[206]
VI.
Въ гостяхъ у мельника.
— Вотъ такъ барскія вещи принесъ ты съ собою, Руди!—сказала ему старая тетка, и ея странные орлиные глаза засверкали, а худая шея заворочалась еще быстрѣе.—Везетъ тебѣ, Руди! Дай я расцѣлую тебя, милый мой мальчикъ!
И Руди позволилъ себя цѣловать, хотя по лицу его видно было, что онъ только покоряется обстоятельствамъ, примиряется съ маленькими домашними непріятностями.
— Какой ты красавецъ, Руди!—прибавила старуха.
— Ну, ну, разсказывай сказки!—сказалъ Руди и засмѣялся; слова старухи, однако, польстили ему.
—А я все-таки повторю!—сказала она.—Везетъ тебѣ!
— Ну, насчетъ этого-то я согласенъ съ тобой!—отвѣтилъ онъ, и ему вспомнилась Бабетта.
Никогда еще онъ такъ не скучалъ по глубокой долинѣ.
„Теперь они, вѣрно, дома!“—сказалъ онъ самъ себѣ.—„Вѣдь, прошло уже два дня съ того срока, который они назначили! Надо пойти въ Бэ!“
И Руди пошелъ въ Бэ. Хозяева оказались дома. Приняли его очень радушно и передали поклоны отъ Интерлакенскихъ родственниковъ. Бабетта говорила не много; она стала вдругъ молчалива; зато говорили ея глаза, и Руди этого было довольно. Мельникъ вообще любилъ поговорить самъ,—онъ, вѣдь, привыкъ, что надъ его прибаутками и красными словцами всегда дружно смѣялись: еще бы! онъ былъ такой богачъ! Но теперь онъ, повидимому, предпочиталъ слушать разсказы Руди о его охотничьихъ приключеніяхъ. Руди разсказывалъ о трудностяхъ и опасностяхъ, которыя приходится испытывать охотнику за
[207]сернами на высокихъ скалахъ, какъ приходится карабкаться по ненадежнымъ снѣжнымъ карнизамъ, которыя прилѣпляютъ къ краю скалъ вѣтеръ да погода, перебираться по опаснымъ мостамъ, переброшеннымъ черезъ пропасти снѣжною мятелью. И глаза Руди такъ и блестѣли, когда онъ разсказывалъ объ этихъ приключеніяхъ, о смышлености сернъ, объ ихъ смѣлыхъ прыжкахъ, о свирѣпомъ „фёнѣ“ и катящихся лавинахъ. Онъ отлично замѣчалъ, что разсказы его все больше и больше располагали къ нему мельника; особенно же понравились тому разсказы объ ягнятникахъ и отважныхъ королевскихъ орлахъ.
Неподалеку оттуда, въ кантонѣ Валлисъ,—разсказывалъ между прочимъ Руди—находилось орлиное гнѣздо, хитро устроенное подъ выступомъ скалы. Въ гнѣздѣ былъ одинъ птенецъ, но до него ужъ не добраться было! Еще на дняхъ одинъ англичанинъ предлагалъ Руди цѣлую горсть золота, если онъ достанетъ птенца живымъ. „Но всему есть границы!“—отвѣтилъ ему Руди. „Орленка достать нельзя; надо быть сумасшедшимъ, чтобы взяться за такое дѣло!“
Вино текло, текла и бесѣда, и вечеръ показался Руди черезчуръ короткимъ, а между тѣмъ онъ простился съ хозяевами только далеко за полночь.
Свѣтъ еще виднѣлся нѣсколько времени въ окнахъ дома и мелькалъ между вѣтвями деревьевъ. Изъ слухового окна вышла на крышу комнатная кошка, а по водосточной трубѣ поднялась туда кухонная.
— Знаешь новость на мельницѣ?—спросила комнатная кошка.—Въ домѣ тайная помолвка! Отецъ-то еще ничего не знаетъ! А Руди и Бабетта цѣлый вечеръ то и дѣло наступали другъ другу подъ столомъ на лапки! Они и на меня наступили два раза, но я и не мяукнула, чтобы не возбудить подозрѣній.
— А вотъ я такъ непремѣнно мяукнула бы!—сказала кухонная кошка.
