Одинъ изъ конюшихъ короля Агилульфа сближается съ его супругою, что тайно дознано королемъ; онъ находитъ его и остригаетъ. Остриженный стрижетъ другихъ и такимъ путемъ избѣгаетъ бѣды.
Новелла Филострато, по временамъ то заставлявшая краснѣть дамъ, то вызывавшая ихъ дружный смѣхъ, была окончена, и королевѣ благоугодно было, чтобы дальнѣйшая очередь перешла къ Памнинеѣ, которая весело начала такой разсказъ:
— Бываютъ люди, которые ужасно спѣшатъ показать, что они все знаютъ и что отъ нихъ ничего не скроешь. Иной разъ такой человѣкъ спѣшитъ уличить другого, какъ только замѣтилъ его въ чемъ-нибудь, и дѣлаетъ это въ полномъ убѣжденіи, что тѣмъ снимаетъ съ себя позоръ, тогда какъ на самомъ дѣлѣ только усиливаетъ его. Я хочу показать вамъ это, дорогія подруги, на примѣрѣ одного доблестнаго короля; съ нимъ было нѣкоторое происшествіе, по сути дѣла, такъ сказать, противоположное тому, какое случилось съ Мазетто, и, бытъ можетъ, не требовавшее такой изворотливости, какую пришлось проявить Мазетто.
Лангобардскій король Агилульфъ, подобно своимъ предшественникамъ, избралъ своею столицею ломбардскій городъ Павію. Онъ былъ женатъ на Теуделингѣ, вдовѣ Аутари, также бывшаго королемъ другого лангобардскаго государства. Теуделинга была красавица собою, притомъ женщина умная и добродѣтельная, только не очень счастливая въ любви. Всѣ дѣла, и событія въ лангобардскомъ народѣ шли счастливо и благополучно, благодаря уму и доблестямъ Агилульфа. И вотъ случилось, что въ красавицу королеву страстно влюбился одинъ изъ придворныхъ конюшихъ, человѣкъ далеко не знатнаго происхожденія, но по своимъ достоинствамъ стоявшій гораздо выше своего низменнаго званія, при томъ же красивый собою и статный, какъ самъ король. Несмотря на ничтожество происхожденія, онъ не былъ лишенъ разума и ясно понималъ, что его любовь ни съ чѣмъ несообразна, а потому не открывалъ ея никому и не рѣшался дать о ней знать ни единымъ взглядомъ. Онъ не обманывалъ себя тщетными надеждами обратить когда-либо вниманіе королевы, и утѣшался только тѣмъ, что его мысли направлены на такой возвышенный предметъ; пожираемый любовнымъ пламенемъ, онъ изо всѣхъ силъ старался сдѣлать все, чѣмъ только могъ угодить королевѣ, стремясь превзойти всѣхъ своихъ сотоварищей. Поэтому королева при выѣздахъ особенно охотно садилась на ту лошадь, за которою ходилъ онъ, и каждый разъ, когда это случалось, влюбленный былъ наверху блаженства; онъ не отходилъ отъ ея стремени, ощущая величайшее счастіе отъ одного прикосновенія къ ея одеждѣ.
