имъ, подошелъ къ двери спальной и стукнулъ два раза въ дверь палкою. Дверь была открыта заспанной горничной, которая приняла свѣтильникъ и спрятала его. Конюшій, не говоря ни слова, вступилъ за занавѣски… Зная, что у короля была манера, когда онъ былъ чѣмъ-нибудь разстроенъ, ничего не слушать, онъ самъ сдѣлалъ видъ, что чѣмъ-то разстроенъ и хранилъ молчаніе, и королева также молча приняла его… Какъ ни тяжко было ему оставить ее, онъ опасался, чтобы его восторги не кончились большой бѣдой, и потому всталъ, опять одѣлъ плащъ, взялъ свѣтильникъ, не говоря ни слова вышелъ, и какъ можно скорѣе убрался къ себѣ на постель.
Едва онъ успѣлъ лечь, какъ вдругъ поднялся король и явился къ королевѣ, которая была крайне этимъ удивлена. Когда онъ легъ и весело привѣтствовалъ ее, она, обманутая его шутливымъ настроеніемъ, сказала ему:
— О, государь, что это сегодня за новости такія? Только-что вы вышли отъ меня и тотчасъ вновь пожаловали! Что это вы дѣлаете, берегитесь!
Король, слыша эти слова, тотчасъ понялъ, что королева была введена въ обманъ кѣмъ-то, подражавшимъ его одеждѣ и манерамъ; но онъ былъ человѣкъ мудрый, и сообразивъ, что ни сама королева, никто другой не замѣтили обмана, и самъ не захотѣлъ ей открывать его. А сколько нашлось бы глупцовъ, которые на его мѣстѣ тотчасъ закричали бы: «Я не былъ здѣсь! Кто же былъ? Какъ это произошло? Кто онъ?» Вышло бы очень много непріятностей, королева была бы только понапрасну встревожена; вдобавокъ и ему самому пришлось бы извѣдать не мало позора, а умолчи онъ объ этомъ дѣлѣ, ему не угрожалъ никакой стыдъ. Его душа была полна гнѣва и озлобленія за нанесенное ему оскорбленіе. Онъ надѣлъ свой плащъ, вышелъ изъ спальной и рѣшилъ тотчасъ потихоньку разузнать, кто это сдѣлалъ; онъ понималъ, что это долженъ быть кто-нибудь изъ домашнихъ. Король захватилъ съ собою фонарикъ съ маленькою свѣчкою и пошелъ въ длинный флигель, который былъ въ его дворцѣ выстроенъ надъ конюшнями; здѣсь спала почти вся его прислуга. Ему пришло въ голову соображеніе, что у того, кто былъ съ его женою, не могли еще успокоиться ни пульсъ, ни сердце, послѣ перенесеннаго усилія. И потому, войдя во флигель, онъ, начавъ съ одного конца комнаты, принялся осторожно ощупывать спящихъ, чтобы узнать, у кого сильно бьется сердце. Всѣ уже крѣпко спали, кромѣ того, что былъ у королевы; онъ еще не заснулъ, и видя вошедшаго короля и зная чего онъ ищетъ, очень испугался, а отъ этого его сердце, и безъ того все еще трепетавшее отъ утомленія, начало биться еще сильнѣе. Онъ сообразилъ, что если король это замѣтитъ, то несомнѣнно предастъ его смерти. Раздумывая, что именно слѣдовало ему предпринять, онъ успѣлъ высмотрѣть, что король былъ безъ всякаго оружія; онъ и разсудилъ, что лучше всего прикинуться спящимъ и ждать, что тотъ будетъ дѣлать. Король долго искалъ и все не находилъ, что ему было нужно, наконецъ, подошелъ и къ этому, и найдя, что его сердце сильно бьется, сказалъ самъ себѣ: «Это онъ!» Но ему не хотѣлось, чтобы кто-нибудь узналъ о его намѣреніяхъ и потому ограничился тѣмъ, что только обрѣзалъ бывшими съ нимъ ножницами съ одной стороны пукъ волосъ, которые у того были очень длинные; по этому знаку король разсчитывалъ послѣ безошибочно признать его. Сдѣлавъ это, король вернулся въ свои покои.
