ДѢЙСТВУЮЩІЕ.
правитьГенрихъ VIII.
Кардиналъ Вульзи.
Кардиналъ Кампеусъ.
Капуціусъ, посолъ императора Карла V.
Крэнмеръ, архіепископъ кэнтербёрійскій.
Герцогъ Норфолькъ.
Графъ Сёрри.
Герцогъ Соффолькъ.
Герцогъ Бокингэмъ.
Лордъ Канцлеръ.
Лордъ Канцлеръ.
Гарднеръ, епископъ винчестерскій.
Епископъ Линкольнъ.
Лордъ Эбергэнни.
Лордъ Сэндсъ.
Сэръ Генрихъ Гильфордъ.
Сэръ Томасъ Ловель.
Сэръ Антонъ Денни.
Сэръ Никлэсъ Во.
Секретари Вульзи.
Кромвель, служитель его.
Грифсъ, гофмаршалъ королевы Екатерины.
Докторъ Ботсъ, врачъ короля.
Гартеръ, герольдъ.
Управитель герцога Бокингэма.
Брандонъ.
Придверникъ залы Совѣта.
Привратникъ и его Работникъ.
Пажъ Гардинера.
Глашатай.
Королева Екатерина, жена Генриха VIII.
Анна Болленъ, фрейлина королевы.
Старая Леди, другъ Анны Болленъ.
Пасіенція, прислужница Екатерины.
ПРОЛОГЪ.
правитьНынче я выхожу ужь не для того, чтобъ смѣшить васъ; нынче мы представимъ вамъ сцены серьёзныя, величественныя, печальныя, глубоко-потрясающія, полныя блеска и горя — сцены, которыя орошаютъ глаза слезами. Кто расположенъ сострадать — уронитъ не одну слезу, потому что предметъ нашего представленія, истинно этого заслуживаетъ. Кто заплатилъ деньги въ надеждѣ увидать что-нибудь поучительное — вынесетъ отсюда не одну истину. Ручаюсь, что даже и тотъ, кому безъ одной или двухъ великолѣпныхъ сценъ никакая пьеса не понравится — увидитъ, что заплатилъ свой шиллингъ не даромъ, если только согласится просидѣть, какіе-нибудь два короткіе часа, тихо и спокойно. Только тотъ, кто ходитъ смотрѣть однѣ смѣшныя и соблазнительныя пьесы, слушать стукъ щитовъ, или любоваться молодцомъ въ длинномъ разноцвѣтномъ кафтанѣ, окаймленномъ желтымъ[1] — ошибется въ своемъ ожиданіи; и это потому, любезные слушатели, что перебивъ это высокое представленіе такими вздорными сценами, какъ сцены шутовъ и сраженій — мы одурачили бы самихъ себя, лишились бы добраго мнѣнія всѣхъ благоразумныхъ любителей, поддерживать расположеніе которыхъ наше единственное желаніе. Вы первые и лучшіе судіи города, прошу же васъ, будьте такъ серьёзны, какъ бы намъ хотѣлось; вообразите, что всѣ лица нашей высокой драмы настоящія, какъ бы и теперь живущія; представьте ихъ себѣ во всемъ величіи, окруженныхъ толпами народа, тысячами друзей — и мы покажемъ вамъ, какъ скоро все это величіе помрачается бѣдствіями. Если вы и тутъ будете смѣяться — я повѣрю, что человѣку можно стенать даже и въ самый день брака своего.
ДѢЙСТВІЕ I.
правитьСЦЕНА 1.
правитьБОКИН. Ахъ, здравствуйте! какъ я радъ васъ видѣть. Какъ поживали вы послѣ нашего свиданія во Франціи?
НОРФ. Благодарю, лордъ, превосходно; и до сихъ поръ не пересталъ еще дивиться всему, что тамъ видѣлъ.
БОКИН. Проклятая горячка приковала меня къ постелѣ въ то самое время, когда два солнца славы, два свѣтила людей съѣхались въ Ардской долинѣ.
НОРФ. Между Гиньса и Арде[2]. Я видѣлъ, какъ они привѣтствовали другъ друга, сидя на коняхъ; видѣлъ, какъ, спѣшившись, бросились другъ къ другу въ объятія и какъ бы срослись; и признаюсь, сростись они въ самомъ дѣлѣ — не сыскать бы и четырехъ королей, которые бы всѣ вмѣстѣ могли сравняться съ этимъ сросткомъ двухъ въ одного.
БОКИН. А я, все это время былъ узникомъ въ моей комнатѣ.
НОРФ. И не видали настоящаго земнаго величія. Можно сказать, что великолѣпіе было до сихъ поръ холостымъ, тутъ же сдѣлало партію еще выше себя. Каждый слѣдующій день превосходилъ прошедшій, пока послѣдній не поглотилъ чудесъ всѣхъ предшествовавшихъ; если нынче Французы потемняли Англичанъ, сверкая отъ головы до ногъ золотомъ, какъ языческіе боги — на другой день всѣ Англичане обращались въ Индію: каждый стоялъ цѣлымъ рудникомъ. Маленькіе пажи ихъ были облиты золотомъ, какъ херувимы; дамы, не привыкшія ни къ какой тягости, потѣли подъ бременемъ украшеній, которыя тѣмъ самымъ замѣняли имъ румяны; нынѣшній маскерадъ казался неподражаемымъ, а слѣдующій дѣлалъ его ничтожнымъ, нищенскимъ. Короли были равно блестящи; но когда являлись врознь — одинъ казался всегда лучшимъ, а именно тотъ, который былъ на глазахъ; появлялись вмѣстѣ — всѣ говорили, что видятъ одного, и никто не осмѣливался найти какое-нибудь между ними различіе. Когда же эти солнца — имъ не было другаго названія — созвали, черезъ своихъ герольдовъ, благородное дворянство на турниръ, мы увидали дѣла невѣроятныя — дѣла, которыя заставили вѣрить всѣхъ баснословнымъ повѣствованіямъ, даже подвигамъ Бевиса[3].
БОКИН. Нѣтъ, вы ужь преувеличиваете.
НОРФ. Какъ благородный дворянинъ, всегда дорожившій честью, все это теряетъ, даже и въ искуснѣйшемъ разсказѣ, большую часть жизни, языкомъ которой было само дѣйствіе. Все было такъ царственно, ничто не противорѣчило своему назначенію, порядокъ давалъ видимость каждой вещи, и всѣ дѣятели вполнѣ выполнили свои обязанности.
БОКИН. Кто же, скажите, управлялъ, приводилъ въ такую гармоническую совокупность и тѣло и члены великаго торжества этого?
НОРФ. Человѣкъ, въ которомъ невозможно было предположить какое-либо знаніе въ этомъ дѣлѣ.
БОКИН. Кто же, любезный лордъ?,
НОРФ. Высоко-преподобный кардиналъ іоркскій.
БОКИН. Чертъ его возьми нѣтъ ничего, во что не вмѣшался бы онъ по своему честолюбію. Ну, какое ему дѣло до этихъ пышныхъ суетъ? Удивительно, право, что такой комъ сала можетъ поглощать своей тушей всѣ лучи благотворнаго солнца, не допуская ихъ до земли.
НОРФ. Нѣтъ сомнѣнія, что въ немъ самомъ достаточно средствъ на все, потому что не опирается ни на предковъ, слава которыхъ прокладываетъ наслѣдникамъ дорогу, — ни на величіе заслугъ, оказанныхъ государству, — ни на сильныя связи. Какъ паукъ снуетъ свою ткань изъ своей паутины, такъ и онъ пролагаетъ себѣ дорогу только силой своихъ собственныхъ способностей — даромъ неба, поставившимъ его такъ близко къ королю.
ЭБЕР. Не знаю, что даровало ему небо, — пусть это выискиваютъ взоры попроницательнѣе моихъ, — но гордость, проглядывающую изъ каждой части его тѣла, вижу какъ нельзя менѣе. Кто жь даровалъ ему ее? если не адъ, такъ вѣрно сатана заскряжничалъ, или еще до этого промоталъ ее всю, и кардиналу пришлось заводить новый адъ въ самомъ себѣ.
БОКИН. Какъ, чертъ возьми, взять на себя, не спросясь короля, назначеніе всѣхъ лицъ, которыя должны были сопутствовать его величеству во Франціи. Онъ составилъ списокъ всей святы, и большею частью изъ такихъ, на которыхъ могъ возложить какъ можно болѣе издержекъ съ наименьшимъ вознагражденіемъ, и всѣ, кого ему угодно было включить въ этотъ, не утвержденный именитымъ совѣтомъ списокъ, должны были ѣхать.
ЭБЕР. Я знаю, изъ моихъ родственниковъ, покрайней мѣрѣ трое разстроили свое состояніе такъ, что никогда ужь не поправить.
БОКИН. Много еще и другихъ надломили хребты, взваливъ на нихъ, для этой великой поѣздки, все свое достояніе. И что жь произвело это бѣшеное тщеславіе? — увѣнчалось самымъ жалкимъ результатомъ[4].
НОРФ. Да, хоть и непріятно, а надо сознаться, что этотъ миръ съ Франціей не стоилъ такихъ издержекъ.
БОКИН. Послѣ страшной бури, которой подверглись за тѣмъ наши, всѣ, какъ бы вдохновившись, не сговариваясь, рѣшили тотчасъ же, что эта буря, растрепавшая одежды мира, предвѣщаетъ близкій разрывъ его.
НОРФ. И онъ близокъ въ самомъ дѣлѣ; Франція нарушила уже договоръ, захвативъ въ Бордо товары купцовъ нашихъ.
ЭБЕР. Такъ поэтому не приняли посла?
НОРФ. Поэтому.
ЭБЕР. Славный миръ, я такъ еще дорого купленный!
БОКИН. Все это труды нашего почтеннаго кардинала.
