрестностей реки Иодзыхе — смешанное и состоит из китайцев и тазов — удэхейцев. Китайские фанзы сосредоточены главным образом на левом берегу реки, а туземцы поселились выше по долине, около гор.

Здешние манзы очень скрытны; они не хотели указывать дорог и, даже наоборот, всячески старались сбить нас с толку. Все туземцы[изд. 5] находились в неоплатном долгу у них и немилосердно эксплуатировались. Китайцы отняли у тазов женщин и разделили между собою как движимое имущество. На задаваемые по этому поводу вопросы тазы отмалчивались, а если и говорили что-нибудь, то украдкой, шепотом, озираясь по сторонам. У них еще живы были воспоминания о сородичах, заживо погребенных в земле за то, что пробовали было протестовать и мстить насильникам. Тазы говорили, что эта казнь производилась на глазах жен и детей казненных: китайцы заставили их присутствовать при «погребении».

В этот день мы дальше не пошли и, выбрав фанзу, которая была почище, расположились биваком на дворе ее, а седла и все имущество убрали под крышу.

На следующий день мы расстались с китайцами, которые этому, видимо, были очень рады. Хотя они и старались быть к нам внимательными, но в услугах их чувствовалась неискренность, я сказал бы даже — затаенная злоба.

Тропа опять перешла за реку и верст через пять привела нас к тому месту, где Иодзыхе разбивается на три реки: 1) Синанцу, 2) Кулему (этимология этого слова мне неизвестна) и 3) Ханьдахезу[6]. Кулему длиною верст в сорок течет с запада и имеет истоки в горах Сихотэ-Алиня, а Ханьдахеза — 20 верст длиною; по последней можно выйти на реку Сицу (приток Санхобе), где в прошлом году меня застал лесной пожар. От места слияния этих рек и начинается собственно Иодзыхе. Здесь с правой стороны (по течению) высится высокая скалистая сопка «Да-лаза». Тропа проходит у ее подножья. Китайцы говорят, что это излюбленное местопребывание тигров.

Река Синанца течет по продольной долине между Сихотэ-Алинем и хребтом, идущим параллельно берегу моря. Она длиною около 75 верст, шириною до 15 сажен и имеет быстроту течения 4 версты в час.3а скалистой сопкой версты три тянутся места открытые и отчасти заболоченные. Дальше поляна начинает возвышаться и незаметно переходит в террасу, поросшую редким лиственным лесом.[изд. 6]Спустившись с нее, мы прошли еще с полверсты и затем вступили в роскошный лес.

Если я хочу представить себе девственную тайгу, то каждый раз мысленно переношусь в долину реки Синанцы.

Кроме обычных ясеня (Fraxinus manshurica. Rup.), березы Эрмана (Betula Ermani. Cham.) и ольхи (Alnus incana. L.), здесь произрастали: аянская ель (Picea Ajanensis. Fisch.) — представительница охотской флоры, клен с красными ветвями (Acer ukurunduense. Fr. et M.), имеющий листву как у не-клёна, затем черемуха Маака (Prunus Maackii. М.) с желтой берестой, как у березы, и с ветвями, пригнутыми к земле, над чем немало потрудились и медведи, и наконец, в изобилии по берегам реки ивняки (Salix acutifolia Wild), у которых молодые побеги имеют красновато-сизый оттенок. Подлесье состояло из всевозможных кустарников, между которыми следует отметить колючий крыжовник (Ribes burejense. Sr. Schmidt.) с весьма мелкими закругленными мохнатыми листьями и белый дерен (Cornus alba. Lin.) с гибкими длинными ветвями и ланцетовидными листьями, сверху темно-зелеными, снизу белесоватыми.

Вверху ветви деревьев переплелись между собою так, что совершенно скрыли небо. Особенно поражали своими размерами тополь (Populus suaveolens. Fisch.) и кедр (Pinus Koraiensis. Sieb. et Zucc). Сорокалетний молодняк, растущий под их покровом, казался жалкою порослью. Сирень (Syringa amurensis. Rupr.), обычно растущая в виде кустарника, здесь имела вид дерева в пять саженей высоты и в два фута в обхвате. Старый колодник[изд. 7], богато украшенный мхами, имел весьма декоративный вид и вполне гармонировал с окружающей его богатой растительностью.

