Громада (Вазов; Уманов-Каплуновский)/Баян 1888 (ДО)

Громада : Поэма изъ шопской жизни
авторъ Иван Вазов, пер. В. В. Уманов-Каплуновский

Оригинал: болг. Грамада, опубл.: 1879. — См. Баян. Сборник произведений современных славянских поэтов и народной поэзии. Перевод опубл.: 1888. Источникъ: az.lib.ru

I.
ГРОМАДА^[1].

Поэма изъ шопской^[2] жизни.

(Посвящ. В. И. Петковичу).

Полюбилъ красавецъ Ка̀мэнъ
Молодую Цэну
И стремился постоянно
Къ ней душой своею.
Онъ любилъ не потому, что
Та имѣла много
Ожерельевъ, платьевъ, шитыхъ
Шолкомъ, и монисто;
Что отецъ ея — знатнѣйшій
Въ городѣ начальникъ;
Что назначилъ онъ въ наслѣдство
Денегъ ей безъ мѣры, —
Нѣтъ, любилъ ее за то онъ,
Что подобно небу
Очи дивныя имѣла,
Что имѣла сердце
И умомъ была смышлена.
Въ молодые годы
Человѣку все нетрудно,
Все онъ побѣждаетъ;
Если будетъ онъ работать
Честно, безкорыстно,
То богатымъ станетъ, знатнымъ;
Но любить онъ можетъ
Только разъ, и потому-то
Надо осторожно
Избирать себѣ невѣсту,
Чтобы жить съ ней дружно.

* * *

Цэна въ женихи избрала
Камэна младого
И сняла ему цвѣточекъ
Со своей головки^[3]
Вотъ они на вечеринкахъ
Вмѣстѣ ужь бываютъ
И по праздникамъ танцуютъ
Рядомъ въ хороводѣ;
А когда она съ восходомъ
Иль съ заходомъ солнца
За водой идетъ студеной, —
Дожидаетъ Камэнъ,
Чтобъ напиться изъ кувшина
Дорогой невѣсты,
И дрожитъ, прощаясь съ нею,
Отъ любви сгораетъ.
Даже издали по звону
Котликовъ^[4], по смѣху
Или крику, по походкѣ
Онъ ее узнаетъ.

* * *

Кто изъ смертныхъ въ этой жизни
Незнакомъ съ любовью!
Сердце чье въ груди не билось
Отъ мученій страсти!
Горе, радость, все приходитъ
Въ часъ любви желанный.
Въ это время даже шорохъ
Душу намъ смущаетъ;
Вѣтерокъ едва замѣтный,
Тихій шелестъ листьевъ,
Насѣкомаго движенье —
Трепетать заставятъ.

* * *

Время шло для нихъ въ забавахъ
И въ любовныхъ вздохахъ.
Утромъ, вечеромъ бывали
Вмѣстѣ, даже ночью
Видѣли во снѣ другъ друга.
Нѣтъ, они не знали
И не вѣрили тому, что
Есть на свѣтѣ горе
И что скоро рокъ ужасный
Рушитъ ихъ надежды.

* * *

Да, отецъ у Цэны, Цэко,
И богатъ и знатенъ;
Онъ до трехъ имѣетъ тысячъ
Штукъ скота, а также
Нѣтъ ни счета, ни предѣловъ
Всѣмъ его усадьбамъ;
Не довольствуясь богатствомъ,
Набираетъ съ бѣдныхъ
И изъ дани государству
Крадетъ половину;
Говорятъ, что съ Пашаджикомъ
Лютымъ свелъ знакомство
И, когда тотъ пріѣзжаетъ
Въ домъ къ нему, мастикой^[5]
Угощаетъ; всѣхъ нечестныхъ
Покровитель — Цэко.

* * *

У него семья большая
И невѣстокъ столько-жъ,
Сколько сыновей и внуковъ…
Всѣми уважаемъ
Онъ за знатный родъ и должность,
И когда проходитъ,
Всѣ встаютъ съ земнымъ поклономъ;
Что-же за глазами
Говорятъ о немъ, — не знаетъ
Этихъ толковъ Цэко.
Онъ ужасно недоволенъ,
Что влюбился Камэнъ
Въ Цэну, и молва объ этомъ
Раздражаетъ Цэко.

* * *

«Этотъ песъ мнѣ сердце гложетъ,
Ядомъ обливаетъ.
Право, совѣстно подумать,
Что онъ любитъ Цэну!
Нѣтъ, не будетъ онъ мнѣ зятемъ, --
Онъ не мужъ для Цэны!»
Про себя такъ думалъ Цэко,
Громко-же воскликнулъ:
«Знаешь, глупая дѣвчонка
Что про насъ толкуютъ?..
Нѣтъ, пора покончить съ этимъ. —
Камэна подальше,
И не смѣй ни у колодца,
Ни на вечеринкахъ
Говорить съ нимъ! Онъ не пара
Намъ, покуда бѣденъ,
И пока отецъ твой, Цэко,
Живъ еще, — не будешь
Ты его женою!»
Послѣ
Этихъ словъ напала
Грусть-тоска на Цэну; радость
Быстро улетѣла:
Ей нельзя ходить ужъ больше
За водой къ колодцу,
Съ милымъ стать не смѣетъ рядомъ,
Говорить не смѣетъ…
Страшно ей отцовской мести:
Онъ сказалъ не даромъ,
Что обоимъ будетъ плохо;
Онъ на то способенъ.