НОРФ. Любезный лордъ, ваша вражда съ кардиналомъ извѣстна все ну государству. Какъ человѣкъ, который отъ души желаетъ вашей свѣтлости всего хорошаго, я посовѣтовалъ бы вамъ сообразить хорошенько и злобу и могущество кардинала, взять въ разсчетъ, что онъ въ силахъ исполнить все, что бы ни внушила ему ненависть его. Вы знаете, что онъ мстителенъ, а я знаю, что мечь его остеръ, длиненъ, достаетъ далеко, а куда не достанетъ — долетаетъ швыркомъ. Примите совѣтъ мой, и вы увидите, какъ онъ благодѣтеленъ. Но вотъ и скала, отъ которой предостерегаю васъ.
ВУЛЬЗ. Управитель герцога Бокигэма? прекрасно! — Гдѣ жь допросъ его?
1 СЕК. Вотъ, благородный лордъ.
ВУЛЬЗ. А самъ онъ?
1 СЕК. Здѣсь, лордъ.
ВУЛЬЗ. Такъ мы узнаемъ еще болѣе, и спѣсь Бокингэма посбавится. (Уходитъ ее своей свитой.)
БОКИН. Пасть этой мясничьей собаки[5] ядовита, а я не въ силахъ стиснуть ее намордникомъ, и потому, конечно, лучше не будить ее. Нищенское отродье[6] стало выше дворянской крови.
НОРФ. Зачѣмъ же такъ горячиться? Молите у Господа побольше хладнокровія; это единственное лѣкарство противъ вашей болѣзни.
БОКИН. Въ его взорахъ я прочелъ новые ковы; онъ поглядѣлъ на меня съ такимъ презрѣніемъ, какъ бы на подлѣйшаго раба своего, и теперь, навѣрно, пронзаетъ меня какой-нибудь новой продѣлкой. Онъ пошолъ къ королю; пойду за нимъ, и ни въ чемъ не уступлю ему.
НОРФ. Постойте, любезный лордъ, дайте вашему благоразумію спросить вашу запальчивость, что хочетъ она дѣлать. Взбираясь на крутизну, главное не спѣшить съ самого начала; запальчивость — заносчивая лошадь: дайте ей волю, и она истощитъ себя своей же собственной пылкостью. Въ цѣлой Англіи я не знаю человѣка, который бы могъ быть для меня такимъ вѣрнымъ совѣтникомъ, какъ вы; будьте же и для себя тѣмъ же, чѣмъ всегда были для вашего друга.
БОКИН. Я иду къ королю; смирю устами чести дерзость ипсвичскаго негодяя, или провозглашу, что между людьми нѣтъ никакого различія.
НОРФ. Послушайтесь, не разжигайте печи для вашего врага до того, что она спалитъ и васъ самихъ. Отъ излишней стремительности можно обогнать то, за чѣмъ гонишься и, обогнавши, не догнать. Развѣ вы не знаете, что огонь, заставляя жидкость перебѣгать черезъ край, уменьшаетъ ее, хотя повидимому и увеличиваетъ? — Одумайтесь. Повторяю, въ цѣлой Англіи для васъ нѣтъ руководителя лучше васъ самихъ, если только потушите, или только укротите пламя вашей горячности сокомъ разсудительности.
БОКИН. Благодарю васъ, сэръ; послѣдую вашему совѣту. Но этотъ надменный негодяй — я не называю его не отъ разлива желчи, а по благородному негодованію — этотъ негодяй, говорю я, подкупленъ, измѣнникъ! Я знаю это вѣрно; имѣю на это доказательства такъ ясныя, какъ источники въ іюлѣ, когда на днѣ ихъ можно разсмотрѣть каждую песчинку.
НОРФ. Нѣтъ, не говорите, что онъ измѣнникъ.
БОКИН. Скажу королю, буду стоять на этомъ такъ твердо, какъ скалистый берегъ. Слушайте. Этой набожной лисѣ, или волку, или и тому и другому вмѣстѣ — потому что онъ такъ же хищенъ, какъ хитръ, такъ же склоненъ ко злу, какъ искусенъ осуществлять его, потому что въ немъ и душа и санъ заражаютъ другъ друга взаимно, — захотѣлось блеснуть своимъ величіемъ и не Франціи точно такъ же, какъ здѣсь, и онъ склонилъ короля, нашего Повелителя, на это свиданіе, на этотъ убыточный союзъ, поглотившій столько сокровищъ и лопнувшій, какъ бокалъ, только что вздумали всполоснуть его.
НОРФ. Да, онъ лопнулъ въ самомъ дѣлѣ.
БОКИН. Не перебивайте, лордъ. Договорныя статьи составлялъ хитрый кардиналъ какъ ему хотѣлось; онъ сказалъ: быть такъ! и будь онѣ столько же полезны, какъ костыли мертвому, ихъ все-таки утвердили бы. Онѣ предложены нашимъ мудрымъ кардиналомъ, и потому должны быть хороши; сочинены достойнымъ Вульзи, а Вульзи не можетъ ошибиться. За симъ, — и это просто выкидышъ старой вѣдьмы измѣны, — насъ посѣщаетъ императоръ Карлъ, подъ предлогомъ свиданія съ королевой, своей теткой; собственно же для того, чтобъ уладятъ съ Вульзи. Съѣздъ королей Франціи и Англіи заставилъ его опасаться союза, въ самомъ дѣлѣ, совсѣмъ для него не выгоднаго, и онъ вступилъ въ тайные переговоры съ кардиналомъ. Я увѣренъ — имѣю достаточныя причины быть увѣренъ, что императоръ платилъ не дожидаясь обѣщаній, и тѣмъ склонилъ на свое желаніе прежде, чѣмъ выговорилъ его; коротко, проложивъ такимъ образомъ дорогу, вымостивъ ее золотомъ, императоръ вопросилъ его покорнѣйше перемѣнить расположеніе короля, разорвать союзъ этотъ. — Нѣтъ, король долженъ узнать, и онъ скоро узнаетъ черезъ меня, что кардиналъ торгуетъ его честью, какъ ему вздумается, и всегда для своей собственной выгоды.
НОРФ. Жалко, если это справедливо; я желалъ бы даже, чтобъ въ этомъ случаѣ вы нѣсколько ошиблись.
БОКИН. Во всемъ, что я сказалъ вамъ, нѣтъ ни одного слова ложнаго; я представилъ его вамъ точно въ томъ видѣ, въ какомъ онъ явится, когда дѣло дойдетъ до доказательствъ.
БРАНД. Капитанъ, исполняйте вашу обязанность.
КАПИТ. Герцогъ Бокингэмъ, графъ Гирфордскій, Стэффордскій и Норсамтонскій, именемъ нашего великаго государя я арестую тебя, какъ государственнаго измѣнника.
БОКИН. Видите, лорды; сѣть накинута уже на меня. Я долженъ пасть жертвой гнуснаго коварства.
БРАНД. Мнѣ прискорбно быть свидѣтелемъ этой сцены. Воля его величества, чтобъ вы отправились въ Товеръ.
БОКИН. Напрасно сталъ бы я защищать мою невинность; меня окрасили такимъ цвѣтомъ, который зачернилъ и бѣлѣйшія части мои. Да исполнится воля Всевышняго какъ въ этомъ, такъ и во всемъ. — Я повинуюсь. — Прощайте, лордъ Эбергэнзи.
БРАНД. Не прощайтесь; онъ сопутствуетъ вамъ. (Эбергенни.) Королю угодно, чтобъ и вы отправились въ Товеръ; тамъ вы узнаете его дальнѣйшее рѣшеніе.
ЭБЕР. Да свершится воля Господа, какъ сказалъ герцогъ; я повинуюсь королю.
БРАНД. Вотъ королевское повелѣніе арестовать лорда Монтекью, духовника герцога, Іоанна Де-ля-Каръ, и Гильберта Пекъ, его канцлера.
БОКИН. Такъ, такъ; это все члены заговора. — Надѣюсь, и всѣ.
БРАНД. Еще картезіянскаго монаха —
БОКИН. Нихольса Гопкинсъ[7]?
БРАНД. Его.
БОКИН. Мой управитель негодяй; всемогущій кардиналъ обольстилъ его золотомъ. Жизнь моя измѣрена. Я тѣнь бѣднаго Бокингэма, формы котораго приняла эта туча, затмившая мое свѣтлое солнце. Прощайте, лордъ!
СЦЕНА 2.
правитьК. ГЕН. Самая жизнь моя, все что въ ней есть лучшаго, благодаритъ тебя за такую великую заботливость. Я стоялъ подъ выстрѣлами убійственнаго заговора — ты уничтожилъ его, и я благодарю тебя. — Позвать служителя Бокингэма, мы сами выслушаемъ его показанія; пусть предъ лицемъ нашимъ повторитъ онъ всѣ подробности измѣны своего господина. (Король садится на тронъ, Лорды занимаютъ свои мѣста, Кардипнлъ помѣщается по правую сторону у ногъ короля. За сценой раздаются крики: «Дорогу, дорогу, королевѣ».).
К. ЕК. Нѣтъ, позвольте мнѣ стоять на колѣнахъ; я просительница.
К. ГЕН. Встань, и сядь подлѣ насъ. (Цѣлуетъ и сажаетъ ее подлѣ себя.) — Половину твоей просьбы не говори намъ — вѣдь ты пользуешься половиной нашей власти; на другую же половину мы соглашаемся прежде, чѣмъ ты ее выговоришь. Скажи же чего ты хочешь, и твое желаніе исполнено.
К. ЕК. Благодарю ваше величество. Любите себя, но, любя себя, не упускайте изъ виду ни вашей славы, ни величія вашихъ обязанностей; вотъ главное моей просьбы.
К. ГЕН. Продолжайте, королева.