Но, какъ мы часто видимъ, чѣмъ меньше становится надежда, тѣмъ сильнѣе возгорается любовь; такъ было и съ этимъ злополучнымъ конюшимъ. Ему стало, наконецъ, не въ мочь выносить свою скрытую страсть, безъ малѣйшей надежды впереди, и не разъ уже, не имѣя силъ отрѣшиться отъ своей любви, онъ подумывалъ о смерти. Онако, онъ хотѣлъ избрать такой родъ смерти, чтобы изъ него было ясно видно, что онъ погибъ отъ любви, которую питалъ къ королевѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ ему захотѣлось покончить съ собою такимъ способомъ, чтобы хотя отчасти, если не вполнѣ, попытаться удовлетворить своему страстному желанію. Онъ никакъ не рѣшался прямо сказать королевѣ ни единаго слова, не хотѣлъ также и писать ей, понимая, что и словесныя, и письменныя изъясненія будутъ напрасны. Ему хотѣлось какъ-нибудь такъ ухитриться, чтобы провести съ королевою ночь. Для этого не было другого средства, какъ, принявъ видъ короля, — а ему было извѣстно, что тотъ не всегда проводитъ съ нею ночь, — попытаться пройти къ ней въ спальню ночью. Онъ нѣсколько ночей подъ-рядъ прятался въ большой залѣ, которая находилась между комнатами короля и королевы, и старался подсмотрѣть, въ какомъ видѣ и въ какой одеждѣ король проходитъ къ ней. И въ одну ночь онъ, наконецъ, увидѣлъ, какъ король вышелъ изъ своихъ покоевъ, завернувшись въ широкій плащъ, неся въ одной рукѣ зажженый свѣтильникъ, а въ другой — трость, прошелъ къ королевѣ, не говоря ни слова, стукнулъ разъ или два въ дверь спальни своею тростью, и ему тотчасъ отворили и приняли изъ рукъ его свѣтильникъ. Увидѣвъ это и дождавшись его возвращенія, конюшій подумалъ, что и ему можно будетъ такъ же сдѣлать. Онъ разъискалъ плащъ, похожій на тотъ, что былъ на королѣ, запасся свѣтильникомъ и палкою, тщательно вымылся, чтобы запахъ конюшни не обезпокоилъ королеву и не возбудилъ въ ней подозрѣнія въ обманѣ, и спрятался въ залѣ, какъ дѣлалъ раньше.
Убѣдившись, что всѣ спятъ и настало, наконецъ, время исполнитъ свои желанія или проложить себѣ дорогу къ смерти, которой онъ жаждалъ, конюшій выбилъ огонь съ помощью захваченныхъ съ собою кремня и огнива, зажегъ свѣтильникъ, закутался въ плащъ, и, закрытый имъ, подошелъ къ двери спальной и стукнулъ два раза въ дверь палкою. Дверь была открыта заспанной горничной, которая приняла свѣтильникъ и спрятала его. Конюшій, не говоря ни слова, вступилъ за занавѣски… Зная, что у короля была манера, когда онъ былъ чѣмъ-нибудь разстроенъ, ничего не слушать, онъ самъ сдѣлалъ видъ, что чѣмъ-то разстроенъ и хранилъ молчаніе, и королева также молча приняла его… Какъ ни тяжко было ему оставить ее, онъ опасался, чтобы его восторги не кончились большой бѣдой, и потому всталъ, опять одѣлъ плащъ, взялъ свѣтильникъ, не говоря ни слова вышелъ, и какъ можно скорѣе убрался къ себѣ на постель.
Едва онъ успѣлъ лечь, какъ вдругъ поднялся король и явился къ королевѣ, которая была крайне этимъ удивлена. Когда онъ легъ и весело привѣтствовалъ ее, она, обманутая его шутливымъ настроеніемъ, сказала ему:
— О, государь, что это сегодня за новости такія? Только-что вы вышли отъ меня и тотчасъ вновь пожаловали! Что это вы дѣлаете, берегитесь!
