a. Жила-была старуха, у ней были одинъ сынъ и одна дочь. Жили они въ превеликой бѣдности. Вотъ разъ какъ-то пошелъ сынъ въ чистое поле посмотрѣть на озимые всходы; вышелъ и осмотрѣлся кругомъ: стоитъ недалеча высокая гора, а на той горѣ на самомъ верху клубится густой дымъ. „Что за диво такое! думаетъ онъ; ужь давно стоитъ эта гора, никогда не видалъ на ней и малаго дыма, а теперича, вишь, какой густой поднялся! Дай пойду, посмотрю на гору“. Вотъ полѣзъ на гору, а она была крутая-крутая!—насилу взобрался на самой верхъ. Смотритъ—а тамъ стоитъ большой котелъ полонъ золота. „Это Господь кладъ послалъ на нашу бѣдность!“ подумалъ парень, подошелъ къ котлу, нагнулся и только хотѣлъ горсть набрать—какъ послышался голосъ: „не смѣй брать этихъ денегъ, а то худо будетъ!“ Оглянулся онъ назадъ—никого не видно, и думаетъ: вѣрно мнѣ почудилось! Опять нагнулся и только хотѣлъ набрать горсть изъ котла—какъ послышались тѣ-же самыя слова. „Что такое? говоритъ онъ самъ себѣ, никого нѣтъ, а голосъ слышу!“ Думалъ-думалъ и рѣшился въ третій разъ подойти къ котлу. Опять нагнулся за золотомъ и опять раздался голосъ: „тебѣ сказано—не смѣй трогать! а коли хочешь получить это золото, такъ ступай домой и сдѣлай напередъ грѣхъ съ родной матерью, сестрою и кумою. Тогда и приходи: все золото—твое будетъ!“
Воротился парень домой и крѣпко призадумался. Мать и спрашиваетъ: „что съ тобой? ишь ты какой невеселой!“ Пристала къ нему, и такъ и сякъ подговаривается: сынъ не выдержалъ и признался про все, что съ нимъ было. Старуха какъ услыхала, что онъ нашелъ большой кладъ, съ того самаго часу и зачала въ мысляхъ держать, какъ-бы ухитриться смутить сына да на грѣхъ навести. И въ первой таки праздникъ позвала къ себѣ куму, перемолвила съ нею и съ дочерью, и придумали онѣ вмѣстѣ напоить малаго пьянымъ. Принесли вина и ну его подчивать, вотъ онъ выпилъ рюмку, выпилъ и другую, и третью, и напился до того, что совсѣмъ позабылся и сотворилъ грѣхъ со всѣми тремя: съ матерью, сестрою и кумою. Пьяному море по колѣна; а какъ проспался да вспомнилъ, какой грѣхъ-то сотворилъ,—такъ просто на свѣтъ не смотрѣлъ бы! „Ну, что-же, сынокъ, говоритъ ему старуха, о чемъ тебѣ печалиться? ступай-ка на гору да таскай деньги въ избу“. Собрался парень, взошелъ на гору, смотритъ: золото стоитъ въ котлѣ нетронуто, такъ и блеститъ! „Куды мнѣ дѣвать это золото? я бы теперь послѣднюю рубаху отдалъ, только-бъ грѣха избыть“. И послышался голосъ: „ну, что еще думаешь? теперича не бойся, бери смѣло, все золото—твое!“ Тяжело вздохнулъ парень, горько заплакалъ, не взялъ ни одной копѣйки и пошелъ, куда глаза глядятъ.