К. ЕК. До меня доходитъ множество жалобъ — и все отъ людей достойныхъ всякаго уваженія — на жестокое угнетеніе вашихъ подданныхъ. Недавно еще разосланы повелѣнія о сборѣ новой подати, которая вытѣсняетъ изъ сердецъ ихъ и любовь и вѣрность; конечно, жестокіе упреки ихъ относятся преимущественно къ вамъ, добрый кардиналъ, какъ къ главному виновнику всѣхъ этихъ притѣсненій, но и король — честь котораго да сохранитъ небо отъ всякаго пятна, — дѣлается предметомъ непристойныхъ толковъ, которые расторгаютъ узы долга и повиновенія (По прежнимъ изданіямъ: The sides of loyalty… По Колльеру: The ties of loyalty…}, и переходятъ почти въ явное возмущеніе.
НОРФ. Нѣтъ, не переходятъ, а перешли уже. Суконщики, лишенные, въ слѣдствіе новаго налога, всякой возможности содержать прежнее число прядильщиковъ, чесальщиковъ и ткачей, распустили большую часть ихъ, и бѣдные — не зная никакого другаго промысла, не имѣя никакихъ средствъ, вынужденные голодомъ — возстали, пренебрегая въ отчаяніи всѣми послѣдствіями, всѣми опасностями.
К. ГЕН. Налогъ! на что? какой же налогъ? — Лордъ кардиналъ, васъ обвиняютъ такъ же, какъ и меня — извѣстно вамъ, что это за налогъ?
ВУЛЬЗ. Ваше величество, мнѣ извѣстна только часть того, что касается вообще до цѣлаго государства; я иду въ ряду съ другими.
К. ЕК. Да, лордъ, вы знаете не болѣе другихъ; вы придумываете вещи всѣмъ извѣстныя, но, полагаю, ничуть не радостныя (Въ прежнихъ изданіяхъ: Things that are known alike, which are not wholesome… По Колльеру: Things that are known, belike, which are not wholesome…} для тѣхъ, которые, совсѣмъ не желая знать ихъ, по неволѣ должны, однакожь, съ ними знакомиться. Налогъ, о которомъ спрашиваетъ его величество, убійственъ уже и для слуха; бремя его надломитъ всякую спину. Говорятъ, что онъ предложенъ вами; если это несправедливо — на васъ клевещутъ ужаснѣйшимъ образомъ.
К. ГЕН. Налогъ, и все налогъ! Да скажите же наконецъ, что это за налогъ такой?
К. ЕК. Я слишкомъ дерзко истощаю ваше терпѣніе; но обѣщанное вами прощеніе ободряетъ меня. Негодованіе народа возбуждено повелѣніемъ, по которому каждый долженъ выдать, безъ всякаго отлагательства, шестую часть своего имущества; предлогомъ же къ такому необыкновенному побору служитъ предполагаемая война съ Франціей. Это сдѣлало уста дерзкими, языки выплевываютъ долгъ, вѣрноподданность замораживается въ охладѣвшихъ сердцахъ; тамъ, гдѣ жили прежде молитвы, живутъ теперь проклятія, и послушливая покорность стала рабыней каждой раздраженной воли. — Прошу, ваше величество, не отлагая обратить на это ваше вниманіе. Я не знаю, что бы могло быть важнѣе этого.
К. ГЕН. Клянусь жизнію, это противъ нашей воли.
ВУЛЬЗ. Я подалъ въ этомъ случаѣ голосъ наравнѣ съ другими, и то по совѣту людей знающихъ, ученыхъ. Если же на меня клевещутъ люди, которые, не зная ни моей личности, и моихъ свойствъ, берутся истолковывать всѣ мои дѣйствія — такъ это просто неизбѣжная невыгода мѣста, частый кустарникъ, сквозь который должна продираться добродѣтель. Какъ бы то ни было, никакое необходимое дѣйствіе не должно останавливаться боязнію борьбы съ злобными порицателями, которые, какъ хищныя рыбы, всегда слѣдуютъ за вновь спущеннымъ кораблемъ, и только что слѣдуютъ, напрасно выжидая добычи. Часто и самыя лучшія наши дѣйствія не одобряются, или и совсѣмъ отрицаются невѣжественными, или злонамѣренными истолкователями; часто и самое худшее, но болѣе понятное для грубыхъ умовъ, провозглашается нашимъ лучшимъ дѣломъ. Если бъ мы обрекли себя на мертвую неподвижность, только изъ опасенія, что наши движенія возбудятъ насмѣшки и порицаніе, мы приросли бы къ мѣсту, которое теперь занимаемъ, или сидѣли бы просто статуями.
К. ГЕН. Дѣло обдуманное, приведенное въ исполненіе съ должной осмотрительностью исключаетъ уже само собою всякое опасеніе; то же что не имѣло себѣ никакого примѣра страшитъ послѣдствіями. Скажите жь, имѣли ль вы въ виду хоть одинъ примѣръ такого налога? Я думаю ни одного. Мы не должны отрывать народъ отъ нашихъ законовъ, не должны приковывать его къ нашему произволу. Шестую часть съ каждаго? Да это тройной налогъ[8]! Мы отнимаемъ такимъ образомъ у каждаго дерева кору, вѣтьви и часть самаго пня; положимъ, что мы и не трогаемъ корней его, но при такомъ увѣчьи воздухъ все-таки выпьетъ весь сокъ его. — Объявить во всѣхъ графствахъ полное прощеніе всѣмъ возставшимъ противъ этого тягостнаго налога. Прошу позаботиться объ этомъ; я возлагаю это на васъ.
ВУЛЬЗ. (Тихо Секретарю). На одно слово. Изготовить во всѣ графства увѣдомленія о милости короля и прощеніи. Обремененный народъ ропщетъ на меня; постарайтесь разгласить что и прощеніе и отмѣна налога изходатайствованы мной. Дальнѣйшія распоряженія я сообщу вамъ какъ скоро все будетъ готово. (Секретарь уходитъ.)
К. ЕК. Мнѣ грустно, что герцогъ Бокингэмъ навлекъ на себя ваше неудовольствіе.
К. ГЕН. Это огорчаетъ многихъ. Джентльменъ этотъ ученъ, рѣдкій ораторъ; природа никого не надѣляла еще такъ щедро; образованіе его таково, что даже великіе учители могли бы у него поучиться; самъ же никогда не имѣлъ никакой надобности искать помощи внѣ себя. Но видите ли — развратись только умъ, и всѣ эти дивные дары, направившись въ дурную сторону, принимаютъ тотчасъ же формы порока, дѣлаются въ десять разъ гнуснѣе, чѣмъ прежде были прекрасны. Такъ и этотъ человѣкъ, столь совершенный, включенный въ число чудесъ, очаровательная рѣчь котораго заставляла насъ принимать часы за минуты, — такъ и онъ, любезная королева, облекъ всѣ свои прежнія доблести въ чудовищныя одежды, сдѣлался черенъ, какъ самый адъ. Посиди съ нами, и ты услышишь отъ этого человѣка — онъ былъ его повѣреннымъ — вещи глубоко оскорбляющія всякое благородное чувство. — Прикажите ему повторить разсказъ о замыслахъ, которыхъ мы никакъ не можемъ ни принять слишкомъ снисходительно, ни слушать слишкомъ долго.
ВУЛЬЗ. Подойди и, какъ вѣрный подданный, говори безбоязненно все, что знаешь о герцогѣ Бокингэмѣ.
К. ГЕН. Говори свободно.
УПРАВ. Во первыхъ, у него было обыкновеніе ежедневно заражать всѣ свои рѣчи толками о томъ, что если король умретъ безъ потомства, то онъ устроитъ такъ, что скиптръ перейдетъ въ его руки. Это самое, я слышалъ, онъ говорилъ и своему зятю, лорду Эбергэнни, при чемъ клялся, что отмститъ кардиналу.
ВУЛЬЗ. Прошу, ваше величество, понять всю важности этого показанія. Враждебные помыслы возстановляютъ его не только противъ вашей священной особы — нѣтъ, они простираются, кромѣ васъ, и на друзей вашихъ.
К. ЕК. Почтенный лордъ кардиналъ, будьте похристолюбивѣе въ вашихъ толкованіяхъ.
К. ГЕН. Продолжай. На чемъ же основывалъ онъ своя притязанія на корону по смерти нашей? Не слыхалъ ли чего-нибудь и на этотъ счетъ?
УПРАВ. На это его навело безумное предсказаніе Нихольса Гентона.
К. ГЕН. Кто жь этотъ Гентонъ?
УПРАВ. Картезіянскій монахъ, ваше величество, духовникъ его, безпрестанно обольщавшій его толками о царствованіи.
К. ГЕН. Какъ же узналъ ты это?
УПРАВ. Незадолго до отъѣзда вашего величества во Францію, герцогъ, находясь однажды въ домѣ Розы, что въ приходѣ святаго Лаврентія полтнейскаго, спросилъ меня, что говорятъ Лондонцы о вашей поѣздкѣ во Францію. Я отвѣчалъ ему, что многіе опасаются, чтобъ Французы не вздумали измѣнить на бѣду короля. На это герцогъ сказалъ тутъ мнѣ, «что этого въ самомъ дѣлѣ можно опасаться, и что тогда оправдаются слова одного святаго монаха, который», говорилъ онъ, «присылалъ ко мнѣ не разъ съ просьбою, чтобъ я прислалъ къ нему Джона Де-ля-Каръ, моего капелана, потому что онъ имѣетъ сообщить дѣло очень важное; и ему-то — подъ видомъ исповѣди, взявъ съ него прежде торжественную клятву, что того, что онъ скажетъ, мой капеланъ не передастъ ни одному живому существу кромѣ меня, — сказалъ онъ наконецъ, послѣ многихъ оговорокъ и разстановокъ: скажи герцогу, что ни королю, ни его наслѣдникамъ не процвѣтать; скажи ему, чтобъ онъ старался пріобрѣсти любовь народа; что герцогу править Англіей».
К. ЕК. Если я не ошибаюсь, ты былъ управителемъ герцога, и лишился мѣста по жалобѣ его мызниковъ. Смотри, не обвини человѣка благороднаго только по досадѣ на него, и не запятнай тѣмъ еще болѣе душу свою; повторяю, прошу тебя — будь остороженъ.