* * *

Между тѣмъ тоскуетъ Камэнъ;
Сердце замираетъ
У него, смотря на Цэну,
Что она не хочетъ
Говорить съ нимъ и, при встрѣчѣ,
Избѣгаетъ взглядовъ.
Если-же на вечеринкахъ
Разспросить захочетъ, —
Цэна, бросивъ взглядъ печальный,
Молча отвернется.

* * *

Стала жизнь ему несносна;
Даже плачетъ Камэнъ,
Что надъ нимъ смѣются, дразнятъ,
Попрекаютъ Цэной…
И, въ концѣ концовъ, старуха
Мать ему сказала:
«Не тужи, сынокъ родимый, —
Все пройдетъ безслѣдно.
Цэна — дочка чорбаджіи^[6]
И тебѣ не пара…
Полюби-ка лучше нашу.»
— «Перестань, родная.
Не томи меня напрасно, —
Не забыть мнѣ Цэны!»
Съ грустнымъ взоромъ ходитъ Камэнъ,
Бродитъ онъ безъ цѣли;
Силы-жъ, — молодость, здоровье —
Даромъ пропадаютъ.
То гордыня овладѣетъ;
То придетъ, напротивъ,
Несдержимое желанье
Выдать тайну сердца.
Но кому? Друзьямъ — какъ будто
Стыдно; красныхъ дѣвокъ
Онъ давно ужъ избѣгаетъ…

* * *

Вечеромъ однажды
Онъ случайно встрѣтилъ Цэну
И сказалъ въ смущеньи:
«Отчего ты такъ сердита
И меня забыла?
Отчего меня не любишь? —
Оттого-ль, что бѣденъ?
Но вѣдь я на все согласенъ…
Я добуду денегъ…
Или ты мнѣ измѣнила?!.»
— «О, мой милый Камэнъ!
На тебя я не сердита
И вѣрна, какъ прежде,
Денегъ также мнѣ не надо;
Но отецъ мой грозный
Запретилъ съ тобой встрѣчаться…
Господи, отъ страху
Холодъ въ жилахъ пробѣгаетъ.»
— «Неужели правда?!
Ты меня все также любишь?
Такъ бѣжимъ отсюда!»
Вскрикнулъ Камэнъ, отъ восторга
Самъ себя не помня.
«Да, бѣжимъ!» сказала Цэна,
Жениха цѣлуя.
«Убѣжимъ далеко въ горы!»
Повторилъ ей Камэнъ:
«Ты легка, какъ Божья пташка,
Я жъ силенъ и молодъ
И тебя весь путь свободно
Пронести могу я».
Сговорившись и поклявшись,
Оба удалились
Съ тѣмъ, чтобъ завтра къ ночи снова
Быть на этомъ мѣстѣ.

* * *

Но куда направить бѣгство?
Гдѣ найти спасенье?
Чѣмъ питаться? Что за горе!
Молодыхъ влюбленныхъ
Эти думы не тревожатъ:
Имъ и то отрадно,
Что другъ друга будутъ видѣть
И уйдутъ отъ Цэка.

* * *

Вотъ они уже и дома,
Принялись за ужинъ,
И хотя въ большомъ смущеньи,
Но въ восторгѣ оба.
Цэна такъ дрожитъ, боится,
Чтобъ себя не выдать,
Что все время смотритъ въ землю
И не хочетъ хлѣба.
Послѣ ужина молитву
Совершивъ, съ поклономъ
Цэна спать пошла. Напрасно!..
Сны ея бѣжали:
То ей грезился самъ Цэко,
То бѣгущій Камэнъ.
Съ наступленьемъ утра Цэна
Стала въ путь сбираться.
Съ трепетнымъ біеньемъ сердца
Ожидая ночи,
Смотритъ на поля родныя,
Гдѣ играла прежде,
На источникъ и на горы…
Кажется ей, будто
Все въ послѣдній разъ ужь видитъ;
Но еще печальнѣй
Разставаться ей съ родными
И съ отцовскимъ домомъ,
Покидать подругъ, знакомыхъ…

