Горбатый Андрюша (Лухманова)/ДО
| ← Сережа | Горбатый Андрюша | Васяткино горе → |
| Источникъ: Лухманова Н. А. «Не сказки». — СПб.: Изданіе А. С. Суворина, 1903. — С. 16. |
Въ одномъ изъ большихъ, высокихъ домовъ въ Петербургѣ жилъ одинокій старикъ. Онъ нанялъ себѣ квартирку изъ двухъ комнатъ и кухни, на шестомъ этажѣ. Это такъ высоко, что старикъ идетъ къ себѣ домой, идетъ, да и остановится; хорошо, что хозяинъ дома велѣлъ на площадкахъ лѣстницы поставить стулья; старикъ во второмъ этажѣ сядетъ на стулъ и изъ кармана вынетъ газету, почитаетъ, сложитъ и спрячетъ въ карманъ; на третьемъ этажѣ опять развернетъ газету и опять почитаетъ, да такъ, пока придетъ къ себѣ въ шестой этажъ, онъ уже прочелъ всю газету и не усталъ, потому что посидѣлъ на всѣхъ площадкахъ лѣстницы.
Квартирка у старика была свѣтлая, стекла въ окнахъ всегда были хорошо протерты, полы чисты, мебель простая, но все такъ и блестѣло, а между тѣмъ онъ не держалъ прислуги, но самъ былъ не лѣнивый, вставалъ рано утромъ и сейчасъ со щеткой и тряпкой начиналъ все прибирать, выметать и чистить. Поставитъ себѣ маленькій самоваръ, заваритъ чай, а хлѣбъ онъ всегда покупалъ наканунѣ, потому что утромъ ему пришлось бы потратить очень много времени, пока онъ съ шестого этажа сошелъ бы внизъ и пришелъ бы назадъ. Онъ такъ разсчитывалъ, чтобы выходить изъ дому только разъ въ день. Старичекъ онъ былъ старенькій, прежде служилъ, а теперь уже не могъ работать и жилъ тѣми деньгами, которыя отложилъ и скопилъ, пока былъ здоровъ, силенъ и много зарабатывалъ.
Всѣ въ домѣ, гдѣ онъ жилъ, знали и любили старичка за то, что онъ былъ ласковый и вѣжливый, всегда на поклонъ дворника и швейцара не только отвѣтитъ поклономъ, а еще скажетъ: «Богъ помощь», если увидитъ, что тѣ работаютъ. Но въ особенности старикъ любилъ дѣтей: какъ увидитъ на лѣстницѣ или на дворѣ малютку, сейчасъ — сперва его погладитъ по головкѣ, а потомъ полѣзетъ въ карманъ и достанетъ оттуда какую-нибудь конфетку или пряникъ и дастъ ребенку.
Во дворѣ того-же большого дома жила портниха Марья, а у нея былъ сынъ Андрей. Мальчику было уже восемь лѣтъ, а онъ былъ маленькій, маленькій, точно ему не больше пяти; руки у него были длинныя, ноги слабыя, а на спинѣ у него выросъ горбъ. Здоровыя дѣти, бѣгавшія по двору, часто обижали его, дразнили и кричали: «Андрюшка-горбатый». Дѣти эти не были злыя, но имъ было досадно, что онъ съ ними не играетъ, не бѣгаетъ. Андрюша боялся этихъ дѣтей и всегда прятался отъ нихъ; онъ сталъ такой робкій, что вообще не шелъ ни къ кому чужому, игралъ въ комнатѣ, гдѣ жила мать, и безъ нея не выходилъ даже на улицу. Сколько разъ добрый старикъ, который жилъ въ шестомъ этажѣ, звалъ его къ себѣ, обѣщалъ дать конфетъ, горбатый мальчикъ пугливо глядѣлъ на него своими большими темными глазами и скорѣе прятался за мать или бѣжалъ домой. Мать Андрюши очень грустила, что ея мальчикъ горбатый, но она не могла винить себя: она и мужъ ея, служившій въ почтамтѣ почтальономъ, были люди бѣдные, занятые, часто и тому и другому приходилось уходить изъ дому, ребенокъ оставался одинъ, и разъ случилась такая бѣда, что онъ хотѣлъ сползти съ кровати, упалъ и повредилъ навсегда свою спинку. Портнихѣ очень хотѣлось, чтобы сынъ ея познакомился съ добрымъ старичкомъ, но она ничего не могла подѣлать: Андрюша прятался отъ всѣхъ и всѣхъ боялся.