К. ГЕН. Не останавливай его. Продолжай.
УПРАВ. Клянусь душой моей, я говорю сущую правду. — Я сказалъ герцогу, что самъ монахъ этотъ могъ быть обманутъ демонскими внушеніями, что опасно даже и думать объ этомъ слишкомъ много, что можетъ наконецъ родиться отъ этого какой-нибудь замыселъ, мысль о которомъ будетъ для него такъ же гибельна, какъ и самое исполненіе. — Онъ же отвѣчалъ мнѣ на это: «Вздоръ! для себя я не вижу тутъ ничего гибельнаго»; — и тотчасъ же прибавилъ: «не оправься король отъ послѣдней болѣзни, головы кардинала и сэръ Томаса Ловель не уцѣлѣли бы!»
К. ГЕН. Вотъ какъ! Онъ положительно вредный человѣкъ. — Не знаешь ли еще чего?
УПРАВ. Знаю, ваше величество.
К. ГЕН. Продолжай.
УПРАВ. Находясь въ Гринвичѣ, послѣ выговора сдѣланнаго ему вашимъ величествомъ за Вилльяма Бломера —
К. ГЕН. Помню; несмотря на ленную обязанность Бломера служить мнѣ, герцогъ удерживалъ его у себя. Но продолжай, что жь далѣе?
УПРАВ. «Еслибъ», говорилъ онъ, «меня посадили за это, напримѣръ, въ Товеръ, а думаю, я исполнилъ бы, что замышлялъ мой отецъ противъ похитителя престола Ричарда, когда, въ Сольсбёри, просилъ съ нимъ свиданія; а онъ, еслибъ его столько допустили къ нему, исполняя долгъ притворной покорности, вонзилъ бы кинжалъ свой въ грудь его».
К. ГЕН. О, чудовищный измѣнникъ!
ВУЛЬЗ. Спрашиваю теперь, королева — можетъ ли его величество дышать свободно, если этотъ человѣкъ останется на свободѣ?
К. ЕК. Господи, устрой все къ лучшему!
К. ГЕН. У тебя есть еще что-то на сердцѣ; говори.
УПРАВ. Упомянувъ о герцогѣ, отцѣ своемъ, и о кинжалѣ, онъ выпрямился, положилъ одну руку на кинжалъ, прижалъ другую къ сердцу, поднялъ глаза вверхъ и произнесъ страшную клятву, что если съ нимъ будутъ поступать дурно, такъ онъ пойдетъ дальше, чѣмъ отецъ его, и именно на столько, на сколько исполненіе выше пустаго, не сбывшагося предположенія.
К. ГЕН. Не сдѣлать ему насъ ножнами кинжала своего. — Онъ арестованъ; потребовать его къ суду сейчасъ же. Найдетъ милость въ законѣ — пусть пользуется ей; не найдетъ — пусть ужь и не ищетъ ея въ насъ. Клянусь и днемъ и ночью, это ужаснѣйшій злодѣй!
СЦЕНА 3.
правитьКАМЕР. Ну кто бы подумалъ, чтобъ французскіе чары могли заколдовать мужей въ такія странныя формы?
СЭНДС. Новыя моды, какъ бы онѣ ни были смѣшны и даже противны достоинству мужа, всегда найдутъ себѣ послѣдователей.
КАМЕР. Какъ видно, все хорошее, что пріобрѣли Англичане послѣдней поѣздкой, ограничивается едва ли не одной или двумя гримасами, но за то ужь отличнѣйшими. Взглянувъ на нихъ, можно, право, побожиться, что самые носы ихъ были совѣтниками Пепина и Клотара — такъ величественно вздергиваютъ они ихъ.
СЭНДС. И ноги-то у нихъ новыя, да еще хромыя; кто не видалъ ихъ прежней походки, подумаетъ, что всѣ они одержимы шпатомъ или наколѣнницей.
КАМЕР. А покрой нижняго ихъ платья такой языческій, что можно положить за вѣрное, что они износили все свое христіянство.
А, сэръ Ловелъ! что новаго?
ЛОВЕЛ. Ничего, лордъ, кромѣ развѣ новаго указа, прибитаго къ дворцовымъ воротамъ.
КАМЕР. На счетъ чего же?
ЛОВЕЛ. На счетъ преобразованія нашихъ щеголеватыхъ путешественниковъ, которые наполняютъ дворъ ссорами, болтовней и портными.
КАМЕР. Слава Богу! теперь я попросилъ бы этихъ господчиковъ убѣдиться наконецъ, что англійскій придворный и не видавши Лувра, можетъ кой-что смыслить.
ЛОВЕЛ. Они должны — такъ гласитъ указъ, — или отказаться отъ всѣхъ остатковъ шутовства и перьевъ[9], заимствованныхъ ими во Франціи, отъ всѣхъ принадлежащихъ сюда поэнь-донеровъ глупости, какъ-то: дуэлей, фейерверковъ и всякаго дураченья чужеземной мудростью людей гораздо ихъ поумнѣе; они должны или отречься начисто отъ безумной страсти къ мячу, къ длиннымъ чулкамъ, къ короткому, пузырчатому нижнему платью, отъ всѣхъ этихъ отличительныхъ признаковъ путешествія, и вести себя, наконецъ, какъ прилично честному человѣку, — или убираться къ своимъ старымъ товарищамъ. Тамъ, ручаюсь, они могутъ cum privilegio истощать все свое безуміе, быть для всѣхъ посмѣшищемъ.
СЭНДС. Давно бы пора прописать имъ такое лѣкарство; болѣзнь ихъ становилась ужь заразительной.
КАМЕР. А не легко будетъ, однакожь, нашимъ дамамъ, лишиться вдругъ этихъ разряженныхъ безумцевъ.
ЛОВЕЛ. Да, любезные лорды, не обойдется таки безъ плача и рыданій. Хитрые негодяи владѣли удивительной способностью низлагать женщинъ; фрацузская пѣсенка и скрипка неподражаемы въ этомъ дѣлѣ.
СЭНДС. Чертъ ихъ возьми! Я радёхонекъ, что имъ необходимо будетъ убраться, потому что объ исправленіи нечего и думать; тогда и нашему брату, провинціяльному джентльмену, котораго такъ долго выкидывали изъ игры, можно будетъ подвернуться съ своей безъискуственной пѣсенкой, тогда и ему посвятятъ часокъ, другой — и, клянусь Богоматерью, онъ не отстанетъ въ музыкѣ.
КАМЕР. Прекрасно, лордъ Сэндсъ. Видно, что вы до сихъ поръ не потеряли еще молочныхъ зубовъ своихъ.
СЭНДС. Нѣтъ, любезный лордъ; и не откажусь отъ нихъ, Пока хоть одинъ корешокъ останется во рту моемъ.
КАМЕР. Куда вы это шли, сэръ Ловель?
ЛОВЕЛ. Къ кардиналу. Да вѣдь и вы, лордъ, приглашены къ нему.
КАМЕР. Да, въ самомъ дѣлѣ. Нынче онъ даетъ ужинъ, и великолѣпнѣйшій; лордовъ и леди будетъ множество. Повѣрьте, тутъ будетъ все лучшее королевства.
ЛОВЕЛ. Нечего сказать, прелатъ этотъ необыкновенно щедръ; его рука такъ же плодоносна, какъ почва насъ питающая; его роса падаетъ на все.
КАМЕР. Благороднѣйшій человѣкъ; тотъ злоязычникъ, кто скажетъ про него противное.
СЭНДС. Ему, лордъ, можно быть такимъ; онъ ни въ чемъ не знаетъ недостатка, въ немъ скряжничество было бы гнуснѣй всякой ереси. Такіе люди, какъ онъ, должны быть щедрѣе прочихъ; они посылаются для примѣра[10].
КАМЕР. Согласенъ; но много ли найдете вы теперь такихъ великихъ примѣровъ? — Однакожь, моя лодка ждетъ меня; ѣдемте вмѣстѣ, почтеннѣйшій лордъ. — Ѣдемте, сэръ Томасъ, иначе мы опоздаемъ, а мнѣ этого не хотѣлось бы, потому что надзоръ за всѣмъ порученъ мнѣ и сэръ Гильфорду.
СЭНДС. Я готовъ, господа.
СЦЕНА 4.
правитьГИЛЬФ. Прекрасныя леди, его преподобіе привѣтствуетъ васъ всѣхъ. Эту ночь онъ посвящаетъ свѣтлой радости и вамъ. Онъ надѣется, что изъ всего этого благороднаго собранія никто не захватилъ съ собой сюда ни одной изъ домашнихъ заботѣ своихъ; онъ желаетъ, чтобъ всѣ были такъ веселы, какъ только можетъ сдѣлать веселыми людей добрыхъ хорошее общество, хорошее вино и пріемъ вполнѣ радушный.
Ахъ, лордъ, можно ли быть такъ мѣшкотнымъ; мнѣ, напротивъ, и одна уже мысль объ этомъ чудномъ собраніи придала крылья.
КАМЕР. Вы молоды еще, сэръ Гильфордъ.
СЭНДС. Сэръ Ловель, раздѣляй кардиналъ, хоть на половину, мои мірскіе помыслы — передъ отходомъ ко сну, онъ угостилъ бы этихъ дамъ такимъ десертомъ, который многимъ изъ нихъ, навѣрное, былъ бы болѣе по вкусу. — Клянусь жизнію, дивное собраніе прелестей.
ЛОВЕЛ. А что, еслибъ вы, мой лордъ, были духовникомъ одной или двухъ изъ этихъ дамъ?
СЭНДС. Желалъ бы; я подвергнулъ бы ихъ самому легкому покаянію.
ЛОВЕЛ. Какому же?
СЭНДС. Какое только возможно на пуховомъ ложѣ.