* * *

Въ то-же время Камэнъ
Объявилъ своей старухѣ
О рѣшеньи. Грозно
Лобъ нахмуривши, со стономъ
Такъ она сказала:
«Неужели ты намѣренъ
Это сдѣлать, сынъ мой!
Развѣ ты не знаешь Цэка!
Неужели бросить
Ты рѣшишься мать-старуху!
Кто жъ меня по смерти
Пожалѣетъ?» Онъ ни слова
Не сказалъ на это;
Просьбы матери пронзаютъ
Сердце, точно пули;
Слезы чуть изъ глазъ не льются;
Совѣсть мучить будто.
За великій грѣхъ… Вдругъ Камэнъ
Вспоминаетъ Цэну…
«Да, подъ вербами, навѣрно,
Ждетъ меня! Пожалуй,
Думаетъ, что измѣнилъ я…
Можетъ быть, смѣется
Надо мной, что не могу я
Мать оставить…» Быстро
Чрезъ плечо ружье закинувъ,
Взявъ кинжалъ отцовскій,
Онъ вскричалъ: — «Прощай, родная,
Дай свою мнѣ руку!
Ждать нельзя мнѣ дольше… Къ Цэнѣ
Я спѣшу…» — и къ мѣсту,
Гдѣ назначилъ онъ свиданье,
Путь направилъ… «Время!»
Съ этимъ словомъ оба молча
Тронулись къ ближайшей
Цѣпи горъ.
Межъ тѣмъ, какъ это
Совершилось, праздникъ
Былъ у Цэка; въ этотъ вечеръ
Угощалъ гостей онъ:
Грознаго агу^[7]-Халида
Вмѣстѣ съ Пашаджикомъ.

* * *

Первый, родомъ арнуатинъ^[8],
Старый другъ былъ Цэка.
Въ жизни людямъ онъ надѣлалъ
Всякихъ бѣдъ не мало
И, пока былъ каръ-сэрдаринъ^[9],
Отъ него страдали
Всѣ деревни. Каждый житель
Долженъ былъ оставить
Для него и куръ, и масла^[10]
(Точно подать!). Свита
У него была такая,
Что въ деревнѣ цѣлой
Не могла никакъ вмѣститься.
..................
А второй пріятель,
Пашаджикъ, былъ справедливо
Названъ «бичъ селеній».
Десять лѣтъ онъ былъ бандитомъ
И теперь не лучше.
Все, что онъ возьметъ какъ подать
Иль захватитъ силой,
Отдаетъ пашѣ^[11] и послѣ
Дѣлитъ съ нимъ добычу.
Сколько христіанъ невинныхъ
Отъ него погибло!
Онъ стрѣлялъ въ грудныхъ младенцевъ,
Рѣзалъ беззащитныхъ
Поселянъ своею саблей,
Истребилъ пожаромъ
До ста хижинъ и двѣ церкви;
Гдѣ ни проходилъ онъ,
Всюду пепелъ оставался.
Эти два злодѣя
Часто Цэка посѣщали,
Потому что былъ онъ
Знатенъ и имѣлъ въ свѣтлицѣ
Молодую Цэну.

* * *

Въ этотъ вечеръ оба друга
Навѣстили Цэка…
Вотъ обѣдъ уже оконченъ;
Убираютъ блюда.
Гости сидя ожидаютъ,
Чтобъ явилась Цэна,
Чтобъ дивинъ-чепризъ^[12] стояла
И въ рукахъ держала
Воду въ чашкѣ и салфетку^[13],
Сыновья-же Цэка
Чубуки приготовляютъ.
Но напрасно гости
Дожидаютъ Цэну, къ двери
Обращая взоры…
Вдругъ вбѣгаютъ съ шумомъ слуги
И кричатъ съ испугомъ:
«Цэны нѣтъ!.. она бѣжала!..»
Тутъ нашъ старый Цэко
Сразу понялъ, догадался,
Кто ее похитилъ,
И въ безсильной злобѣ вскрикнулъ.
Слуги встрепенулись,
Побѣжали съ крикомъ, съ шумомъ
И изъ всѣхъ конюшенъ
Лошадей повыводили, —
Самыхъ крѣпкихъ, быстрыхъ.
Гнѣвно въ кольца завивая
Длинный усъ, съ угрозой
Процѣдилъ сквозь зубы Цэко:
«Другъ Халидъ, рабыней
Завтра дамъ тебѣ я Цэну;
Пашаджикъ, тебѣ-же
Камэна дарю…» и быстро
Взявъ ружье, а прочимъ
Давъ по палкѣ, въ путь понесся.
Все село отъ стука
Пробудилось, и собаки
Лаемъ залилися.

* * *

Вотъ и утро. Камэнъ съ Цэной,
Подойдя къ Балканамъ,
Отдохнуть расположились
И заснули крѣпко,
Убаюканные шумомъ
Вѣтерка въ деревьяхъ
Да любовнымъ рокотаньемъ
Пѣсни соловьиной.
Ночь прошла. Проснулась Цэна,
Быстро оглядѣла
Мѣстность и съ улыбкой нѣжной
Жениха спросила:
«Камэнъ, милый мой, куда-же
Намъ идти?» На это
Тотъ сказалъ: «Я самъ не знаю….
Глазъ намъ путь покажетъ.
Побѣжимъ чрезъ эти горы
И долины въ землю,
Гдѣ заходитъ солнце; тамъ-то
Не найдетъ насъ Цэко;
Тамъ никто насъ не обидитъ…
Только тамъ, голубка,
Тамъ могу съ тобой спокойно
Выпить чашу счастья».
— «Чу!.. я слышу крики… говоръ…
Конскій топотъ… ржанье…»
Поблѣднѣвъ, шептала Цэна.
— «Намъ бѣда — погоня!»
Крикнулъ Камэнъ. Взявъ пожитки,
За руку взявъ Цэну,
Мигомъ дальше онъ пустился.

