Серёжа (Лухманова)/ДО

Сережа
авторъ Надежда Александровна Лухманова

Источникъ: Лухманова Н. А. «Не сказки». — СПб.: Изданіе А. С. Суворина, 1903. — С. 9.

Сережѣ было уже четыре года, а онъ не только еще не ходилъ, но даже и не становился на ножки. Онъ и говорилъ очень мало — всего нѣсколько словъ: мама, дай, амъ, тпру; за то плакалъ онъ очень много, по цѣлымъ часамъ, только на это никто не обращалъ вниманія и не потому, чтобы кругомъ него были злые люди, а потому, что у всѣхъ было очень много своего дѣла.

Отецъ Сережи уже давно нанялся въ работники къ какому-то купцу, у котораго были свои барки, и ушелъ съ нимъ далеко-далеко, да и не возвратился.

Мать Сережи, Ульяна, была прачка и такая бѣдная, что она не могла нанять себѣ даже комнаты, а жила въ углу, а такъ какъ въ каждой комнатѣ четыре угла, то въ той комнатѣ, гдѣ она жила, было четверо жильцовъ, и всѣ были такіе-же бѣдные, какъ Ульяна, и всѣ также съ утра уходили на работу, такъ что Сережа въ этой комнатѣ оставался иногда совершенно одинъ. Передъ тѣмъ какъ уйти, мать сажала его въ уголъ на какую-нибудь подстилку, задвигала большимъ ящикомъ для того, чтобы онъ не уползъ на лѣстницу и не упалъ бы внизъ по ступенямъ. На ящикѣ она ему ставила чашку съ гречневой кашей и такую-же чашечку съ водой, клала деревянную круглую ложку.

Сережа ѣлъ и пилъ, какъ умѣлъ; иногда онъ опрокидывалъ все это и тогда кричалъ отъ голода, но никто его не слышалъ, пока не возвращался кто-нибудь изъ жильцовъ комнаты домой съ работы.

Такъ жилъ бѣдный Сережа. Мать его любила, жалѣла, по субботамъ носила его въ баню. На послѣднія копѣйки покупала ему иногда пряникъ или какую-нибудь свистульку, глиняную уточку, съ дырочкой въ хвостѣ, въ которую можно свистѣть. Другихъ игрушекъ у него не было.

Но вотъ какъ-то зимою наступили очень холодные дни. У Ульяны не было шубы, бѣгала она въ большомъ платкѣ, а платокъ былъ дырявый и тепла въ немъ тоже было немного. Она весь день стирала въ прачешной, ей было жарко, а потомъ она пошла вѣшать бѣлье на чердакъ; тамъ было очень холодно, чердаки, вѣдь, не топятъ, а напротивъ, въ нихъ открываютъ окна, чтобы всегда былъ вѣтеръ и просушивалъ бѣлье, которое тамъ вѣшаютъ. Такъ и теперь: окна были открыты, вѣтеръ дулъ холодный, и Ульяна сильно прозябла. Она вернулась въ свой уголъ, легла, да и не могла уже встать; сосѣдки видятъ, что она очень больна, окутали ее, посадили на извозчика и увезли въ больницу; тамъ ее положили на кровать и стали лѣчить, а у нея голова такъ болѣла, такъ болѣла, что она даже и о Сережѣ не помнила. Остался Сережа совсѣмъ одинъ. Собрались кругомъ него всѣ жильцы и спрашиваютъ другъ друга:

«Куда же теперь намъ дѣвать мальчика? Это, вѣдь, не собачка, на улицу не выгонишь! Кто-же о немъ заботиться будетъ?» А хозяйка той комнаты говоритъ: «я бѣдная, мнѣ надо, чтобы въ каждомъ углу кто-нибудь жилъ и мнѣ платилъ деньги. Придетъ теперь кто-нибудь и станетъ жить въ томъ углу, гдѣ жила Ульяна, такъ надо Сережу оттуда взять, а куда его взять?» — Вотъ, стоятъ они всѣ кругомъ Сережи и плачутъ, жалко имъ маленькаго, больного ребеночка.