— Ну, что можно въ кухнѣ, то не годится въ комнатѣ!—сказала комнатная.—А хотѣлось бы мнѣ знать, что скажетъ мельникъ, когда услышитъ о помолвкѣ!
Да, это-то хотѣлось знать и Руди, и ждать долго онъ не смогъ. Черезъ нѣсколько дней по мосту, перекинутому черезъ Рону и соединявшему кантоны Валлисъ и Во, катился дилижансъ, а въ немъ сидѣлъ Руди, бодрый и смѣлый, какъ всегда,
[208]и предавался чуднымъ мечтамъ о согласіи, которое получитъ сегодня же вечеромъ.
Когда же вечеръ насталъ и дилижансъ покатился по той же дорогѣ обратно, въ немъ опять сидѣлъ Руди, а комнатная кошка опять явилась съ новостью.
— Эй, ты, изъ кухни! Знаешь что? Мельникъ-то, вѣдь, узналъ все. Нечего сказать, славный конецъ вышелъ! Руди явился сегодня подъ вечеръ и о чемъ-то долго шептался съ Бабеттою въ сѣняхъ, какъ разъ передъ комнатой мельника. Я лежала у самыхъ ихъ ногъ, но имъ не до меня было. „Я прямо пойду къ твоему отцу!“ сказалъ Руди:—„Что-жъ, это дѣло честное!“—„Не пойти-ли мнѣ съ тобою?“ спросила Бабетта:—„Я подбодрю тебя!“—„Я и безъ того бодръ!“ отвѣтилъ Руди:—„Но, пожалуй, пойдемъ вмѣстѣ; при тебя онъ волей-неволей будетъ сговорчивѣе!“ И они вошли въ комнату; по пути Руди пребольно наступилъ мнѣ на хвостъ! Онъ ужасно неуклюжъ! Я мяукнула, но ни онъ, ни Бабетта и ухомъ не повели. Они отворил дверь, вошли оба, а я прошмыгнула впередъ и вспрыгнула на спинку стула,—кто-жъ его зналъ, какъ Руди станетъ тутъ расшаркиваться! А вотъ мельникъ такъ шаркнулъ его! Любо! Вонъ изъ дома, въ горы, къ сернамъ! Пусть мѣтитъ въ нихъ, а не въ нашу Бабетточку!
— Ну, а что же Руди говорилъ?—спросила кухонная кошка.
— Говорилъ что? Да что всегда говорится при сватовствѣ: „Я люблю ее, а она меня! А разъ въ кринкѣ хватаетъ молока на одного, хватитъ и на двоихъ!“—„Но она сидитъ слишкомъ высоко! Тебѣ не достать ея!“ сказалъ мельникъ: „Она сидитъ на мѣшкѣ съ крупой, да еще съ золотою вдобавокъ! Вотъ что! Тебѣ не достать до нея!“—„До всего можно достать, была бы охота!“ отвѣтилъ Руди,—онъ, вѣдь, смѣлый такой.—„А вотъ орленка-то все-таки не можешь достать, самъ же сказалъ! Ну, а Бабетта сидитъ еще повыше!“—„Я достану обоихъ!“ сказалъ Руди.—„Такъ я подарю тебѣ Бабетту, когда ты подаришь мнѣ живого орленка!“ сказалъ мельникъ и захохоталъ такъ, что слезы покатились у него по щекамъ. „А теперь спасибо за посѣщеніе, Руди! Приходи опять завтра, насъ не будетъ дома! Прощай!“ Бабетта тоже мяукнула „прощай“, да такъ жалобно, словно котенокъ, потерявшій матку.—„Слово—слово, человѣкъ—человѣкъ!“ сказалъ Руди:—„Не плачь,
[209]Бабетта! Я добуду орленка!“—„И надѣюсь, сломишь себѣ шею!“ сказалъ мельникъ: „А мы избавимся отъ твоей бѣготни!“ Да вотъ это я называю „шаркнуть“! Теперь Руди нѣтъ, Бабетта сидитъ и плачетъ, а мельникъ напѣваетъ нѣмецкую пѣсню; онъ выучился ей во время поѣздки! Ну, что до меня, то я горевать не стану,—толку изъ этого не будетъ!
— Ну, все же хоть для вида надо!—сказала кухонная кошка.