* * *

Точно дикимъ сернамъ,
Имъ пришлось скакать чрезъ ямы,
Камни, рвы. Желанье
Убѣжать еще скорѣе
Ихъ торопитъ. Сзади
Слышенъ грозный шумъ и крики…
Цэна же дышетъ
И отъ страху то заплачетъ,
То назадъ посмотритъ.
Камэнъ самъ едва не плачетъ…
Напрягая силы,
Онъ беретъ одной рукою
Узелъ съ одностволкой,
А другой хватаетъ Цэну
И бѣжитъ все дальше,
Дальше съ ношей драгоцѣнной.
Потъ ручьями льется
У бѣдняги… Все сильвѣе
Конскій топотъ слышенъ…
Отъ него земля и стонетъ,
И дрожитъ… Вотъ Цэко
Впереди летитъ. Онъ сильно
Раздраженъ и громко
Кличетъ ихъ: «Эй, погодите!»

* * *

Камэнъ сталъ и, нѣжно
Посмотрѣвъ на Цэну, тихо
Ей сказалъ — «Голубка
Я убью его!» — «Нѣтъ, Камэнъ,
Вспомни — онъ отецъ мой…»
Но раздался громкій выстрѣлъ.
«Ахъ, бѣги, спасайся,
Убѣгай, мой милый Камэнъ!
Я-жъ на этомъ мѣстѣ
Буду смерти дожидаться.»

* * *

— «Подожди, колдунья!
Гдѣ твой Камэнъ окаянный?»
Съ сердцемъ крикнулъ Цэко,
Соскочивъ съ коня: — «Ну, Цэна,
У меня ни съ мѣста!
Я съ гостьми сюда пріѣхалъ
И тебя помолвлю.»
Тутъ, накинувшись на Цэну,
За косы бѣдняжку
Сталъ таскать, кнутомъ стегая,
Въ злобѣ ненасытной.
«Гдѣ онъ, гдѣ твой возмутитель?
Гэй, въ погоню, слуги!
Ты же, дочь, ступай за мною,
Поѣзжай обратно!
Тамъ обоихъ ждетъ васъ свадьба:
Камэна — веревка,
А тебя — неволя, рабство».
И, вскочивъ на лошадь,
Гнѣвно онъ ее ударилъ
И поѣхалъ, Цэну
Предъ собою погоняя
Длинною нагайкой.
Черезъ день ее отправилъ
Цэко въ домъ Халида
И послалъ письмо съ извѣстьемъ,
Что въ гайдучьей^[14] шайкѣ,
Вѣроятно, скрылся Камэнъ.
Вотъ какъ лютый Цэко,
Жаждой мести ослѣпленный,
Осудилъ два сердца
На страданья и на нужду
До конца ихъ жизни!

* * *

Скоро все село узнало
Новость роковую:
Цэна сдѣлалась турчанкой;
Гайдукомъ сталъ Камэнъ.
Старики и молодые
Сжалились надъ ними;
Красныхъ дѣвокъ-поселянокъ
Какъ огнемъ спалило.
Плачутъ всѣ о бѣдной Цэнѣ,
О ея судьбинѣ,
Цэка жъ проклинаютъ. Тужитъ
Камэна дружина;
Тужитъ мать его старуха, —
Стыдно ей и больно
Слушать всюду: «Родила ты
Гайдука…» И скоро
Умерла она; сломался
Старый домъ, и Цэка
Съ этихъ поръ еще сильнѣе
Стали ненавидѣть.
«Въ немъ злой духъ. За прегрѣшенья
Этого злодѣя
Богъ огнемъ насъ покараетъ!»
Вѣщуны шептали.

* * *

Вотъ проходитъ третій мѣсяцъ,
Какъ вездѣ засуха.
Всюду слышенъ общій говоръ:
«Нѣтъ дождя.» Напрасно
Литію служили въ полѣ;
Бѣгали напрасно
Пэпэруды^[15] — ни единой
Тучки; зной ужасный;
Воды, рѣки пересохли;
Молотьба забыта;
Всѣ питаются булгуромъ^[16]
Говорятъ повсюду:
«Голодъ будетъ; все нещадно
Вздорожаетъ. Надо,
Чтобъ погода измѣнилась».
Въ страхѣ поселяне
И на Цэка съ подозрѣньемъ
Смотрятъ, попъ-же Михо,
Сотворивши крестъ, тихонько
Говоритъ: «Виновенъ
Въ этомъ Цэко: онъ вѣдь продалъ
Дочь родную чорту;
Онъ съ нечистыми все дружитъ,
Съ ними ѣстъ и пьетъ онъ,
Мы безъ хлѣба, мы страдаемъ, —
Онъ лишь радъ и счастливъ.
Чрезъ него поумираемъ
Отъ голодной смерти:
Какъ засуха прекратится, —
Градъ, навѣрно, будетъ».