KAMEP. Прекрасныя леди, прошу садиться. Сэръ Гарри, займитесь той стороной, а я этой. — Его преподобіе сейчасъ будетъ сюда. — Э, нѣтъ, нѣтъ! зачѣмъ же вамъ мерзнуть; двѣ женщины рядомъ — морозъ неминучій. — Любезный лордъ Сэндсъ, вы, увѣренъ, съумѣете занять ихъ; прошу, сядьте между этихъ дамъ.
СЭНДС. Надѣюсь, и потому отъ души благодарю васъ, добрый лордъ, за это порученіе. Съ вашего позволенія, прекрасныя леди. (Садится между Анной Болленъ и другой леди.) Случится, что заговорю черезчуръ ужь безумно — вы простите; вѣдь это перешло ко мнѣ отъ отца моего.
АННА. А развѣ вамъ отецъ былъ безуменъ?
СЭНДС. О, очень, совершенно безуменъ, и именно въ любви; но не кусался, а цѣловалъ — вотъ точнехонько какъ я — разъ двадцать, не переводя духа. (Цѣлуетъ ее.)
КАМЕР. Прекрасно, лордъ. — Теперь всѣ размѣщены какъ должно. — Джентльмены, вы будете виноваты, если прелестныя эти дамы встанутъ изъ-за стола пасмурными.
СЭНДС. Не безпокойтесь; мнѣ дайте только волю.
ВУЛЬЗ. Привѣтствую васъ, дорогіе мои гоcти. Кто изъ благородныхъ леди, или джентльменовъ не будетъ отъ души веселъ — тотъ не другъ мнѣ. Въ подтвержденіе моего привѣта — ваше общее здоровье. (Пьетъ.)
СЭНДС. Вы такъ привѣтливы, благородный лордъ. Прикажите же подать мнѣ такой кубокъ, который совмѣстилъ бы въ себѣ всѣ мои благодаренія, и тѣмъ избавилъ бы меня отъ безконечнаго выщитыванія ихъ.
ВУЛЬЗ. Благодарю, лордъ Сэндсъ; развеселите жь вашихъ сосѣдокъ. — Леди, вы не вполнѣ веселы; — кто жь изъ васъ, джентльмены, виноватъ въ этомъ?
СЭНДС. Дайте только красному вину зарумянить прекрасныя щечки ихъ — вы увидите, онѣ заговорятъ насъ.
АННА. Вы весельчакъ, любезный лордъ Сэндсъ.
СЭНДС. Когда веду свою игру. Вотъ, прекрасная леди, я пью, и вы должны отвѣтить мнѣ непремѣнно, потому что это за такую вещь —
Анна. Которой не можете показать мнѣ.
СЭНДС. Ну что, ваше преподобіе, не говорилъ я, что онѣ сейчасъ разговорятся? (За сценой раздаются трубы, барабаны и пушечные выстрѣлы.)
ВУЛЬЗ. Это что такое?
КАМЕР. Узнайте. (Одинъ изъ служителей уходитъ.)
ВУЛЬЗ. Что это за воинственные звуки, и къ чему? Не пугайтесь, любезныя леди; по всѣмъ законамъ войны вы внѣ всякой опасности.
КАМЕР. Что тамъ?
СЛУЖ. Блестящее общество иноземцевъ — такъ покрайней мѣрѣ кажется — причалило къ берегу, вышло изъ лодки и идетъ сюда, точно какъ посольство отъ чужеземныхъ государей.
ВУЛЬЗ. Любезный лордъ камергеръ, вы говорите по-французски, подите, встрѣтьте ихъ радушнымъ привѣтомъ, примите съ должнымъ уваженіемъ и проводите сюда; пусть озаритъ ихъ здѣсь это чудное небо красоты всѣмъ блескомъ своимъ. Нѣсколько джентльменовъ составятъ вашу свиту. (Камергеръ уходитъ со свитой. Всѣ встаютъ, столы сдвигаютъ.) Пиръ прерванъ, но мы возобновимъ его. Желаю вамъ всѣмъ хорошаго пищеваренія, и снова привѣтствую васъ всѣхъ. Привѣтствую еще разъ.
ВУЛЬЗ. Дивное общество! что угодно имъ?
КАМЕР. Они не говорятъ по-англійски и потому просили меня передать вашему преподобію, что слухъ о столь благородномъ и столь прекрасномъ обществѣ, которое въ эту ночь предположило здѣсь собраться, дошелъ и до нихъ, и что, по глубокому уваженію къ красотѣ, они должны были оставить стада свои и обратиться къ вашему преподобію съ просьбой о дозволеніи насладиться лицезрѣніемъ этихъ дамъ, о позволеніи провести съ ними часъ упоительной бесѣды, подъ вашимъ милостивымъ руководствомъ.
ВУЛЬЗ. Лордъ камергеръ, скажите имъ, что они сдѣлали большую честь моему бѣдному дому, за что я благодарю ихъ тысячекратно и прошу веселиться сколько имъ угодно. (Кавалеры выбираютъ дамъ для танцевъ. Король беретъ Анну Болленъ.)
К. ГЕН. Никогда еще не касался я руки прекраснѣйшей! — О, красота, до сихъ поръ я не зналъ тебя! (Музыка. Танцы.)
ВУЛЬЗ. Лордъ!
КАМЕР. Что угодно вашему преподобію?
ВУЛЬЗ. Прошу сказать имъ отъ меня, что между ними есть одинъ, по сану своему, достойнѣйшій занять это мѣсто; и что, по любви и долгу, я уступилъ бы его ему, еслибъ только узналъ его.
КАМЕР. Сейчасъ, любезный лордъ. (Подходитъ къ маскамъ и, поговоривъ съ ними, возвращается къ кардиналу.)
ВУЛЬЗ. Что жь сказали они?
КАМЕР. Они говорятъ, что въ самомъ дѣлѣ между ними есть такой, и что если ваша свѣтлость узнаете его, онъ займетъ ваше мѣсто.
ВУЛЬЗ. Посмотримъ. (Сходитъ съ своего мѣста.) Съ вашего общаго позволенія, джентльмены, вотъ мой царственный выборъ.
К. ГЕН. (Снимая маску). Отгадали, кардиналъ. Вы окружаете себя прекраснѣйшимъ обществомъ, и славно дѣлаете. Но, сказать ли вамъ, кардиналъ? не будьте вы служитель церкви, я могъ бы составить теперь о васъ понятіе не совсѣмъ для васъ выгодное.
ВУЛЬЗ. Какъ я радъ, что ваше величество въ такомъ веселомъ расположеніи.
К. ГЕН. На одно слово, лордъ камергеръ. Кто эта прекрасная леди?
КАМЕР. Дочь сэръ Томаса Болленъ, виконта Рочфортскаго, и фрейлина ея величества.
К. ГЕН. Клянусь небомъ, она безподобна. — Прекрасная, пригласить тебя танцовать и не поцѣловать — было бы съ моей стороны величайшимъ невѣжествомъ[11]. — Джентльмены, теперь и заздравный кубокъ не мѣшало бы пустить въ круговую.
ВУЛЬЗ. Сэръ Томасъ Ловель, готовъ ли столъ?
ЛОВЕЛ. Готовъ, благородный лордъ.
ВУЛЬЗ. Кажется, танцы разгорячили нѣсколько ваше величество?
К. ГЕН. Боюсь, слишкомъ.
ВУЛЬЗ. Въ сосѣдней комнатѣ свѣжѣе.
К. ГЕН. Пусть же каждый ведетъ свою леди. — Я не разстанусь съ тобой, моя прекрасная дама. Повеселимся, мой добрый кардиналъ; у меня съ полдюжину тостовъ въ честь этихъ прекрасныхъ леди; потомъ мы еще протанцуемъ съ ними, и затѣмъ, пусть каждый грезитъ, какъ далекъ онъ въ ихъ расположеніи. Скажите, чтобъ музыка играла.
ДѢЙСТВІЕ II.
правитьСЦЕНА 1.
править1 дж. Куда такъ поспѣшно?
2 дж. А, Богъ въ помощь! въ судъ, узнать что будетъ съ благороднымъ герцогомъ Бокингэмъ.
1 дж. Я избавлю васъ отъ труда идти туда. Все кончено; его сейчасъ поведутъ назадъ въ темницу.
2 дж. Вы были тамъ сами?
1 дж. Самъ.
2 дж. Скажите жь, какъ рѣшили?
1 дж. Не мудрено, кажется, и самимъ догадаться.
2 дж. Нашли виновнымъ?
1 дж. Нашли и осудили.
2 дж. Жалко.
1 дж. Жалко и многимъ.
2 дж. Разскажите, пожалуйста, какъ это было?
1 дж. Я передамъ вамъ все въ короткихъ словахъ. Герцогъ подошелъ къ рѣшеткѣ и на всѣ обвиненія отвѣчалъ увѣреніями въ своей невинности, приводя много ловкихъ оправданій, чтобъ ускользнуть отъ кары закона. Стряпчій же короля ссылался, напротивъ, на слѣдствіе, на показанія, на признанія разныхъ свидѣтелей; тогда герцогъ потребовалъ очной съ ними ставки, чтобъ они обвинили его viva vice, и противъ него выступили его управляющій, его канцлеръ сэръ Гильбертъ Пекъ, его духовникъ Джонъ Каръ, и наконецъ, проклятый монахъ Гопкинсъ, главный виновникъ всего зла.
2 дж. Тотъ, что подстрекалъ его своими предсказаніями?
1 дж. Тотъ самый. Всѣ они обвиняли такъ положительно, что, какъ онъ ни старался, а все-таки не могъ опровергнуть ихъ, и перы, по такой очевидности, объявили его виновнымъ въ государственной измѣнѣ. Защищая жизнь свою, онъ говорилъ много и удивительно умно; но все это или забывалось, или возбуждало только мгновенное сожалѣніе.
2 дж. А послѣ того, какъ онъ держалъ себя?