А старичку, — изъ шестого этажа, — было очень скучно одному, онъ все думалъ, гдѣ бы найти ему товарища.
Взять къ себѣ кошку? Но кошки лѣнивы, много спятъ и больше привыкаютъ къ теплому, спокойному мѣсту, нежели къ человѣку. Взять собаку — она, конечно, привяжется, будетъ радостно встрѣчать его, лаять, оживитъ его квартирку, но собакѣ будетъ скучно цѣлый день сидѣть дома, а кто же будетъ провожать ее по лѣстницѣ внизъ и потомъ опять подниматься съ нею? Думалъ, думалъ старикъ и рѣшилъ, наконецъ, купить себѣ — птичку. Сталъ онъ ходить на Щукинъ дворъ, гдѣ живутъ продавцы птицъ, и сталъ приглядываться къ чижамъ; наконецъ, выбралъ онъ зелененькаго чижика, самаго веселаго, бодраго, сторговалъ его вмѣстѣ съ деревянной клѣточкой и купилъ. Завязалъ онъ клѣтку въ свой ситцевый пестрый платокъ и принесъ къ себѣ домой.
Не налюбуется старикъ на птичку, кормитъ, поитъ ее, чиститъ и не можетъ понять, почему птичка такъ громко пѣла тамъ, въ лавкѣ, а здѣсь молчитъ.
Наконецъ старикъ догадался — тамъ, на Щукиномъ, птичкѣ было весело, потому что клѣтка ея висѣла возлѣ другихъ и она была въ большой птичьей компаніи; тамъ всѣ птички пѣли хоромъ, а тутъ она одна и ее пугаетъ ея собственный одинокій голосъ. Тогда старикъ рѣшилъ купить еще птичку и купилъ щегла, тоненькаго, хорошенькаго, съ желтыми пятнышками на крыльяхъ и съ красной грудкой.
Принесъ и щегла въ клѣткѣ и тоже повѣсилъ на стѣну. Щеголъ щебечетъ, а ему въ отвѣтъ посвистываетъ чижикъ. Это такъ понравилось старику, что онъ купилъ еще двухъ малиновокъ, крошечныхъ птичекъ, на головѣ у которыхъ точно малиновая шапочка.
Продавецъ птицъ, видя съ какой любовью старикъ выбираетъ птичекъ, сталъ совѣтовать ему снигиря, большого и толстаго, съ коротенькимъ крѣпкимъ клювомъ, очень похожаго на маленькаго попугайчика. Рекомендовалъ онъ тоже клестовъ, веселыхъ, забавныхъ птичекъ такого-же вида, какъ и снигири, только клювъ у нихъ на концѣ скрестился: верхній завернулся направо, а нижній налѣво. Для того, чтобы старикъ охотнѣе купилъ клеста, продавецъ разсказалъ ему про эту птицу легенду[1]. Когда іудейскіе воины, сторожившіе Іисуса Христа, надѣли ему на голову терновый вѣнецъ и палкой ударяли по головѣ Божественнаго Страдальца, и говорили ему: «радуйся Царь Іудейскій», — клесты, сидя на деревьяхъ, вблизи этого мѣста, видѣли, какъ въ чело Іисуса Христа вонзались терніи и какъ кровь падала каплями изъ его ранъ, — птицы дождались вечера и, когда воины заснули, они прилетѣли къ Господу Іисусу и клювами вытаскивали всѣ занозы изъ его лба и грудками вытирали струившуюся кровь. Позднѣе, когда Господь Іисусъ Христосъ былъ распятъ на Голгоѳѣ, клесты прилетѣли опять и стали вытаскивать гвозди изъ рукъ и ногъ Спасителя — они такъ старались, что клювы ихъ даже скрестились, какъ концы испорченныхъ ножницъ, и за это Господь благословилъ ихъ — птичка эта живетъ счастливая въ лѣсахъ, всюду находитъ себѣ пищу и даже зимою выкапываетъ изъ-подъ снѣга еловыя и сосновыя шишки, которыя въ изобиліи содержатъ въ себѣ питательныя сѣмена.