Ульяна и раньше хлопотала отдать его въ пріютъ, гдѣ бѣдныхъ маленькихъ дѣтей держатъ, такъ туда его не взяли, потому что онъ больной, а въ больницу тоже не приняли, потому что собственно болѣзни у него никакой не было, а только ножки, какъ плеточки: ни стоять, ни ходить не могутъ. Носила она его къ доктору, тотъ сказалъ ей, что его можно поправить только хорошимъ воздухомъ, тепломъ, да хорошей пищей. Гдѣ-же бѣдной Ульянѣ было достать все это? Она жила такъ, какъ могла жить на тѣ гроши, что зарабатывала, и въ ея уголъ солнце никогда не заглядывало, а полъ всегда былъ холодный и часто сырой, потому что у бѣдныхъ людей нѣтъ калошъ, придутъ въ дождливую погоду съ мокрыми ногами и весь полъ затопчутъ, замочатъ. Только вотъ, въ то время, какъ стоятъ всѣ кругомъ Сережи да горюютъ, входитъ горничная одной барыни, Варвара, и спрашиваетъ:

— Гдѣ здѣсь живетъ прачка Ульяна? Она у насъ стираетъ, а вчера не пришла за бѣльемъ, барыня прислала за ней, пусть придетъ возьметъ бѣлье, надо его выстирать.

А ей отвѣчаютъ всѣ жильцы:

— Ульяна захворала, ее положили въ больницу, а вотъ мы не знаемъ, что съ ея сыномъ Сережей дѣлать, куда намъ его дѣвать.

Поглядѣла Варвара на Сережу, а онъ сидитъ въ углу за ящикомъ, весь грязный, рубашенка на немъ коротенькая, видно, онъ давно выросъ изъ нея, дрожитъ онъ, видитъ — матери нѣтъ кругомъ, не понимаетъ, что случилось, а только чувствуетъ, что что-то нехорошо, притихъ, не плачетъ и такъ жалко-жалко на всѣхъ смотритъ, точно голубенокъ изъ гнѣзда выпалъ. Поглядѣла на него Варвара и сама заплакала.

— Дайте, — говоритъ, — мнѣ его, я его снесу къ моей барынѣ, она добрая, можетъ, что-нибудь и придумаетъ.

Отдали ей бабы ребенка, а сами пошли за ней во второй этажъ къ двери, гдѣ жила Варварина барыня; стоятъ и ждутъ, — что будетъ дальше!?

Вотъ открыла Варвара дверь въ кухню, а тамъ какъ разъ барыня стоитъ.

— Что это, — спрашиваетъ барыня, — ты принесла въ передникѣ?

А Варвара говоритъ:

— Мальчика Сережу… — да и разсказала всю исторію.

Барыня была немолодая, сыновья ея были уже офицеры и служили въ другомъ городѣ и жила она совсѣмъ одна. Ей очень стало жалко Сережу, а только она испугалась, какъ же ей теперь надо будетъ возиться съ такимъ маленькимъ ребенкомъ. Она хотѣла сказать: «нѣтъ, Варвара, не могу я взять къ себѣ ребенка, да еще такого больного; онъ еще и ходить-то не можетъ»… А Варвара говоритъ:

— Барыня, сбавьте мнѣ жалованья и позвольте мнѣ его держать въ кухнѣ; я такъ за нимъ ухаживать буду, что вы его и не услышите.

Такая доброта очень тронула барыню, и ей стало стыдно: она ничего не работаетъ, а не захотѣла ухаживать за ребенкомъ; а простая рабочая женщина, и безъ того занятая цѣлый день, этого не побоялась… Протянула барыня руки, взяла къ себѣ Сережу да и говоритъ:

— Ну, Варвара, видно такъ Богу угодно, надо намъ его выростить. Давай корыто, приготовь въ него теплой воды, мы прежде всего вымоемъ ребенка.

Варвара обрадовалась, выбѣжала на лѣстницу, а тамъ ее ждутъ бабы.

— Ну, что?! Что? — спрашиваютъ, — какъ съ ребенкомъ?

А Варвара смѣется:

— Богъ-то, — говоритъ, — милостивый, развѣ дастъ пропасть сиротѣ, развѣ на свѣтѣ-то нѣтъ добрыхъ людей? Вотъ мы сейчасъ мальчика вымоемъ да обернемъ во все чистое, накормимъ, да и спать положимъ.

Бабы стали креститься: «Слава тебѣ, Господи!» И пошли къ себѣ домой успокоенныя.