1 дж. Когда онъ опять долженъ былъ подойдти къ рѣшеткѣ, чтобъ выслушать похоронный звонъ свой — свой приговоръ, имъ овладѣла такая тоска, что его бросило въ сильный потъ; онъ заговорилъ было что-то быстро и съ сердцемъ, но тотчасъ же овладѣлъ собою, и затѣмъ, все остальное время обнаруживалъ уже необыкновенно благородное терпѣніе.
2 дж. Я не думаю, чтобъ онъ боялся смерти.
1 дж. Нельзя и думать; никогда не былъ онъ такой бабой; его нѣсколько разстроила только вина осужденія.
2 дж. И тутъ, навѣрное, не обошлось безъ кардинала.
1 дж. Судя по всему, весьма вѣроятно. Во первыхъ обвиненіе Кильдаре, бывшаго тогда правителемъ Ирландіи, смѣщеніе его, отправленіе туда графа Сёрри, и еще такъ поспѣшное, чтобъ онъ не могъ помочь отцу своему.
2 дж. Тонкая, злая штука.
1 дж. Возвратившись, онъ, безъ сомнѣнія, отплатитъ ему за это. Кому жь не извѣстно, что всякому, кого только король полюбитъ — кардиналъ тотчасъ найдетъ мѣстечко подальше отъ двора.
2 дж. Народъ страшно ненавидитъ его, и, клянусь честью, желаетъ, чтобъ адъ провалился въ преисподнюю; герцога же любитъ, обожаетъ, называетъ великодушнымъ Бокингэмомъ, зеркаломъ всего прекраснаго —
1 дж. Вотъ и благородный несчастливецъ, о которомъ говоримъ.
2 дж. Подойдемъ поближе, посмотримъ на него.
БОКИН. Добрые друзья мои — многіе изъ васъ пришли издалека, чтобъ пожалѣть о мнѣ — выслушайте же, что скажу я вамъ, я потомъ разойдитесь по домамъ и забудьте меня. Нынче меня осудили, какъ измѣнника, и я долженъ умереть, какъ измѣнникъ; но, Богъ свидѣтель, и ежели во мнѣ есть совѣсть, да сразитъ она меня, какъ топоръ, если я измѣнникъ. Я не виню судей за смерть мою — по ходу дѣла они осудили меня справедливо; но тѣмъ, которые искали ея, я могъ бы пожелать поболѣе любви христіянской. Кто бы они ни были, я отъ души прощаю имъ, только бы они не добивались славы вредомъ, не основывали злыхъ замысловъ своихъ на могилахъ людей благородныхъ, потому что тогда невинная кровь моя должна вопіять противъ нихъ. Жить еще долѣе въ этомъ мірѣ я не надѣюсь нисколько, — не стану даже и просить объ этомъ, хоть и знаю, что у короля милосердія гораздо болѣе, чѣмъ могу сдѣлать преступленій. Вы, немногіе, любившіе меня, не побоявшіеся плакать о Бокингэмѣ, благородные друзья его и товарищи — разставанье съ которыми только и тягостно для него, только и кажется смертію — проводите меня, какъ добрые ангелы, до мѣста казни, и когда падетъ желѣзо долгой разлуки, приносите одну прекрасную жертву вашими молитвами — вознесите ими мою душу на небо. — Теперь, ведите жь меня, съ Богомъ.
ЛОВЕЛ. Лордъ, если когда-нибудь вы таили въ вашемъ сердце противъ меня какое бы то ни было неудовольствіе, прошу простите мнѣ теперь чистосердечно.
БОКИН. Сэръ Томасъ Ловель, прощаю вамъ такъ же искренно, какъ желалъ бы, чтобъ и мнѣ простили; прощаю всѣмъ. Оскорбленія нанесенныя мнѣ, не такъ еще безчисленны, чтобъ я не могъ примириться; черная ненависть не сойдетъ со иной въ могилу. Передайте послѣдній привѣтъ мой его величеству; заговоритъ онъ о Бокингэмѣ — скажите ему, что вы видѣли его въ половину на небѣ. Мои мысли, мои молитвы до сихъ поръ принадлежатъ еще королю; пока не отлетитъ душа моя, я все буду молить ему благословеній. Пусть проживетъ больше лѣтъ, чѣмъ я успѣю насчитать ихъ; пусть царствуетъ всегда любовью и любимымъ; когда же дряхлое время приблизитъ его къ концу — доброта и онъ да займутъ одну гробницу!
ЛОВЕЛ. Я долженъ проводить вашу свѣтлость до набережной и тамъ передать сэръ Никласу Во; ему поручено вести васъ до мѣста казни.
С. ВО. Сказать, что герцогъ приближается; посмотрите готова ль лодка, убрана ль соотвѣтственно величію его сана.
БОКИН. Нѣтъ, сэръ Никласъ, оставьте это; что теперь мое величіе какъ не насмѣшка надо мной. Когда я пріѣхалъ сюда, я былъ великимъ конетаблемъ и герцогомъ Бокингэмъ — теперь же, просто бѣдный Эдуардъ Бохэнъ. И все-таки я богаче моихъ подлыхъ обвинителей, никогда не знавшихъ, что такое правда. Это я запечатлѣю нынче кровью, которая, придетъ время, заставитъ ихъ стенать объ этомъ. Мой благородный отецъ, Генрихъ Бокингэмъ, прежде всѣхъ возставшій противъ хищнаго Ричарда, бѣжалъ, къ несчастію, къ своему служителю Банистеру; бездѣльникъ предалъ его, и онъ казненъ безъ суда. Господь да успокоитъ душу его! Генрихъ седьмой, искренно сожалѣя о потерѣ отца моего, возвратилъ мнѣ, съ истинно царскимъ великодушіемъ, всѣ мои титла, возстановилъ — сдѣлалъ мое дни еще благороднѣе. Теперь сынъ его, Генрихъ восьмой, однимъ ударомъ лишаетъ меня навсегда и жизни, и чести, и имени, и всего, что дѣлало меня въ этомъ мірѣ счастливымъ. Меня судили и, долженъ сказать, судили благородно; только этимъ я и счастливѣе бѣднаго отца моего; во всемъ же прочемъ судьба наша совершенно одинакова. Мы оба погибли отъ нашихъ служителей, отъ людей, которыхъ наиболѣе любили; противуестественная, безчестнѣйшая услуга. Но небо во всемъ имѣетъ свою цѣль; какъ бы то ни было, вы, внимающіе теперь мнѣ, повѣрьте несомнѣнному слову умирающаго: не полагайтесь слишкомъ на тѣхъ, которымъ расточаете любовь свою и совѣты, потому что тѣ, которыхъ вы сдѣлаете своими друзьями, которымъ отдадите свое сердце, при малѣйшемъ толчкѣ вашему счастію отхлынутъ отъ васъ, какъ вода, и если возвратятся — такъ развѣ только для того, чтобъ утопить васъ. Молитесь за меня, добрые друзья мои. Я долженъ разстаться съ вами; послѣдній часъ моей долгой, тягостной жизни насталъ. Прощайте; захочется вамъ разсказать что-нибудь грустное, разскажите какъ погибъ я. — Все кончено, Господь да проститъ мнѣ! (Уходитъ со своей свитой.)
1 дж. Какая жалость! Знаете ли, сэръ, много проклятій ляжетъ на головы виновниковъ этого.
2 дж. Да, если герцогъ невиненъ; но я могу намекнуть вамъ на другое грозящее намъ горе, и гораздо еще большее этого, если сбудется.
1 дж. Ангелы Божіи да отвратятъ его отъ насъ! Что же это такое? Надѣюсь, сэръ, вы не сомнѣваетесь во мнѣ?
2 дж. Тайна эта такъ важна, что требуетъ величайшей осторожности.
1 дж. Вы знаете, я нисколько не болтливъ.
2 дж. Знаю, и скажу вамъ. Дошли до васъ распространившіеся на дняхъ слухи о разводѣ короля съ Екатериной?
1 дж. Какъ же; но вѣдь они не подтвердились, потому что король, узнавъ объ этомъ, разсердился и предписалъ лордъ Керу прекратить всѣ эти толки немедленно, зажимая ротъ всякому, кто осмѣлится говорить объ этомъ.
2 дж. Такъ, сэръ, но молва эта становится теперь дѣйствительностью; она возникла снова и еще съ большею силой: говорятъ ужь за вѣрное, что король непремѣнно потребуетъ развода. Кардиналъ, или кто-нибудь изъ близкихъ къ нему, по злобѣ къ доброй королевѣ, возбудили въ немъ какіе-то укоры совѣсти, и это погубитъ ее. Слухи эти подтверждаются и недавнимъ прибытіемъ кардинала Кампеуса; всѣ полагаютъ, что онъ именно для этого и пріѣхалъ.
1 дж. Это все кардиналъ, и едва ли не изъ одного только желанія отмстить императору за отказъ въ толедскомъ епископствѣ, котораго онъ искалъ,
2 дж. Вы, я думаю, отгадали; но не безчеловѣчно ль вымещать это на ней? Кардиналъ добьется своего, и она погибнетъ,
1 дж. Жалко ее. — Однакожь здѣсь совсѣмъ не мѣсто разговаривать объ этомъ; поговоримъ лучше дома.
СЦЕНА 2.
правитьКАМЕР. «Лордъ, лошади, которыхъ ваша свѣтлость требовали, были мной выбраны, объѣзжены и снабжены всей сбруей со всевозможнымъ раченіемъ. Онѣ были молоды и красивы, лучшей сѣверной породы. Я ужь хотѣлъ отправить ихъ въ Лондонъ, какъ пріѣхалъ одинъ изъ служителей лорда кардинала, снабженный полномочіемъ, и взялъ ихъ, говоря: что господинъ его хочетъ, чтобъ его требованія исполнялись, если не прежде королевскихъ, такъ ужь конечно прежде требованій всякаго подданнаго; что и зажало намъ рты». — Да, онъ дѣйствительно хочетъ этого. Пусть владѣетъ ими; вѣдь скоро, какъ мнѣ сдается, онъ и всѣмъ завладѣетъ.