Густой подлесок, состоящий из чертова дерева (Eleutherococcus senticosus. Мах.), виноградников (Vitis amurensis. Rupr.) и лиан (Schizandra chinensis. Baill.), делает места эти труднопроходимыми, вследствие чего наш отряд подвигался довольно медленно: приходилось часто останавливаться и высматривать, где меньше бурелома, и обводить мулов стороною.

В этот день Н. А. Десулави отметил в своем дневнике растущие в сообществе следующие цветковые и тайнобрачные растения: 1) клинтонию (Clintomia udensis. Traut. et Mey.) с крупными сочными листьями и белыми цветами на длинном стебельке; 2) гнездовку (Neottia nidus avis. Rich.) с многочисленными ароматичными фиолетовыми цветами; 3) козлец (Scorzonera albicaufis. Bng.) — высокое растение с длинными сидячими листьями и с беловато-желтыми цветами, затем 4) папоротник (Nephrodium euspinulosum. Diels.) с большими ажурными листьями треугольной формы, напоминающими, по первому впечатлению, листья орляка (Pteris) и 5) Athyrium Felix-femina. Roth — тоже с отдельными большими листьями, форма которых непостоянна и меняется в зависимости от окружающей их обстановки.

Чем дальше, тем больше лес был завален колодником и тропа вовсе не была приспособлена для передвижений с вьюками. Во избежание задержек вперед был послан рабочий авангард под начальством Захарова. Он должен был убирать бурелом с пути и, где нужно, делать обходы. Иногда упавшее дерево застревало вверху. Тогда обрубали только нижние ветви его, оставляя проход в виде ворот; у лежащего на земле колодника обивали сучки, чтобы мулы не попортили ног и не накололись брюхом.

После полудня отряд дошел до лудевы. Она пересекала долину реки Синанцы и одним концом упиралась в скалистую сопку. Лудева была старая, и потому следовало внимательно смотреть под ноги, чтобы не попасть в какую-нибудь ловушку. Путеводная тропа привела нас к покинутой зверовой фанзе. Около нее на сваях стоял амбар, предназначаемый для хранения запасов продовольствия, зверовых шкур, пантов и прочего охотничьего имущества. Здесь мы и заночевали.

Утром спать нам долго не пришлось. На рассвете появилось много мошкары; воздух буквально кишел ею. Мулы оставили корм и жались к кострам. На скорую руку мы напились чаю, собрали палатки и тронулись в путь.

От зверовой фанзы тропа идет густым лесом. Она сильно кружит, обходя колодник и густые заросли виноградников.

Производить съемку в таком лесу затруднительно. В чаще не видно тропы, и не знаешь, куда повернет она, направо или налево. Скоро я приспособился; вышло это случайно. Один из стрелков пошел вперед и тем указал мне ее направление. После этого я уже всегда держал одного человека впереди себя на таком расстоянии, чтобы не терять его из виду. Кроме того, я снабдил его колокольчиком и местами брал азимуты по звуку. В орнитологическом отношении леса в долине реки Синанцы особенно богаты представителями «лазящих» из семейства Picidae. Постукивание клювами и резкие крики их неслись отовсюду. Здесь были большие пестрые дятлы, потом дятлы средней величины с красным надхвостьем, маленькие с такой же окраской и зеленые с красным теменем.

Обыкновенно во второй половине лета появляются большие черные пауки (Orbitelae). Они строят тенета колесного типа, причем основные нити бывают длиною от 3-х до 4-х саженей и так прочны, что их свободно можно оттягивать в сторону рукою. В августе месяце пауки эти пропадают, и на их место появляются другие, меньших размеров, желто-зеленого цвета, с красным рисунком на брюшке и головогруди. Эти противные паутины встречались чуть ли не на каждом шагу.

В особенности много неприятностей испытывает тот, кто едет впереди ему то и дело приходится снимать паутину с лица или сбрасывать наука, уцепившегося за нос.