Разсказъ о клестахъ такъ понравился старику, что онъ купилъ ихъ пару: одного пестренькаго, какъ цвѣтной мраморъ, всего въ крапинкахъ, другого сѣро-зеленаго; онъ зналъ, что птички эти скоро дѣлаются ручными и хорошо знаютъ хозяина. Принесъ онъ всѣхъ новыхъ птицъ, пять штукъ, въ одной клѣткѣ и рѣшилъ имъ устроить у себя хорошее житье.
Долго думалъ старикъ, какъ бы это сдѣлать и, наконецъ, додумался. На другой день, рано утромъ, когда къ нему съ чернаго хода у кухонной двери позвонилъ чухонецъ, привозившій ему всегда молоко, онъ вышелъ къ нему и сказалъ:
— Вотъ что, милый человѣкъ, молокомъ твоимъ я очень доволенъ; знаю я, что привозишь ты мнѣ его всегда на своей лошадкѣ прямо изъ Парголова, гдѣ у тебя свой домикъ и свои коровы. Нѣтъ-ли у тебя тамъ и своего лѣсочка; хотѣлось бы мнѣ купить хорошую елочку, не очень высокую, а такъ, чтобы вошла въ комнату и встала въ углу подъ потолокъ.
Чухонецъ отвѣчалъ, что онъ какъ разъ теперь строитъ себѣ новый домикъ и расчищаетъ для этого небольшой клочекъ земли, на которомъ растутъ елочки, которыя надо теперь срубить. Сторговался старикъ съ молочникомъ и тотъ взялся привозить когда надо небольшую елку, — старую брать, свѣжую ставить.
На другой-же день чухонецъ привезъ ему елочку и, когда онъ несъ ее по черной лѣстницѣ наверхъ, то дворники и встрѣчныя кухарки смѣялись и спрашивали:
— Не Рождество-ли захотѣлъ справлять старикъ? Не сбился-ли онъ въ числахъ, такъ какъ теперь былъ уже конецъ января?
Всѣхъ удивляло, зачѣмъ понадобилась старику елка, а старикъ очень обрадовался елкѣ. Онъ поставилъ въ уголъ большую кадку, сперва насыпалъ туда песку, а потомъ воткнулъ туда елку. Стоитъ зеленое дерево прямо, какъ большой цвѣтокъ въ садовомъ горшкѣ; вѣтви широкія, свѣжія, воздухъ въ комнатѣ сталъ такой смолистый, вся комната отъ елки стала нарядная и точно веселая. Возлѣ кадки, на полу, поставилъ старикъ двѣ сковороды: въ одну насыпалъ всякаго свѣжаго корма, въ другую налилъ воды, затѣмъ подошелъ къ клѣткамъ, отворилъ дверцы и отошелъ къ сторонкѣ, чтобы не пугать птичекъ.