НОРФ. Здравствуйте, лордъ камергеръ.
КАМЕР. Добраго дня, почтенные герцоги.
СОФФ. Скажите, что король?
КАМЕР. Я оставилъ его одного, пасмурнаго, озабоченнаго.
НОРФ. Чѣмъ же?
КАМЕР. Кажется, бракъ съ женой брата тревожитъ его совѣсть.
СОФФ. Нѣтъ, развѣ страсть къ другой женщинѣ.
НОРФ. Именно. Это все труды кардинала — короля-кардинала; коварный попъ этотъ, какъ первенецъ Фортуны, вертятъ всѣмъ какъ хочетъ. Придетъ время, король узнаетъ его.
СОФФ. Дай-то Богъ; иначе онъ никогда не узнаетъ, самого себя.
НОРФ. Какъ благочестивы и какъ ревностны всѣ его дѣйствія! Разорвавъ союзъ нашъ съ императоромъ, могущественнымъ племянникомъ королевы — онъ вползаетъ въ сердце короля и возбуждаетъ въ немъ сомнѣнія, угрызенія, и все это по случаю брака его. Наконецъ, чтобъ избавить его отъ всего этого, онъ совѣтуетъ разводъ, бросить ту, которая, какъ бриліянтъ, двадцать лѣтъ украшавшій его шею, нисколько не утратила красоты своей, — ту, которая любитъ его той высокой любовью, какой ангелы любятъ добрыхъ, — ту, которая тогда даже, когда разразится надъ ней ужаснѣйшій ударъ судьбы, все еще будетъ благословлять короля. И эти дѣйствія не благочестивы?
КАМЕР. Избави Богъ отъ такого совѣтника! Все это совершенно справедливо; объ этомъ говорятъ вездѣ; нѣтъ языка, который бы не толковалъ, нѣтъ сердца, которое бы не скорбѣло объ этомъ. Кто только можетъ заглянуть въ это дѣло поглубже — видитъ, что конечнымъ результатомъ его будетъ бракъ съ сестрой короля Франціи. Но Господь откроетъ же когда-нибудь королю глаза, усыпленные этимъ дерзкимъ и злымъ человѣкомъ.
СОФФ. И избавитъ насъ изъ подъ ярма его.
НОРФ. Да, намъ надо молить, и отъ всей души, объ избавленіи; не то и всѣхъ насъ властолюбецъ этотъ передѣлаетъ изъ принцевъ въ пажи. Всѣ людскія титла для него комъ теста, которому онъ даетъ какую ему вздумается форму.
СОФФ. Что до меня, лорды, я ни люблю, ни боюсь его. Вотъ символъ моей вѣры: я рожденъ безъ его содѣйствія — безъ него и просуществую, если королю будетъ это угодно; его проклятія и благословенія, совершенно для меня равнозначительныя — пустое дыханіе, на которое не обращаю никакого вниманія; я зналъ его и знаю, и предоставляю тому, кто сдѣлалъ его такъ надменнымъ — папѣ.
НОРФ. Войдемте къ королю; попробуемъ какимъ-нибудь другимъ занятіемъ отвлечь его отъ тяжкихъ помысловъ, овладѣвшихъ имъ слишкомъ ужь исключительно. Вы, лордъ, вѣрно съ нами?
КАМЕР. Извините; порученіе короля отзываетъ меня въ другое мѣсто. Кромѣ того, мнѣ кажется, что вы, для развлеченія его, выбрали самое неудобное время. Впрочемъ, желаю вамъ успѣха.
НОРФ. Благодаримъ, добрый лордъ. (Камергеръ уходитъ.)
СОФФ. Какъ онъ мраченъ; онъ въ самомъ дѣлѣ скорбитъ сильно.
К. ГЕН. Кто тамъ?
НОРФ. Дай Богъ, чтобъ онъ не разсердился.
К. ГЕН. Кто тамъ, говорю я? Какъ осмѣлились вы нарушить мое уединеніе? — Кто же я? — а? —
НОРФ. Король милостивый, прощающій всякій не злонамѣренный проступокъ. Если мы нарушили долгъ нашъ, такъ это по государственному дѣлу, на счетъ котораго желали узнать монаршую волю вашу.
К. ГЕН. Вы слишкомъ дерзки. Выдьте; я научу васъ знать часы государственныхъ занятіи. — Время ли теперь для дѣлъ міра сего? — а?
Еще! — Ахъ, это вы, добрый лордъ кардиналъ. — О, мой Вульзи! успокоеніе моей страждущей совѣсти, вѣрное лѣкарство короля. — (Кампеусу) Привѣтствую васъ, почтенный, много-ученый сэръ, въ нашемъ королевствѣ. Располагайте нами и имъ. (Вульзи) Добрый лордъ, смотрите, чтобъ мы не оказались пустымъ болтуномъ.
ВУЛЬЗ. Это невозможно, государь. Прошу ваше величество, о позволеніи намъ переговорить съ вами наединѣ.
К. ГЕН. (Герцогамъ). Мы заняты; ступайте.
НОРФ. (Соффольку). Въ этомъ попѣ нѣтъ и тѣни гордости.
СОФФ. (Норфольку). Что и говорить! на такую немощь я не согласился бы даже и изъ-за его мѣста; но такъ это не можетъ продолжаться.
НОРФ. А продолжится — отважусь возстать противъ него.
СОФФ. Я также. (Уходитъ съ Норфолькомъ.)
ВУЛЬЗ. Ваше величество превзошли мудростью всѣхъ царей, предоставивъ, по собственному свободному желанію, сомнѣнія вашей совѣсти рѣшенію церкви. Кто жь можетъ теперь упрекать, порицать васъ? — Испанецъ[12], связанный съ ней узами крови и дружбы — если только въ немъ есть хоть искра правдивости — поневолѣ долженъ будетъ признать судъ этотъ и безпристрастнымъ и благороднымъ. Всѣ священнослужители — я разумѣю ученыхъ — имѣютъ въ христіянскихъ государствахъ свой свободный голосъ, и Римъ, этотъ кормилецъ всякаго сужденія, посылаетъ намъ, по вашему желанію, представителя всѣхъ ихъ въ лицѣ добраго, правдиваго и ученаго кардинала Кампеуса, котораго еще разъ представляю вашему величеству.
К. ГЕН. И я еще разъ привѣтствую его въ моихъ объятіяхъ и благодарю священный конклавъ за любовь ко мнѣ; онъ прислалъ именно такого человѣка, какого желалъ я.
КАМП. Государь, вы должны были пріобрѣсть любовь и всѣхъ иноземцевъ, — вы такъ благородны. Въ руки вашего величества передаю я полномочіе, которымъ римскій дворъ дѣлаетъ васъ, благородный лордъ кардиналъ Іоркскій, и меня, своего служителя, безпристрастными судіями этого дѣла.
К. ГЕН. Два мужа равнаго достоинства. Мы сейчасъ увѣдомимъ королеву о причинѣ вашего прибытія. Гдѣ Гардинеръ?
ВУЛЬЗ. Я знаю, ваше величество всегда такъ любили ее, что вѣрно не откажете ей въ томъ, чего, по закону, можетъ требовать и послѣдняя простолюдинка — ученыхъ законниковъ, съ правомъ говорить свободно въ ея защиту.
К. ГЕН. Мы дадимъ ей самыхъ искусныхъ, и того, кто лучше защититъ ее, наградимъ нашей милостью. — Сохрани насъ Боже, отказать ей въ этомъ. — Потрудитесь, кардиналъ, позвать моего новаго секретаря Гардинера; я нахожу его очень способнымъ.
ВУЛЬЗ. (Гардинеру). Вашу руку. Желаю вамъ милостей и счастія; вы теперь служитель короля.
ГАРД. Всегда готовый исполнять приказанія вашего преподобія. Вамъ обязанъ я моимъ возвышеніемъ.
К. ГЕН. Гардинеръ! (Говоритъ съ нимъ тихо.)
КАМП. Скажите, лордъ Іоркъ, занималъ передъ нимъ это мѣсто какой-то докторъ Пэсъ?
ВУЛЬЗ. Занималъ.
КАМП. И почитался ученымъ человѣкомъ?
ВУЛЬЗ. Очень.
КАМП. Такъ знаете ли, лордъ кардиналъ, что и вы не избѣгли злыхъ толковъ?
ВУЛЬЗ. Какъ?
КАМП. Говорятъ, что вы завидовали ему; что, опасаясь его возвышенія — такъ какъ онъ былъ слишкомъ добродѣтеленъ — вы держали его постоянно въ отдаленіи; что это до того огорчало его, что онъ сошолъ съ ума и умеръ.
ВУЛЬЗ. Миръ душѣ его! Это достаточная дань любви христіянской; для живыхъ же порицателей есть мѣста исправительныя. Онъ былъ глупецъ, хотѣлъ во что бы ни стало быть добродѣтельнымъ; (Показывая на Гардинера) этотъ же готовъ повиноваться мнѣ во всемъ; — только такой и можетъ быть такъ близокъ къ королю. Поймите, любезный братъ, что мы живемъ не для того, чтобъ насъ вытѣсняли низшіе.
К. ГЕН. (Гардинеру). Передай это королевѣ съ должнымъ уваженіемъ. (Гардинеръ уходитъ). — Для такого ученаго изслѣдованія, я не знаю мѣста приличнѣе Блакфріерса; тамъ и соберитесь для этого важнаго дѣла. Вамъ любезный Вулзи, поручаю я всѣ нужныя распоряженія. — О, добрый лордъ, человѣку, не утратившему еще силъ, не легко отказаться отъ такой прелестной подруги, но совѣсть, совѣсть — она такъ щекотлива, что надо будетъ разстаться.
СЦЕНА 3.