* * *

Гдѣ-бы Цэко ни явился,
Всѣ дрожатъ отъ злобы;
Суевѣрныя-жъ старухи
Страшные разсказы
Всюду шепчутъ: будто Цэко
Не поститъ, какъ турокъ;
Будто знается онъ съ чортомъ.
Что съ нимъ сдѣлать? Будь онъ
Въ колдовствѣ иль въ блудѣ грѣшенъ..
Всѣмъ народомъ скоро-бъ
Съ нимъ расправились; но извергъ
И богатъ, и важенъ:
Онъ ограбитъ и замучитъ --
Въ Азію отправитъ.

* * *

На святой недѣлѣ какъ-то
Послѣ литургіи
Собрались въ корчмѣ у Жэли
Поселяне — шопы.
Былъ тамъ Тимо, стамболлія^[17]
Былъ священникъ Михо,
И столѣтній старецъ Анто
(Человѣкъ онъ мудрый,
И къ нему приходитъ каждый
На домъ за совѣтомъ);
Были тамъ еще другіе:
Староста церковный,
Пѣвчій (онъ при Дороѳеѣ^[18]
Былъ еще!), учитель
Куздо; былъ Два-Гласа-Ангелъ,
Кузманъ Колинъ; былъ тамъ
Чужестранецъ Видулъ Валахъ,
Гачо-Зэленъ-Горо.

* * *

Гачо — храбрый, сильный парень;
Грудь его покрыта
Волосами; онъ отлично
Въ цѣль стрѣлять умѣетъ
И одной рукою можетъ
Съ четырьмя бороться.
Говорятъ, что на свободѣ
Жилъ онъ прежде, даже
Знаетъ Минчо — воеводу^[19];
Что ему извѣстны
Горы; что (прошедшимъ годомъ,
Лѣтомъ это было)
Застрѣлилъ онъ… Кьоръ Юнуза^[20]…
Но забудемъ это!
Вотъ всѣ эти поселяне
Стали совѣщаться
И, безъ дальнихъ разсужденій,
Быстро порѣшили.

* * *

Утромъ до восхода солнца
Вышелъ Михо въ ризѣ
И съ какой-то старой книгой.
Но куда-жъ такъ рано
Онъ идетъ? Къ больному-ль Диму
Иль кто умеръ? Можетъ,
Дѣлая поклоны, воду
Освящать онъ будетъ?
Иль нечистыхъ духовъ надо
Умертвить молитвой?
Нѣтъ, прошелъ онъ всю деревню.
Не сказавъ ни слова,
И остановился въ полѣ
На большой дорогѣ.
Ставъ лицомъ къ востоку, вбилъ онъ
Въ землю колъ, накинулъ
Эпитрахиль и, раскрывши
Книгу, глухо началъ
Напѣвать. Но что-жъ? молитву
Или клятву? Только
Видно было, какъ попъ Михо
Хмурилъ лобъ высокій,
И тряслась его сѣдая
Борода. Окончивъ
Чтенье, отступилъ онъ, поднялъ
Камень и съ словами:
«Проклятъ Цэко!» бросилъ къ мѣсту,
Гдѣ воткнулъ онъ палку.

* * *

Съ этихъ поръ кто здѣсь проходить
То-же слово скажетъ,
То-же сдѣлаетъ: идетъ-ли
Путникъ иль пастушка —
Бросивъ камень въ кучу, молвитъ:
«Проклинаю Цэка»;
Пахарь-ли идетъ на ниву —
Броситъ камень, скажетъ
И идетъ своей дорогой;
Бѣгаютъ-ли дѣти,
Или дѣвушки проходятъ —
Дѣлаютъ все то-же;
Даже издали съ собою
Носятъ нужный камень:
Кто-же Цэка пожалѣетъ,
Съ тѣмъ бѣда случится.
На четвертый день вкругъ палки
Груда поднималась;
Истекла еще недѣля —
Стала вдвое больше;
Мѣсяцъ пролетѣлъ — съ верблюдомъ
Высотой сравнялась;
Столько-же прошло — и гордымъ
Сдѣлалась курганомъ…
И громада, какъ живая,
Чудно выростаетъ,
И ее замѣтить можетъ
Путникъ издалека.

* * *

Устрашился нечестивый
Цэко, но не въ силахъ
Помѣшать ей возвышаться,
И сквозь сонъ глубокій
Стукъ камней онъ слышалъ ночью,
Днемъ громадой бредилъ.
Иногда невольно что-то
Тянетъ Цэка къ мѣсту,
Гдѣ ужасная громада:
Чудится, какъ будто
Страшный судъ насталъ, и въ страхѣ
Онъ дрожитъ. Онъ видитъ,
Будто камни тѣ съ глазами,
Ртомъ, ушами; будто
Говорятъ ему: «Ты проклятъ»
И надъ нимъ смѣются.
И бѣжитъ оттуда Цэко.
На дрожащемъ тѣлѣ
Льется потъ, какъ ледъ, холодный:
Но нигдѣ не можетъ
Убѣжать отъ той громады.
Наконецъ, лишился
Силъ послѣднихъ Цэко; блѣдность
На лицѣ явилась,
Точно былъ онъ долго боленъ.