Варвара принесла корыто, налила теплой воды, взяла мочалку, мыло и начала мыть Сережу. А для Сережи все это было такъ ново и такъ неожиданно, что онъ и кричать отъ страха боялся, только когда взяла его барыня на руки, сталъ онъ отбиваться отъ нея, схватилъ зубами за палецъ и укусилъ. Барынѣ было больно, но она только покачала головой:

— Ахъ, — говоритъ, — какой онъ несчастный ребенокъ, совсѣмъ какъ дикій звѣрекъ.

Мальчика вымыли, обернули въ чистую простыню, въ теплое одѣяло, а въ это время на плитѣ вскипѣло для него молоко и готова была манная кашка.

Такой вкусной, хорошей пищи Сережа давно и не пробовалъ; онъ такъ и задрожалъ отъ радости, когда его начали кормить; наѣлся, да тутъ-же, на рукахъ у Варвары и заснулъ. Тогда его тихонько положили на кровать и окружили подушками, чтобы онъ не упалъ.

Вечеромъ, въ тотъ-же день, барыня, которая взяла къ себѣ Сережу, сидѣла у себя въ комнатѣ и писала письмо своимъ милымъ сыновьямъ. Въ комнату къ ней вошла Варвара и доложила:

— Тамъ баба пришла.

— Какая баба?

— А изъ той комнаты, гдѣ Сережа жилъ.

— Что-же ей нужно? — удивилась барыня.

— Проситъ позволенія войти, хочетъ съ вами поговорить.

Барыня велѣла Варварѣ впустить ее. Вошла баба, худая, блѣдная, на головѣ надѣтъ старенькій темный платокъ.

— Сударыня, — говоритъ она, — я оттуда, изъ той комнаты, гдѣ мы вмѣстѣ съ Ульяной жили; такъ вотъ, какъ мы узнали, что вы мальчика къ себѣ взяли, меня и послали всѣ… вотъ я и пришла…

— Да что-же вы именно хотите? Взять назадъ Сережу? — спросила барыня.

Женщина такъ испугалась, что руками замахала и платокъ у нея съ головы упалъ.

— Ахъ, нѣтъ, ради Бога нѣтъ, сударыня! вѣдь, мы всѣ бѣдныя женщины, всѣ уходимъ съ утра на работу, кто-же изъ насъ можетъ смотрѣть за ребенкомъ, кормить его. Ради Бога, барыня, оставьте вы у себя мальчика, ну хоть пока Ульяна изъ больницы выйдетъ, оставьте, а только позвольте намъ, т.-е. мнѣ — Марьѣ, я тоже прачка, да Аннѣ, которая на табачную фабрику ходитъ папиросы набивать, да Татьянѣ, она ходитъ посуду мыть, да кухню убирать, — такъ вотъ позвольте намъ всѣмъ, барыня, вамъ служить даромъ… по вечерамъ мы свободны, вотъ мы и будемъ приходить къ вамъ по очереди… полъ вымыть, бѣлье постирать, мальчика, если позволите, понянчить — хочется и намъ послужить сиротѣ и отблагодарить васъ, потому что мы очень чувствуемъ вашу доброту. — Марья сказала это и низко-низко поклонилась барынѣ.

Барыню это очень тронуло: видитъ она, что женщины бѣдныя, простыя, неученыя, а сердце у нихъ доброе.

— Хорошо, — говоритъ она, — Богъ вамъ за это поможетъ, каждый день ко мнѣ приходить не надо, а если случится у меня какая работа въ домѣ, то я пошлю за вами Варвару.

А Сережа въ тотъ день все спалъ, весь вечеръ, всю ночь и только на другой день проснулся, и то поздно, часовъ въ 11 утра. Теплая комната, ванна, да хорошая пища такъ успокоили ребенка, что онъ проспалъ чуть не сутки и проснулся веселый и здоровый.

Свѣтлая кухня, въ большія окна свѣтитъ солнце, на полкахъ блестятъ мѣдныя кастрюли, чайники, подъ плитой горятъ дрова, заслонка открыта, и Сережѣ видно, какъ тамъ красный огонекъ попрыгиваетъ. На плитѣ опять для него кипитъ молоко, варится кашка, на сковородѣ жарятся котлеты и пахнетъ все такъ вкусно и хорошо.