В этот день мы дошли до того места, где Синанца разделяется надвое: Да-Синанцу[7] и Сяо-Синанцу[8]. Первая является главной рекой, вторая — ее притоком.

По мере приближения к водоразделу угрюмее становился лес и больше попадалось зверовых следов; тропа стала часто прерываться и переходить то на одну, то на другую сторону реки, и, наконец, мы потеряли ее совсем.

На этом протяжении в Синанцу впадают следующие горные речки: Пярл-гоу и Изимлу — справа; Лаза-гоу и Хунголя-гоу[9] — слева. Сама по себе река немноговодна, но бурелом, сложенный в большие груды, указывает на то, что во время дождей вода подымается настолько высоко, что деревья по ней свободно переносятся с одного места на другое.

Чем дальше, тем идти становилось труднее. Поэтому я решил оставить мулов на биваке и назавтра продолжать путь с котомками. Мы рассчитывали в два дня достигнуть водораздела; однако этот переход отнял у нас четверо суток. В довершение всего погода испортилась — пошли дожди.

В верховьях река Синанца с левой стороны принимает в себя целый ряд мелких ручьев, стекающих с Сихотэ-Алиня.

Выбрав один из них, мы стали взбираться на хребет. По наблюдениям Дерсу, дождь должен был быть затяжным. Тучи низко ползли над землею и наполовину окутывали горы. Следовательно, на вершине хребта мы увидели бы только то, что было в непосредственной от нас близости. К тому же взятые с собой запасы продовольствия приходили к концу. Это принудило нас на другой день спуститься в долину.

Двое суток мы отсиживались в палатках. Наружу нельзя было показать носа. По хмурому небу низко, словно в перегонки, бежали тяжелые тучи и сыпали дождем.

Наконец терпение наше лопнуло, и, невзирая на непогоду, мы решили идти назад к морю. Не успели мы отойти от бивака на такое расстояние, с которого в тихую погоду слышен ружейный выстрел, как дождь сразу прекратился; выглянуло солнце, и тогда, словно по мановению волшебного жезла, все кругом приняло ликующий вид, только мутная вода в реке, прибитая к земле трава и клочья тумана в горах указывали на недавнее ненастье.

Утомленные непогодой, мы рано стали на бивак. Вечером около нашего табора с ревом ходил тигр. Ночью мы поддерживали усиленный огонь и несколько раз стреляли в воздух.

Дня через два мы дошли до того места, где оставили мулов и часть команды. Около устья реки Синанцы мы застали туземную семью, состоящую из горбатого таза, его жены, двух малых детей и еще одного молодого удэхейца, по имени Чан-лин. Они стояли на галечниковой отмели и занимались ловлей рыбы. Невдалеке от их стойбища на гальке лежала опрокинутая вверх дном лодка. Белизна дерева и свежие подпалины на бортах ее свидетельствовали о том, что она только что выдолблена и еще не видела воды. Горбатый таза объяснил нам, что сам он лодок делать не умеет и для этого нарочно пригласил своего племянника с реки Такемы.

Поговорив немного с инородцами, мы пошли дальше, а Дерсу остался. На другой день он догнал нас и сообщил много интересного. Оказалось, что местные китайцы решили отобрать от горбатого таза его жену с детьми и увезти их на Иман. Таза решил бежать. Если бы он пошел сухопутьем, китайцы догнали бы его и убили. Чан-лин посоветовал ему сделать лодку и уйти морем.

25-го июля мы пошли к китайским фанзам, расположенным около реки Дунгоу, по долине которой идет путь на реку Санхобе.

Следующая ночь была темная и дождливая. Тазы решили воспользоваться ею для побега. Совпало так, что китайцы тоже в эту ночь решили сделать нападение и не только отобрать женщину, но и раз навсегда отделаться от обоих тазов. Дерсу как-то пронюхал об этом и сообщил удэхейцам о грозящей им опасности. Захватив с собою винтовку, он отправился в фанзу горбатого таза и разжег в ней огонь, как будто все обитатели ее были дома. В это время тазы тихонько спустили лодку в воду и посадили в нее женщину и детей. Надо было проплыть мимо китайского селения. Ночь была ветреная, дождливая, и это способствовало успеху.