* * *

Перестали къ Цэку
Собираться поселяне.
Всѣ къ нему питаютъ
Отвращенье, не имѣютъ
Больше съ нимъ сношеній.
Ужь никто ему не скажетъ:
«Здравствуй!» Какъ заразы,
Всѣ его бояться стали.
Если въ церковь входитъ,
Отступаютъ богомольцы.
Сталъ онъ презираемъ
Даже собственной семьею.
Скоро Божья кара
Цэка грѣшнаго постигла
За его злодѣйства:
Смерть въ его открылась домѣ.
Всѣхъ глотая жадно,
И въ недолгій срокъ три сына
Цэковы скончались;
Истребленъ былъ лѣсъ пожаромъ;
Солнце хлѣбъ спалило —
И въ амбарахъ не осталось
Никакихъ запасовъ;
Всѣ товары утонули;
Скотъ пропалъ, и въ полночь
Цэка домъ объяло пламя;
Превратились въ пепелъ
И имѣнье, и товары,
И въ мгновенье ока
То крылатое богатство
Птицей улетѣло.
Сталъ богатый Цэко нищимъ;
Помутился разумъ
У него, исчезла воля,
И ходить онъ началъ
Съ наклоненной головою.
Богъ кого накажетъ —
Сердцемъ не прощаютъ люди;
Кто-жъ претерпитъ много —
Отомстить съ умѣетъ страшно.

* * *

Долго думалъ Цэко,
Потирая лобъ рукою;
Наконецъ, надумалъ
И, не медля ни минуты,
Удалился въ городъ
Обвинить село въ измѣнѣ:
Будто въ немъ открылъ онъ
Заговоръ (дѣвицы даже
Съ ружьями выходятъ!)
«Ну-ка ихъ ко мнѣ ведите;
Мы-же приготовимъ
Этимъ временемъ веревки!»
Закричалъ свирѣпо
Самъ паша.
Въ одну минуту
Въ шопскую деревню
Понаѣхали заптіи^[21],
Чтобы взять въ неволю
Всѣхъ, кого лишь ни прикажетъ
Грозный мститель, Цэко.
Содрогнулись поселяне;
Плачутъ дѣти; турки-жъ,
Торжествуя мщенье, съ крикомъ
Хижины ихъ грабятъ,
А потомъ мужчинъ хватаютъ.
Просятъ со слезами
Матери объ ихъ пощадѣ;
Проклинаютъ бабы…
Больше всѣхъ терпѣлъ попъ Михо:
До ста палокъ дали
Бѣдняку и приказали
Съ голыми ногами
Впереди идти отряда,
Не смотря на раны.
И отъ радости смѣялся
Безсердечный Цэко,
Что, при помощи заптіевъ,
Столько душъ невинныхъ
Онъ на казнь отправилъ.
Ужасъ
Охватилъ деревню.
Время страшное настало…
Кто-же знаетъ, можетъ,
Будутъ большія несчастья,
Такъ какъ за горами
Два могучихъ государства
Межъ собой воюютъ:
Худо, если неудачу
Вдругъ потерпятъ турки,
Худо, если и напротивъ…
Ходятъ всюду слухи,
Поселянъ пугая, будто,
Гдѣ проходятъ турки,
Пепелъ, трупы остаются.
Говорятъ, что скоро
То-же самое постигнетъ
Ихъ село; что лютый
Пашаджикъ туда подходитъ
И ведетъ съ собою
Двѣсти храбрыхъ арнаутовъ
И черкесовъ быстрыхъ.

* * *

Выйти изъ дому не смѣютъ
Даже и по дѣлу;
Только Цэко бодръ и веселъ
И горитъ желаньемъ
Встрѣтить друга дорогого,
Пашаджика съ войскомъ.
«Пусть-ка всѣ теперь узнаютъ,
Кто таковъ ихъ Цэко!»..
И задумалъ онъ внезапно
Подпалить деревню…
Вдругъ извѣстье пронеслося:
«Турки убѣжали!»..
Всѣ кричатъ и объявляютъ
Каждому объ этомъ.
«Турки убѣжали!» дѣтямъ
Матери толкуютъ.
Сынъ къ отцу вбѣгаетъ съ крикомъ.
«Братья побѣдили!»
Говорятъ, что къ ихъ деревнѣ
Казаки несутся.
Все село развеселилось;
Мраченъ только Цэко.
Поднялось вездѣ смятенье;
Въ колоколъ пробили,
И сошлись на дворъ церковный
Юноши и старцы,
Чтобъ держать совѣтъ, какъ встрѣтить
Дорогихъ собратьевъ.
Но, не зная по душевной
Простотѣ, что дѣлать,
Порѣшили поселяне
Старика Антона
Пригласить для совѣщанья:
Онъ хоть старъ, но мудрый,
Не уступитъ Соломону,
Человѣкъ бывалый.
Много странствовалъ и видѣлъ
И справляться можетъ
Съ вѣчными календарями.
Тотчасъ всѣ привстали,
Только Анто появился,
И изъ уваженья
Къ сѣдовласому по знаку
Мигомъ замолчали.