Король, слыша эти слова, тотчасъ понялъ, что королева была введена въ обманъ кѣмъ-то, подражавшимъ его одеждѣ и манерамъ; но онъ былъ человѣкъ мудрый, и сообразивъ, что ни сама королева, никто другой не замѣтили обмана, и самъ не захотѣлъ ей открывать его. А сколько нашлось бы глупцовъ, которые на его мѣстѣ тотчасъ закричали бы: «Я не былъ здѣсь! Кто же былъ? Какъ это произошло? Кто онъ?» Вышло бы очень много непріятностей, королева была бы только понапрасну встревожена; вдобавокъ и ему самому пришлось бы извѣдать не мало позора, а умолчи онъ объ этомъ дѣлѣ, ему не угрожалъ никакой стыдъ. Его душа была полна гнѣва и озлобленія за нанесенное ему оскорбленіе. Онъ надѣлъ свой плащъ, вышелъ изъ спальной и рѣшилъ тотчасъ потихоньку разузнать, кто это сдѣлалъ; онъ понималъ, что это долженъ быть кто-нибудь изъ домашнихъ. Король захватилъ съ собою фонарикъ съ маленькою свѣчкою и пошелъ въ длинный флигель, который былъ въ его дворцѣ выстроенъ надъ конюшнями; здѣсь спала почти вся его прислуга. Ему пришло въ голову соображеніе, что у того, кто былъ съ его женою, не могли еще успокоиться ни пульсъ, ни сердце, послѣ перенесеннаго усилія. И потому, войдя во флигель, онъ, начавъ съ одного конца комнаты, принялся осторожно ощупывать спящихъ, чтобы узнать, у кого сильно бьется сердце. Всѣ уже крѣпко спали, кромѣ того, что былъ у королевы; онъ еще не заснулъ, и видя вошедшаго короля и зная чего онъ ищетъ, очень испугался, а отъ этого его сердце, и безъ того все еще трепетавшее отъ утомленія, начало биться еще сильнѣе. Онъ сообразилъ, что если король это замѣтитъ, то несомнѣнно предастъ его смерти. Раздумывая, что именно слѣдовало ему предпринять, онъ успѣлъ высмотрѣть, что король былъ безъ всякаго оружія; онъ и разсудилъ, что лучше всего прикинуться спящимъ и ждать, что тотъ будетъ дѣлать. Король долго искалъ и все не находилъ, что ему было нужно, наконецъ, подошелъ и къ этому, и найдя, что его сердце сильно бьется, сказалъ самъ себѣ: «Это онъ!» Но ему не хотѣлось, чтобы кто-нибудь узналъ о его намѣреніяхъ и потому ограничился тѣмъ, что только обрѣзалъ бывшими съ нимъ ножницами съ одной стороны пукъ волосъ, которые у того были очень длинные; по этому знаку король разсчитывалъ послѣ безошибочно признать его. Сдѣлавъ это, король вернулся въ свои покои.
Конюшій, все это ясно слышавшій, какъ человѣкъ хитрый, тотчасъ понялъ, съ какою цѣлью его отмѣтили. Онъ, ни мало не медля, всталъ, нашелъ ножницы, которыхъ тамъ было нѣсколько штукъ для стрижки лошадей, и началъ, тихонько обходя спящихъ, у всѣхъ обрѣзать пучки волосъ надъ ухомъ. Сдѣлавъ это, онъ, никѣмъ не замѣченный, легъ спать.
На утро, вставъ отъ сна, король приказалъ, прежде чѣмъ отопрутъ ворота дворца, чтобы всѣ его служители собрались къ нему. Всѣ, они предстали передъ нимъ съ непокрытыми головами и онъ началъ высматривать остриженнаго; видя, что большая часть изъ нихъ были острижены одинаково, король очень изумился и подумалъ про себя: «Тотъ, кого я ищу, человѣкъ хотя и низменнаго происхожденія, ясно показалъ, что онъ весьма смышленъ».
И тутъ король увѣрился, что найти то, чего искалъ, тихо и безъ огласки, онъ будетъ не въ состояніи. Не желая изъ-за мелочной мстительности рисковать крупнымъ позоромъ, онъ порѣшилъ однимъ внушительнымъ словомъ обличить виновнаго и показать, что ему все извѣстно. И король проговорилъ, обращаясь ко всѣмъ служителямъ:
— Пусть тотъ, кто это сдѣлалъ, не осмѣливается дѣлать этого въ другой разъ! Идите съ Богомъ!
Другой на его мѣстѣ началъ бы всѣхъ ихъ истязать пытками и допросами и такимъ путемъ обнаружилъ бы, что именно надо было скрыть. Наконецъ, изобличивъ виновнаго, насытивъ свою месть, всетаки не смылъ бы своего позора, а только еще больше усилилъ его, да вдобавокъ опозорилъ бы жену. Тутъ же, слыша загадочныя слова короля, всѣ дивились и долго разсуждали о томъ, что это могло бы значить; но никто ничего не могъ понять, кромѣ одного, кого касались слова короля. У конюшаго хватило ума, пока король былъ живъ, никому не выдавать тайны и болѣе не рисковать своею жизнью, рѣшаясь на подобныя дѣла.