Идетъ себѣ да идетъ дорогою, и кто ни встрѣтится—всякаго спрашиваетъ: не знаетъ ли, какъ замолить ему грѣхи тяжкіе? Нѣтъ, никто не можетъ ему сказать, какъ замолить грѣхи тяжкіе. И съ страшнаго горя пустился онъ въ разбой; всякаго, кто только попадется на встрѣчу, онъ допрашиваетъ: какъ замолить ему передъ Богомъ свои грѣхи? и если не скажетъ—тотчасъ убиваетъ до-смерти. Много загубилъ онъ душъ, загубилъ и мать, и сестру, и куму, и всего—девяносто девять душъ; а никто ему не сказалъ, какъ замолить грѣхи тяжкіе. И пошелъ онъ въ темный дремучій лѣсъ, ходилъ-ходилъ, и увидалъ избушку—такая малая, тѣсная, вся изъ дерну складена; а въ этой избушкѣ спасался скитникъ. Вошелъ въ избушку; скитникъ и спрашиваетъ: „откуда ты, доброй человѣкъ, и чего ищешь?“ Разбойникъ разсказалъ ему. Скитникъ подумалъ и говоритъ: „много за тобою грѣховъ, не могу наложить на тебя эпитимью!“—Коли не наложишь на меня эпитимьи, такъ и тебѣ не миновать смерти; я загубилъ девяносто девять душъ, а съ тобой ровно будетъ сто. Убилъ скитника и пошелъ дальше. Шелъ-шелъ и добрался до такого мѣста, гдѣ спасался другой скитникъ, и разсказалъ ему про все. „Хорошо, говоритъ скитникъ, я наложу на тебя эпитимью, только можешь ли ты снести?“—Что знаешь, то и и приказывай, хоть каменья грызть зубами—и то стану дѣлать!—Взялъ скитникъ горѣлую головешку, повелъ разбойника на высокую гору, вырылъ тамъ яму и закопалъ въ ней головешку. „Видишь, спрашиваетъ онъ, озеро?“ А озеро-то было внизу горы, съ полверсты эдакъ. „Вижу“, говоритъ разбойникъ. „Ну, ползай же къ энтому озеру на колѣнкахъ, носи оттудова ртомъ воду и поливай это самое мѣсто, гдѣ зарыта горѣлая головешка, и до тѣхъ таки поръ поливай, покудова ни пуститъ она отростковъ и ни выростетъ отъ нее(я) яблоня. Вотъ когда выростетъ отъ нее яблоня, зацвѣтетъ да принесетъ сто яблоковъ, а ты тряхнешь ее, и всѣ яблоки упадутъ съ дерева на-земь: тогда знай, что Господь простилъ тебѣ всѣ твои грѣхи“. Сказалъ скитникъ и пошелъ въ свою келью спасаться по прежнему. А разбойникъ сталъ на колѣна, поползъ къ озеру и набралъ въ ротъ воды, взлѣзъ на гору, полилъ головешку и опять поползъ за водою. Долго, долго эдакъ онъ потрудился; прошло цѣлыхъ тридцать лѣтъ—и пробилъ онъ колѣнками дорогу, по которой ползалъ, въ поясъ глубины, и дала головешка отростокъ. Прошло еще семь лѣтъ—и выросла яблоня, расцвѣла и принесла сто яблоковъ. Тогда пришелъ къ разбойнику скитникъ и увидѣлъ его худаго да тощаго: однѣ кости! „Ну, братъ, тряси теперь яблоню“. Тряхнулъ онъ дерево, и съ-разу осыпались всѣ до единаго яблоки; въ ту-жъ минуту и самъ онъ померъ. Скитникъ вырылъ яму и предалъ его землѣ честно.
b. Была вдова, у ней было двое дѣтей: сынъ и дочь. Жили они въ большой бѣдности. Вотъ мать и надумалась отдать своего сына въ пастухи. Въ одно время пасъ онъ скотину въ лѣсу. И привезъ туда колдунъ возъ денегъ, вырылъ яму, вывалилъ въ нее деньги, забросалъ землею, и сталъ заклинать: „достаньтесь, мои деньги, тому, кто сотворитъ грѣхъ съ родной матерью, съ родной сестрою и съ кумою!“ Заклялъ и уѣхалъ. Пастухъ все это слышалъ; пригналъ скотину на село и разсказалъ про этотъ кладъ своей матери. Крѣпко польстилась она на деньги; вотъ на утро нарядилась она такъ, что и признать ее нельзя, и пошла туда, гдѣ сынъ ея пасъ скотину; пришла и давай съ нимъ играть. Играла-играла и навела его на грѣхъ… На другой день нарядила она свою дочь, послала въ поле и наказала, что дѣлать. И эта играла-играла съ пастухомъ, и навела его на грѣхъ… Воротился сынъ домой. Вдова и говоритъ ему: „ступай, доставай кладъ!