* * *

«Дѣти!» началъ мудрый старецъ,
Плача въ умиленьи:
«Возблагодаримъ-же Бога
За его къ намъ милость!
Становитесь на колѣни!..
Что мечтою было
Въ продолженье вѣка, стало
Истиной сегодня.
Дѣдушка Иванъ^[22] отъ турокъ
Насъ мечомъ избавилъ.
Счастливъ я, что мнѣ придется
Снова видѣть русскихъ!^[23]
Мы давно вѣдь поджидали
Радостной минуты
Избавленья отъ невѣрныхъ:
Русскіе намъ братья
И одной и той-же вѣры.
Ну, снимайте шапки
И идемъ скорѣй ихъ встрѣтить
Съ хлѣбомъ, съ солью! Дѣвки
Пусть плетутъ вѣнки и ими
Украшаютъ ружья;
Вы жъ во все кричите горло:
„Здравствуйте, братушки!“^[24]
Такъ мы Дибича встрѣчали;
Такъ творятъ и люди.
Надо также наготовить
Разныхъ угощеній».

* * *

Чувствуя свои злодѣйства,
Малодушный Цэко
Задрожалъ, когда увидѣлъ
Радостныя лица,
Не посмѣлъ съ толпой веселой
Ликовать въ восторгѣ.
Страхъ объялъ его. Онъ скрылся
Въ хату, чтобъ не видѣть
И его чтобъ не видали…
И не знаетъ Цэко,
Что съ нимъ будетъ… Онъ въ сомнѣньи:
Убѣжать отсюда
Иль остаться… Долго думалъ…
Страхъ взялъ верхъ, и Цэко,
Что есть силъ, пустился тайно
Изъ своей деревни…
И бѣжитъ онъ, задыхаясь,
Блѣдный, съ непокрытой
Головою, какъ гонимый
Страшнымъ сновидѣньемъ.
Видитъ Цэко — будто тѣни
Передъ нимъ мелькаютъ.
Выростаетъ на дорогѣ,
Какъ живой, кустарникъ,
Заграждая путь.. Бѣжитъ онъ
Дальше, въ безсознаньи
Падаетъ, встаетъ, и снова
Передъ нимъ громада…
Видитъ бѣлую палатку —
Часовые ходятъ,
Чтобъ задерживать бѣгущихъ.
И вернулся Цэко
Изнуренный и усталый;
Но, войдя въ деревню,
Задрожалъ въ нѣмомъ испугѣ:
Онъ увидѣлъ всюду
Тучи пыли; въ ней кружились
Люди въ красныхъ шапкахъ,
Лошади, большія пики…
И пустился Цэко
Убѣгать отъ русскихъ въ горы,
Тамъ отъ нихъ сокрыться.

* * *

Разнеслась по всей деревнѣ
Вѣсть о бѣгствѣ Цэка
И о томъ, что не хотѣлъ онъ
Дать отчета бѣднымъ.
«Изловите нечестивца!»
Голоса кричали
За торжественной пирушкой.
Жаждою возмездья
Закипѣло ретивое…
Стали поселяне
Снаряжать себѣ дружину.
Кто дубиной машетъ;
Кто беретъ ружье, кто вилы:
Даже старый Анто
Къ молодымъ присталъ съ навоемъ^[25].
Всѣ бѣгомъ пустились,
Точно за большой добычей…
Спрашиваютъ, смотрятъ
И повсюду ищутъ Цэка;
Тихо и безъ шума
По кустарникамъ проходятъ —
Лишь сердца трепещутъ…
Наконецъ, пройдя довольно
На тропинкѣ «козьей»,
Увидали съ обнаженной
Головой, худого,
Еле дышащаго Цэка.
«Стой, доносчикъ подлый!»
Крикнулъ сѣдовласый Анто:
«Вѣшайте на сосну
Нечестиваго Іуду!»
— «Лучше въ яму бросить!»
Молвилъ Гачо-Зэленъ Горо.
«Нѣтъ», замѣтилъ третій:
«Напихаемъ шкуру Цэка
Сѣномъ да соломой!»
— «Лучше дегтемъ пообмажемъ,
Чтобы хороводы
Намъ сегодня освѣщалъ онъ!»
Голоса кричали.
На измѣнника глядѣли
Яростныя очи;
Кара всякая казалась
Для него ничтожной…
Вдругъ раздался гулъ… всѣ смолкли..
Съ шумомъ изъ-за лѣса
Вышла новая дружина.
«Стойте!.. подождите!..
Бросьте казнь!.. Узнаешь, Анто,
Мудрый старецъ, кто я?»
Крикнулъ Камэнъ, приближаясь
Съ молодой невѣстой.
Всѣ глазамъ своимъ не вѣрятъ.
«Камэнъ!.. Цэна!.. вы-ли?!.
Изъ какой страны вернулись?»
Плачутъ всѣ отъ счастья.
Обнимаютъ ихъ, цѣлуютъ
И снимаютъ съ Цэны
Фэреджу^[26] турчанки. Камэнъ
Имъ сказалъ на это:
«Собрались мы, братья, снова!
Вотъ моя невѣста.
Мы ее спасли сегодня
Съ этою дружиной,
А Халидъ-агу послалъ я
Въ адъ; но онъ не первый:
Я насытилъ душу местью
И кинжалъ свой — кровью.
Цэка лучше отпустите:
Богъ его осудитъ.
Наше счастіе и радость
Пусть его терзаютъ».
И отправились двѣ рати
Съ пѣснями, съ весельемъ,
Чтобы свадьбу поскорѣе
Молодымъ устроить.