Робко вскочилъ чижикъ на порогъ открытой дверцы, повернулъ свою головку направо, налѣво, увидѣлъ дерево, чирикнулъ отъ радости, затрепеталъ крылышками да вдругъ, почуявъ свободу, порхнулъ и полетѣлъ прямо на дерево. За нимъ вылетѣли крошки-малиновки, часто-часто замахали крылышками и тоже опустились на зеленыя вѣточки елки. И снигири, и клесты, всѣ почувствовали, какъ запахло въ комнатѣ свѣжимъ лѣсомъ, всѣ воспользовались предложенной имъ свободой и, размѣстившись по вѣтвямъ дерева, чистили носики, встряхивали перышками, перекликались. Толстый снигирь первый замѣтилъ воду, слетѣлъ внизъ и началъ купаться. Отъ его широкихъ, крѣпкихъ крыльевъ брызги такъ и летѣли во всѣ стороны. Его примѣру послѣдовали и другія, даже крошечныя малиновки, которымъ сковорода казалась слишкомъ глубокой, сидѣли на ея краешкѣ, безпрестанно нагибали головки и какъ бы черпали воду носиками, отбрасывая ее себѣ на спинки. Чистоплотныя птички такъ долго сидѣли у продавца на Щукиномъ дворѣ въ тѣсныхъ клѣточкахъ, что теперь съ особымъ наслажденіемъ купались, чистились, прибирались на полной свободѣ. Такъ какъ птицы умѣютъ говорить между собою, то на своемъ птичьемъ языкѣ онѣ, вѣроятно, очень хвалили добраго человѣка, сумѣвшаго устроить имъ такое хорошее житье. Съ этого дня птички доставляли дѣйствительно много удовольствія старику. Теперь, когда онъ шелъ по парадной лѣстницѣ къ себѣ наверхъ, онъ уже не сидѣлъ подолгу на стульяхъ, не читалъ газеты, ему теперь идти было веселѣй, и все хотѣлось скорѣе быть дома. Съ третьяго этажа онъ уже слышалъ голоса своихъ птичекъ и чѣмъ выше поднимался, тѣмъ голоса ихъ становились громче и веселѣй.
Старикъ прежде хорошо игралъ на скрипкѣ, но онъ давно уже не вынималъ ее изъ футляра, а теперь началъ снова иногда играть на ней. Зимнее солнышко глядитъ въ окна его комнаты, ель блеститъ, точно сдѣланная изъ зеленаго золота, птички чуть-чуть щебечутъ, а старикъ возьметъ свою скрипку и всякія пѣсни, какія когда-нибудь слышалъ, какія прежде игралъ, всѣ вспоминаются ему теперь, и въ этой музыкѣ, да въ этихъ пѣсняхъ счастливыхъ птичекъ проходили у него такіе хорошіе часы, что старикъ повеселѣлъ и уже болѣе не скучалъ въ своей крошечной квартиркѣ, въ шестомъ этажѣ.
Только разъ шелъ старикъ со двора къ себѣ домой, въ рукахъ онъ несъ пакетики; въ одномъ были можжевеловыя ягоды для снигиря, въ другомъ — для клестовъ еловыя шишки, для чижика — конопля, для малиновокъ — муравьиныя яйца. Шелъ онъ и думалъ, какъ сейчасъ обрадуются ему его птички, какъ налетятъ на него, сядутъ на плечи, на голову, потому что онѣ стали уже совсѣмъ ручныя; только входитъ онъ на послѣднюю площадку лѣстницы, а у самой его двери, повернувшись къ нему спиной, стоитъ маленькій мальчикъ. Старикъ удивился, когда узналъ горбатаго Андрюшу. Никогда онъ не видѣлъ прежде, чтобы Андрюша одинъ ходилъ по лѣстницѣ; онъ всегда встрѣчалъ его только съ матерью и то на дворѣ или на улицѣ. Старикъ сказалъ: «здравствуй, Андрюша!» и, подойдя къ нему, думалъ, что мальчикъ сейчасъ убѣжитъ, но, къ его удивленію, мальчикъ обернулся, подошелъ къ нему и взялъ за руку.
— Дѣдушка, — сказалъ онъ потихоньку, — пусти меня въ лѣсъ.
Старичокъ удивился:
— Въ какой же лѣсъ, Андрюшенька, гдѣ же тутъ лѣсъ? Тутъ квартира моя, хочешь — ко мнѣ пойдемъ?