Чтобы лодку не было видно, Дерсу вымазал ее снаружи грязью и углем. Как ни старались оба охотника, но обмануть собак не удалось. Они учуяли тазов и подняли лай. Китайцы выскочили из фанзы, но лодка прошла опасное место раньше, чем они успели добежать до реки. Дерсу решил проводить тазов до самого моря. В своей жизни он много раз был свидетелем жестокой расправы китайцев с инородцами и потому всеми силами души ненавидел их. Приблизительно через час лодка дошла до моря. Здесь Дерсу распрощался с тазами и вышел на берег. Опасаясь встречи с китайцами, он не пошел назад по дороге, а спрятался в лесу и только под утро возвратился к нам на бивак.

26-го июня мы пробыли еще на реке Иодзыхе. Стрелки занимались приведением в порядок своей обуви и стиркой белья.

Целый день Дерсу был в каком-то мрачном настроении. Он все время уединялся и не хотел ни с кем разговаривать. Потом он попросил у меня три рубля и ушел куда-то. В четыре часа пополудни Н. А. Десулави и П. П. Бордаков пошли экскурсировать по окрестностям, а я занялся вычерчиванием маршрута по реке Синанце.

В сумерки снова появился туман. По мере того как становилось темнее, он сгущался все больше и больше: скоро в нем утонули противоположный берег реки и фанзы китайцев. Казалось, вместе с туманом на землю спустилась мертвящая тишина, нарушаемая только падением капель воды с намокшей листвы деревьев.

В это время пришел один из стрелков и стал рассказывать о том, что Дерсук (так всегда они его звали) сидит один у огня и поет песню.

Я спросил его, где он видел гольда.

— Далеко, — отвечал он мне, — в лесу около речки.

Стрелок объяснил мне, что надо идти по тропе до тех пор, пока справа я не увижу свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста я прошел в указанном направлении и ничего не видел. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг слабо сквозь туман в стороне заметил отблеск костра. Не успел я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.

То, что я увидел, было так для меня неожиданно и ново, что я замер на месте и не смел пошевельнуться. Дерсу сидел перед огнем лицом ко мне. Рядом с ним лежали топор и винтовка. В руках у него был нож. Уткнув себе в грудь небольшую палочку, он строгал ее и тихо пел какую-то песню. Пение его было однообразно-унылое и тоскливое. Он не дорезал стружек до конца. Они загибались одна за другую и образовывали султанчик. Взяв палочку в правую руку и прекратив пение, он вдруг обращался к кому-то в пространство с вопросом и слушал, слушал напряженно, но ответа не было. Тогда он бросал стружку в огонь и принимался строгать новую. Потом он достал маленькую чашечку, налил в нее водки из бутылки, помочил в ней указательный палец и по капле бросил на землю во все четыре стороны. Опять он что-то прокричал и прислушался. Далеко в стороне послышался крик какой-то ночной птицы. Дерсу вскочил на ноги.

Он громко запел ту же песню и весь спирт вылил в огонь. На мгновение в костре вспыхнуло синее пламя. После этого Дерсу стал бросать в костер листья табаку, сухую рыбу, мясо, соль, чумизу, рис, муку, кусок синей дабы, новые китайские улы, коробок спичек и наконец пустую бутылку. Дерсу перестал петь. Он сел на землю, опустил голову на грудь и глубоко о чем-то задумался.

Тогда я решил к нему подойти и нарочно спустился на прибрежную гальку, чтобы он слышал мои шаги. Старик поднял голову и посмотрел на меня такими глазами, в которых я прочел тоску. Я спросил его, почему он так далеко ушел от фанзы, и сказал, что беспокоился о нем. Дерсу ничего не ответил мне на это. Я сел против него у огня. Минут пять сидели мы молча. В это время опять повторился крик ночной птицы. Дерсу спешно поднялся с места и, повернувшись лицом в ту сторону, что-то закричал ей громким голосом, в котором я заметил нотки грусти, страха и радости. Затем все стихло. Дерсу тихонько опустился на свое место и стал поправлять огонь. Накалившаяся докрасна бутылка растрескалась и стала плавиться.