* * *

Съ той поры проходятъ годы,
И событій новыхъ
Много мы переживаемъ:
А громада тайно,
Незамѣтно продолжаетъ
Вырастать, и камни
Къ ней летаютъ безпрестанно.
Слезы бѣдныхъ скоро
Никогда не высыхаютъ,
И воспоминанья
О дурномъ легко не могутъ
Въ ихъ душахъ исчезнуть.

---

1. По обычаю шоповъ, если кого-нибудь проклинаютъ, выходить за городъ священникъ, вбиваетъ въ землю колъ, произноситъ соотвѣтствующее заклинаніе и первый бросаетъ камень; каждый проходящій дѣлаетъ то-же самое и произноситъ: «да будетъ проклятъ (имя)!» Спустя нѣкоторое время, образуется большая груда камней, которая и называется громадой.
2. Шопы — болгарское племя, живущее въ западной части Болгаріи, въ сѣверной Македоніи и восточной Сербіи. Языкъ шоповъ, за немногими исключеніями, такой-же, какъ у прочихъ болгаръ.
3. Обычай молодыхъ давать тому, къ кому благоволишь, цвѣточекъ съ головы.
4. Особый родъ ведеръ.
5. Родъ лучшей водки. Вкусъ ея сладковатый.
6. Чорбаджіями у болгаръ назывались богатые граждане, нерѣдко туркофилы, которые притѣсняли своихъ подчиненныхъ и жили ихъ трудами.
7. Слово, означающее титулъ низшаго дворянства (для высшаго титулъ — бегъ). Оно соотвѣтствуетъ нѣмецкому von и французскому de.
8. Арнауты (албанцы, арбанасы) — народъ, густо-населяющій зап. Часть Балканскаго полуострова, между Черногоріей и Греціей, а также кочующій по всему полуострову. Полуобразованные, кичливые своими доблестями, въ полномъ смыслѣ слова — головорѣзы, они постоянно враждуютъ между собой и своими сосѣдями; главный ихъ заработокъ — скотоводство. Языкъ арнаутовъ образовался на основѣ старо-иллирійской (ѳракійской, кельтической?) подъ вліяніемъ элементовъ романскихъ, славянскихъ, греческихъ и турецкихъ. Зачатки литературы мы находимъ въ однѣхъ только духовныхъ книгахъ, да и то внесенныхъ иностранцами.
9. Смотритель надъ полями.
10. Это дѣлается для умилостивленія.
11. По нашему, генералъ, высшій военный и гражданскій чинъ у турокъ.
12. Т. е. вытянувшись, готовою къ исполненію малѣйшаго приказанія.
13. Для обряда омовенія.
14. Гайдукъ — первоначально разбойникъ. Болгары, дѣлавшіеся гайдуками, имѣли цѣлью убіеніе турокъ въ отмщеніе за ихъ несправедливости и, въ особенности, за поруганіе надъ христіанской вѣрой. Панайотъ Хитовъ подъ руководствомъ знаменитаго Ваковскаго, первый создалъ изъ гайдуковъ политическую партію поборниковъ за свободу.
15. Пэпэрудами называются у шоповъ цыганки, которыхъ убираютъ зеленью, обливаютъ водой и заставляютъ плясать. Это дѣлается по народному повѣрью для того, чтобы вымолить у Бога дождь.
16. Овсяная каша.
17. Стамболлія — опредѣлительное слово, означающее, что тотъ, къ кому оно относится, былъ въ Константинополѣ или, по-турецки, въ Стамбулѣ.
18. Бывшій болгарскій епископъ.
19. Одинъ изъ старыхъ славныхъ мстителей за вѣру (не политическій гайдукъ).
20. Вѣроятно, какая-нибудь мѣстная турецкая знаменитость и сила.
21. Турецкіе жандармы.
22. Такимъ образомъ называли болгары русскихъ изъ боязни, чтобы ихъ не услышали турки. Потомъ это названіе осталось у нихъ по привычкѣ.
23. Намекъ на походъ въ Болгарію, бывшій въ царствованіе Николая I (1828—1829).
24. Любимое привѣтствіе болгаръ при встрѣчѣ съ русскими войсками.
25. Техническое выраженіе. Навоемъ называется палка въ ткацкомъ станкѣ.
26. Верхняя одежда у турчанокъ, въ родѣ плаща. Она бываетъ различныхъ цвѣтовъ.