— Я, дѣдушка, въ лѣсъ хочу, гдѣ птицы поютъ, слышишь, слышишь, какъ заливаются?.. мама моя тутъ у господъ работаетъ, — Андрюша указалъ на одну изъ дверей другой квартиры въ томъ же этажѣ, — она меня туда съ собой беретъ, да я не люблю сидѣть тамъ въ кухнѣ, я люблю здѣсь стоять, у этой двери, потому что я знаю, — за ней лѣсъ; ты только послушай, послушай, дѣдушка, какъ за нею птицы поютъ; я, вѣдь, былъ въ лѣсу, меня туда лѣтомъ мама съ собой брала, тамъ вотъ точно также птицы пѣли.
Старикъ вынулъ изъ кармана ключъ, отперъ имъ свою дверь и ввелъ къ себѣ въ квартиру Андрюшу. Когда мальчикъ увидѣлъ высокую ель и много красивыхъ и разноцвѣтныхъ птичекъ, порхавшихъ по ея вѣтвямъ, то онъ, хотя и понялъ, что тутъ не было лѣса, но такъ заинтересовался птичками, что забылъ свою дикость, стоялъ подъ деревомъ, сложивъ ручки и глазъ не спускалъ съ птичекъ. Старикъ взялъ свою скрипку и заигралъ, а птички запѣли еще громче. Андрюша опустился на полъ, сѣлъ подъ елью, обнялъ худенькими ручками свои колѣна и слушалъ, а когда старикъ кончилъ играть, мальчикъ протянулъ къ нему руки и только повторялъ:
— Играй, играй, дѣдушка, прошу тебя, играй еще!
И старикъ игралъ ему одну за другой всѣ свои пѣсенки, а затѣмъ взялъ Андрюшу на руки и снесъ его самъ въ ту квартиру, гдѣ работала его мать.
Съ тѣхъ поръ Андрюша не боялся больше старика, а напротивъ, какъ только просыпался, такъ и начиналъ просить у матери, чтобы она отпустила его къ доброму дѣдушкѣ.
А старикъ, дѣйствительно, какъ родной дѣдушка, привязался къ горбатому мальчику. Онъ тоже съ утра уже всегда ждалъ къ себѣ своего маленькаго друга; мало-по-малу сталъ онъ учить мальчика читать, писать, купилъ ему скрипку и Андрюша скоро выучился играть на ней маленькія пѣсенки. Птички тоже полюбили Андрюшу и когда онъ помогалъ старику чистить ихъ сковороды, наливалъ имъ чистой воды или насыпалъ свѣжаго корму, птички прилетали къ нему, клевали изъ рукъ мальчика зерна и садились ему на плечи. Мать и отецъ Андрюши не знали, какъ и благодарить старика, потому что характеръ ребенка совершенно измѣнился: онъ сталъ теперь ласковый и довѣрчивый, а когда пришла весна, онъ уже умѣлъ хорошо читать. Старикъ подарилъ ему хорошую книгу съ разсказами и картинками; Андрюша выходилъ на дворъ, садился гдѣ-нибудь на крылечко, и вокругъ него сейчасъ собирались дѣти. Андрюша читалъ имъ громко, а иногда приносилъ скрипку и игралъ имъ на ней. Теперь никто уже не дразнилъ его: «Андрюшка-горбатый!» а всѣ говорили: «Андрюша хоть и горбатый, да умный и добрый».
А старикъ говорилъ портнихѣ Марьѣ:
— Изъ вашего сына выйдетъ хорошій человѣкъ, потому что онъ любитъ учиться; онъ зоветъ меня дѣдушкой и я, дѣйствительно, люблю его, какъ внука; вотъ подучу его еще немного и отдадимъ мы его потомъ въ школу; у него нѣтъ силы быть работникомъ, такъ мы изъ него сдѣлаемъ хорошаго сельскаго учителя; вырастетъ онъ у насъ, будетъ жить въ деревнѣ и учить деревенскихъ мальчиковъ и дѣвочекъ, и тѣ такъ будутъ его любить, что и не замѣтятъ его горба.