Я не расспрашивал его, что все это значит; я знал, что он сам поделится со мною — и не ошибся.

— Там люди много, — начал он. — Китайцы, солдаты… Понимай нету, смеяться будут, — мешай.

Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны[изд. 8]. Они просили его принести им дров и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный мир своим родным, которые, по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом. Тогда я осторожно спросил его о криках ночной птицы, на которые он отвечал своими криками.

— Это «Ханяла»[10], — ответил Дерсу. — Моя думай, это была жена. Теперь она все получила. Наша можно в фанзу ходи.

Дерсу встал и разбросал в стороны костер. Стало вдвое темнее. Через несколько минут мы шли назад по тропе. Дерсу молчал, и я молчал тоже.

Кругом было тихо. Сочный воздух точно застыл. Густой туман спустился в самую долину, и начало моросить. При нашем приближении к фанзам собаки опять подняли громкий лай.

Дерсу, по обыкновению, остался ночевать снаружи, а я вошел в фанзу, растянулся на теплом кане[изд. 9] и начал дремать. Рядом за стеной слышно было, как мулы ели сено. Собаки долго не могли успокоиться.

Из головы у меня не выходил образ Дерсу. Он все время стоял передо мною. Мне смертельно было жаль старика. Его вера в загробный мир, его любовь к давно умершей семье были так просты и так трогательны. Я чувствовал, что с каждым днем все более и более привязываюсь к нему. Если не ошибаюсь, и он отвечал мне тем же. Быть может, это было то, что называется «сродством душ». Так промаялся я до утра и уснул только перед самым рассветом.

Примечания автора

  1. Си нань ча — юго-западное разветвление.
  2. Ли-тянь-гоу — внутренняя желобчатая долина.
  3. Яо-цзы-хе — река с ямами (омутами).
  4. Сяо Яо-цзы-хе — малая река с омутами.
  5. Дун-гоу — восточная долина.
  6. Ханьда — лось (маньчжурское слово), Хэ-цзы — речка (китайское).
  7. Да Си-нань-ча — большой юго-западный приток (развилина).
  8. Сяо Си-нань-ча — малый юго-западный приток.
  9. Пянь-эр-гоу — покатая долина. Лаза-гоу — скалистая долина. Хун-гао-лян-гоу — долина красного гаоляна.
  10. Тень, душа.

Примечания издательства и редактора

  1. Окончательный вариант абзаца. В изданиях 1923 и 1926 годов вторая фраза выглядела так: «30-го июня была последняя дневка, а на следующий день, 1-го июля…» — далее по тексту. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
  2. Данный абзац, имеющийся в изданиях 1923, 1926 и 1928 годов, при окончательной правке вычеркнут В. К. Арсеньевым. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
  3. Слова «и кабанами» добавлены автором при правке. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
  4. Окончательный вариант фразы. В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов: «Это спутники требовали моего возвращения». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
  5. В изданиях 1923, 1926 и 1928 годов — «тазы», исправлено автором. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
  6. Два предложения — «3а скалистой сопкой … поросшую редким лиственным лесом.» — в варианте первого издания. В последующих изданиях эти фразы были изменены: «За скалистой сопкой тянется открытая и заболоченная поляна. Дальше она начинает возвышаться и незаметно переходит в террасу, поросшую редким лиственным лесом.»Примечание редактора Викитеки.
  7. «Колодник — древесные стволы, упавшие в лесу.» (См. словарь из издания «В дебрях Уссурийского края» 1928 года.) — Примечание редактора Викитеки.
  8. В текстах изданий 1923, 1926 и 1928 годов — «и совершенно не имели чего есть». — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
  9. «Кан — нары, подогреваемые дымоходами.» (См. словарь из издания «В дебрях Уссурийского края» 1928 года.) — Примечание редактора Викитеки.