“—Ахъ, матушка, вѣдь я тебѣ сказывалъ, какой это кладъ: мнѣ онъ не дается! „Небось, дастся! вѣдь ты сотворилъ грѣхъ и со мною, и съ сестрою, а она тебѣ и сестра и кума вмѣстѣ; ты съ ней у сосѣда крестилъ“.—Ахъ, матушка, матушка! до чего ты меня довела? не хочу теперь съ вами жить, лучше пойду—куда глаза глядятъ! И только вышелъ сынъ за ворота и сдѣлалъ шаговъ десять, какъ вдругъ поднялся вѣтеръ, изба вспыхнула и въ одну минуту сгорѣла вмѣстѣ съ его матерью и сестрою. Онъ еще пуще пріунылъ и подумалъ про себя: „стало быть, я великой грѣшникъ передъ людьми и Богомъ!“
Шелъ онъ, шелъ, и попалъ въ большой дремучій лѣсъ; увидалъ тропинку, пустился по этой тропинкѣ и пришелъ къ кельѣ; началъ стучаться, пустынникъ его и спрашиваетъ: „кто тамъ?“—Грѣшникъ, святый отче. „Подожди, молитву окончу“. Окончилъ молитву, вышелъ изъ кельи и спрашиваетъ: „куда Богъ несетъ? и что надобно?“ Разсказалъ ему странникъ. „Это грѣхъ великой! не вѣдаю, можно ли отмолить его; ступай-ка ты по этой дорожкѣ, и дойдешь до другой кельи—тамъ живетъ пустынникъ старѣй меня вдвое; можетъ, онъ тебѣ и скажетъ“… Пошелъ странникъ дальше и дальше, приходитъ къ кельѣ и опять стучится. Пустынникъ стоялъ тогда на молитвѣ. „Кто тамъ?“ спрашиваетъ онъ.—Грѣшникъ, святый отче! „Подожди, молитву окончу“. Окончилъ молитву, вышелъ и спрашиваетъ: что за грѣшникъ такой? Странникъ разсказалъ про все. „Коли хочешь отмаливать свои грѣхи, сказалъ ему пустынникъ, такъ пойдемъ со мною“. Далъ ему топоръ и повелъ къ толстой березѣ: „свали-ка эту березу и разруби ее на три части“. Тотъ свалилъ березу съ корня и разрубилъ на три части. Пустынникъ зажегъ эти три бревна; вотъ они горѣли-горѣли, и остались только три малыя головешки. „Закопай ты эти головешки въ землю, и день и ночь поливай ихъ водою!“ сказалъ пустынникъ и ушелъ. Грѣшникъ зарылъ три головешки въ землю и началъ поливать ихъ и день, и ночь; годъ поливалъ, и другой, и третій… долго-долго трудился: двѣ головешки ужь пустили отростки, а третья нѣтъ какъ нѣтъ! Пришелъ къ нему пустынникъ, видитъ: выросло двѣ березки, и говоритъ: „Богъ простилъ тебѣ два грѣха—съ матерью и сестрою, а третьяго—съ кумою—ты еще не замолилъ у Господа. Вотъ тебѣ стадо черныхъ овецъ, паси его да молись Богу до тѣхъ поръ, пока ни станутъ всѣ овцы бѣлыми“. Погналъ грѣшникъ овецъ, пасетъ годъ, и другой, и третій, много молится, много трудовъ несетъ—только овцы все остаются черными.
Вотъ сталъ мимо его по зарѣ ѣздить какой-то человѣкъ: ѣдетъ себѣ и всякой разъ распѣваетъ веселыя пѣсни. „Дай спрошу, думаетъ грѣшникъ, что это за человѣкъ ѣздитъ?“ Вышелъ на дорогу, подождалъ немножко и видитъ: подъѣзжаетъ тотъ самой человѣкъ и поетъ пѣсню. Онъ сейчасъ схватилъ его лошадь за узду, остановилъ и спрашиваетъ: „кто ты таковъ и зачѣмъ поешь эдакія пѣсни?“—Я разбойникъ, ѣзжу по дорогамъ и убиваю людей; чѣмъ больше убью за ночь, тѣмъ веселѣе пѣсню пою! Не утерпѣлъ пастухъ, размахнулся своей дубинкою и убилъ разбойника наповалъ. „Ахъ, что-же я надѣлалъ? говоритъ онъ, одного еще грѣха не отмолилъ, а ужь другой грѣхъ нажилъ!“ Воротился къ овцамъ, а онѣ всѣ бѣлыя; пригналъ овецъ къ пустыннику и разсказалъ все, что съ нимъ было. Пустынникъ и говоритъ: „это за тебя міръ умолилъ Бога!“—(Обѣ изъ собранія В. И. Даля).
