Крапулинскій и Вашляпскій,
Родовитые поляки,
Храбро бились съ москалями
Какъ присяжные рубаки.
Вотъ они уже въ Парижѣ…
Такъ на свѣтѣ всё превратно!
Впрочемъ, жить — какъ и погибнуть —
За отечество пріятно.
Какъ Ахиллъ любилъ Патрокла,
Какъ Давидъ Іонаѳана, —
Точно также обожали
И другъ друга оба пана.
Не клепали другъ на друга
И не грызлись, какъ собаки,
Хоть и были оба пана
Родовитые поляки.
На одной квартирѣ жили,
На одной постели спали;
Тѣ же блохи и невзгоды
Ихъ равно одолѣвали.
Вмѣстѣ ѣли, но съ условьемъ,
Чтобъ по счёту ресторана
Не платить имъ другъ за друга:
Не платили оба пана.
Та же прачка Генріета
На обоихъ ихъ стирала,
Къ нимъ являлась каждый мѣсяцъ
И бѣльё ихъ забирала.
Пять рубахъ и трое нижнихъ
Завели себѣ гуляки,
Хоть и были оба пана
Родовитые поляки.
Вотъ сидятъ передъ каминомъ,
Пригорюнясь оба друга.
Только слышно какъ фіакры
Дребезжатъ да воетъ вьюга.
Подкрѣпившись добрымъ пуншемъ,
Цѣлой чашей пуншевою —
Ужь конечно не слащёнымъ,
Не разбавленнымъ водою —
Имъ взгрустнулось на чужбинѣ
По поляхъ родного края —
И промолвилъ Краи уланскій,
Слёзы горькія роняя:
«Ахъ! зачѣмъ не здѣсь со хною
Мой халатъ, тулупъ любимый,
Рысья шапка, что оставилъ
Я въ странѣ моей родимой?»
Отвѣчалъ ему Вашляпскій:
"Узнай въ тебѣ собрата:
Ты горюешь по отчизнѣ
Изъ-за шапки и халата!
"Нѣтъ, не всё ещё погибло!
Наши женщины рожаютъ;
Наши дѣвушки имъ въ этомъ
Соревнуютъ, подражаютъ —
«И дарятъ такихъ героевъ,
Какъ Собѣсскій и Уминскій,
Шулеркевичь, Свинтусевичь,
И великій панъ Ослинскій!»