Поглядѣлъ Сережа кругомъ, все ему, вѣрно, очень понравилось, и онъ сталъ смѣяться, да вдругъ вспомнилъ свою маму и сталъ звать: «мама, мама Ульяна!» и заплакалъ. Варвара надѣла на него чистую рубашку и теплую кофточку, которыя успѣла сшить, пока ребенокъ спалъ, а барыня купила уже ему чулочки и сапожки. Дали ему кушать, и онъ успокоился. Много еще дней Сережа вспоминалъ свою маму, плакалъ, кричалъ и звалъ ее, а Ульяна все лежала въ больницѣ, только теперь она успокоилась, потому что ее навѣстили и Варвара, и Марья, и другія женщины, которыя жили съ нею вмѣстѣ; разсказали ей, какъ Сережѣ теперь хорошо; она отъ радости плакала и молилась Богу за добрую барыню, за Варвару и за всѣхъ, кто пожалѣлъ ея мальчика.

Прошло два мѣсяца. Ульяна выздоровѣла и вышла изъ больницы. Пошла она прежде всего въ церковь и долго стояла на колѣняхъ, молилась и благодарила Бога, а затѣмъ пошла на кухню къ Варварѣ.

Ввели ее въ комнату, а тамъ Сережа сидѣлъ около большого стола, на высокомъ стулѣ и разставлялъ деревянныхъ коровокъ и лошадокъ. Поднялъ онъ свою большую головку, посмотрѣлъ на вошедшихъ, да вдругъ протянулъ свои худенькія рученки и закричалъ: «мама! мама!» Бросилась Ульяна на колѣни около высокаго стулика, обнимаетъ ребенка, цѣлуетъ его, ловитъ руки барыни и ихъ цѣлуетъ, не можетъ словъ найти, — высказать свою благодарность. Когда барыня брала къ себѣ Сережу, она думала подержать его у себя, пока Ульяна въ больницѣ, а какъ увидѣла она, что за эти два мѣсяца у ребенка глазки стали ясные, щеки розовыя, а главное, какъ сходила она въ ту комнату, гдѣ жила прежде Ульяна, и увидѣла, какъ тамъ сыро и холодно, то рѣшила она оставить Сережу у себя. Ульяна поступила на мѣсто и каждое воскресенье прибѣгала къ своему ребенку посидѣть около него, поиграть съ нимъ, а главное — спросить барыню, не можетъ-ли она быть чѣмъ-нибудь ей полезной.

Весна въ этотъ годъ была очень теплая. Барыня наняла дачу по Финляндской жел. дор., въ Озеркахъ, и переѣхала туда съ Сережей. Съ утра и весь день, пока грѣло солнце, Сережа сидѣлъ въ саду. На большой кучѣ песку ему раскладывали одѣяло, давали деревянную лопаточку, и онъ пересыпалъ ею песокъ, игралъ имъ и смѣялся. По совѣту доктора, ему теплымъ пескомъ обкладывали голыя ножки, онъ сидѣлъ, точно въ теплой ваннѣ. Въ серединѣ лѣта ножки его такъ окрѣпли, что онъ уже сталъ ползать на четверенькахъ. Ему это такъ понравилось, что онъ сталъ на четверенькахъ бѣгать, какъ собачка, по всему саду. Тогда его начали учить ходить. Возьмутъ за обѣ ручки и идутъ съ нимъ. Онъ ножками переступаетъ и радуется, что ходитъ, какъ всѣ другіе.

Съ тѣхъ поръ, какъ барыня взяла къ себѣ Сережу, прошло уже около пяти лѣтъ. Сережа выросъ, ножки его окрѣпли, онъ теперь умѣетъ читать, писать, съ этой зимы началъ ходить въ Дѣтскій садъ, на будущій годъ пойдетъ въ школу, а когда ему будетъ лѣтъ четырнадцать, свезутъ его въ Крымъ и отдадутъ тамъ въ Никитское садоводное училище и, если Богъ дастъ ему силы и здоровья, выйдетъ изъ него хорошій ученый садоводъ. Поступитъ онъ куда-нибудь на хорошее жалованье, будетъ работать въ садахъ и возьметъ тогда къ себѣ свою маму, она у него отдохнетъ отъ всего пережитаго горя. Не забудетъ онъ, вѣроятно, никогда и свою добрую воспитательницу.

Богъ милостивъ, можетъ быть, все такъ и исполнится.