правитьАННА. Нѣтъ, ни даже за эту цѣну. Въ этомъ-то и все горькое; его величество жилъ съ ней такъ долго, а она такая добрая, что ни одинъ языкъ не повернется сказать о ней что-нибудь дурное, — клянусь жизнью, она никогда не знала, что такое дѣлать зло, — и ее-то, царствовавшую столько лѣтъ, все возрастая въ роскоши и въ величіи, лишеніе которыхъ въ тысячу кратъ горче самой сладости перваго ихъ пріобрѣтенія, — и ее-то, послѣ всего этого, отвергнуть съ позоромъ! О, это тронетъ даже и чудовище.
ЛЕДИ. И самыя твердыя сердца смягчаются и скорбятъ о ней.
АННА. О, Господи! лучше еслибъ она никогда не знала величія; какъ ни много въ немъ суетнаго, но когда жестокое счастіе разводить его[13] съ тѣмъ, кто владѣлъ имъ — бѣдный мучится точно, какъ бы душа разставалась съ тѣломъ.
ЛЕДИ. Бѣдная, теперь она снова будетъ чужестранкой.
АННА. Тѣмъ еще болѣе заслуживаетъ она слезъ состраданія. Право, гораздо лучше родиться въ низкой долѣ, жить въ довольствѣ съ простолюдинами, чѣмъ величаться блестящей скорбью, носить золотое горе.
ЛЕДИ. Довольство, конечно, лучшее наше достояніе.
АННА. Клянусь честью, моей дѣвственностью, я не желала бъ быть королевой.
ЛЕДИ. Ну нѣтъ, хоть негодуйте на меня, а я такъ желала бъ, рискнула бъ даже и дѣвственностью; да я вы точно также, несмотря на этотъ маленькой припадокъ лицемѣрія. Вы одарены столькими женскими прелестями, что и сердце у васъ непремѣнно должно быть женское; а это сердце всегда любило величіе, богатство, властвованіе. Все это, говоря правду, блага, и всѣ эти блага, хоть вы теперь и жеманитесь, ваша нѣжная, замшевая совѣсть приметъ безъ всякаго затрудненія, если только рѣшитесь немножко порастянуть ее.
АННА. Право, нѣтъ.
ЛЕДИ. Право, да. — И вы не хотѣли бъ быть королевой?
АННА. Ни за всѣ сокровища міра.
ЛЕДИ. Странно; а меня и согнутый пенсъ, какъ я ни стара, соблазнилъ бы окоролевить его. Ну, а какъ вы думаете на счетъ герцогини? выдержите вы тягостное бремя этого титла?
АННА. Нѣтъ.
ЛЕДИ. Вы удивительно слабы. Спустимся еще пониже. Впрочемъ изъ-за чего-нибудь поболѣе того, что вгоняетъ только въ краску, я бы не хотѣла быть вашимъ графомъ. Если вы не въ силахъ вынести и этого бремени, такъ вы такъ ужь немощны, что никогда не родить вамъ мальчика.
АННА. Какой вздоръ вы говорите. Клянусь еще разъ, я бы не согласилась быть королевой и за весь міръ.
ЛЕДИ. Но за маленькую Англію вѣрно рискнули бы; я согласилась бы даже и изъ-на одного Кэриарвоншира[14], если бъ коронѣ не принадлежало ничего болѣе. — Кто это идетъ сюда?
КАМЕР. Добраго утра, леди. Скажите, чего бы стоила тайна вашей бесѣды?
АННА. Не стоитъ даже и вопроса, добрый лордъ; не стоитъ, чтобъ вы спрашивали. Мы тужимъ о нашей несчастной королевѣ.
КАМЕР. Прекрасно; это такъ свойственно доброму женскому сердцу. Есть еще однакожь надежда, что все уладится.
АННА. Дай-то Богъ!
КАМЕР. Вы такъ добры, а небесное благословеніе никогда не оставляетъ подобныхъ вамъ. Но, чтобъ вы видѣли, прекрасная леди, что слова мои истинны, что многочисленныя добродѣтели ваши обратили на себя высочайшее вниманіе — его величество, король, поручилъ мнѣ изъявить вамъ свое глубочайшее уваженіе, объявить, что жалуетъ васъ маркграфиней Пемброкъ, и что, ко всему этому, по особой милости, прибавляетъ еще тысячу фунтовъ ежегоднаго пенсіона.
АННА. Я не знаю, какой покорностью доказать ему мою признательность; все мое, и даже большее этого — ничто; мои молитвы не довольно еще святы, мои желанія слишкомъ ничтожны, а молитвы и желанія — все, чѣмъ могу благодарить я. Прошу васъ, почтенный лордъ, потрудитесь передать его величеству и благодарность и покорность глубоко смущенной рабы его, которая никогда не перестанетъ молить ему счастія и царственнаго долгоденствія.
КАМЕР. Леди, я не премину еще болѣе возвысить[15] то прекрасное объ васъ мнѣніе, которое вы внушили его величеству. (Въ сторону). Теперь все для меня понятно; красота и добродѣтель соединены въ ней такъ тѣсно, что не могли не опутать короля, и кто знаетъ, можетъ-быть она подаритъ насъ бриліянтомъ, который озаритъ весь нашъ островъ[16]. — Я сейчасъ доложу королю, что говорилъ съ вами.
АННА. Почтенный лордъ — (Камергеръ уходитъ.)
ЛЕДИ. Вотъ какъ; скажите, скажите пожалуйста! Шестнадцать лѣтъ нищила я при дворѣ, нищу и до сихъ поръ, и ни разу, ни съ какой просьбой, не могла еще попасть въ счастливое мгновеніе между слишкомъ рано и слишкомъ поздно; а вы — о, судьба! — совершенный еще новичекъ при дворѣ, и вамъ — срамъ, срамъ этому навязчивому счастію! — вамъ набиваютъ ротъ прежде, чѣмъ вы раскрыли его.
АННА. Я я сама удивляюсь этому.
ЛЕДИ. А какъ это на вашъ вкусъ? горько? держу сорокъ пенсовъ — нисколько. А была, какъ-то, одна леди — это старая, впрочемъ, сказка, — леди, которая никакъ не хотѣла быть королевой, ни даже за всю грязь Египта; — слыхали вы эту сказку?
АННА. Вы все шутите.
ЛЕДИ. На вашемъ мѣстѣ, я взлетѣла бы выше жаворонка. Маркграфиня Пемброкъ! тысячу фунтовъ въ годъ, и все это изъ чистаго уваженія, ни на что не обязывая. Клянусь жизнію, это обѣщаетъ много еще другихъ тысячей; шлейфъ почестей всегда длиннѣе ихъ передника. Теперь, увѣрена, вы снесете и титло герцогини. Признайтесь, вѣдь вы чувствуете себя гораздо сильнѣе прежняго?
АННА. Добрая леди, тѣшьтесь своими фантазіями сколько вамъ угодно, только не на мой счетъ. Желала бъ лучше умереть, еслибъ это хоть сколько-нибудь льстило мнѣ[17]; мнѣ страшно, какъ подумаю, что еще будетъ. Королева безутѣшна, а мы слишкомъ забыли, оставаясь здѣсь такъ долго. Прошу, не говорите ей о томъ, что слышали.
ЛЕДИ. Да за кого жь вы меня принимаете?
СЦЕНА 4.
правитьВУЛЬЗ. Провозгласите, да безмолвствуютъ всѣ, пока будутъ читать полномочіе дарованное намъ Римомъ.
К. ГЕН. Зачѣмъ же читать его? Оно была уже прочтено публично, и всѣ признали его дѣйствительнымъ; это будетъ напрасная трата времени.
ВУЛЬЗ. Быть по вашему. Далѣе.
ПИСЕЦ. Провозглашай: Генрихъ, король Англіи, предстань къ суду.
ГЛАШ. Генрихъ, король Англіи, предстань къ суду!
К. ГЕН. Я здѣсь.
ПИСЕЦ. Провозглашай: Екатерина, королева Англіи, предстань къ суду.
ГЛАШ. Екатерина, королева Англіи, предстань къ суду!
К. ЕК. (встаетъ, обходить, не отвѣчая на призывъ, судилище и преклоняетъ колѣна передо королемъ). Государь, молю правосудія и состраданія; я бѣдная женщина, чужестранка, родилась не въ вашихъ владѣніяхъ — для меня нѣтъ здѣсь судей безкорыстныхъ, не будетъ ни снисхожденія, ни безпристрастія. Чѣмъ оскорбила я ваше величество? чѣмъ могла я возстановить васъ до того, что хотите отвергнуть меня, что лишаете меня вашего добраго расположенія? Богъ свидѣтель, я всегда была вамъ женой вѣрной и покорной, всегда сообразовалась съ вашей волей, всегда боялась возбудить ваше неудовольствіе, всегда была рабой лица вашего — веселой или грустной, смотря по выраженію его. Было-ль, хоть одно мгновеніе, когда бы я возстала противъ вашего желанія, или не сдѣлала его моимъ собственнымъ? кого изъ вашихъ друзей не старалась я полюбить, зная даже, что онъ врагъ мнѣ? кого изъ моихъ друзей продолжала я любить, не лишала тотчасъ же моей милоcти, когда онъ накликалъ на себя ваше неудовольствіе? Вспомните, государь, что такой покорной женой была я вамъ двадцать лѣтъ, что имѣла отъ васъ много дѣтей, и если можете привести и доказать, что въ теченіи этого долгаго времени я сдѣлала хоть что-нибудь противное моей чести, моимъ брачнымъ обязанностямъ или долгу и любви къ вашей священной особѣ — съ Богомъ, отвергните меня; пусть жесточайшее презрѣніе захлопнетъ тогда за мною двери, предайте меня тогда острѣйшему ножу правосудія[19]. Позвольте, государь, напомнить вамъ, что король, вашъ родитель, славился благоразуміемъ, проницательностью и вѣрностью сужденія; что Фердинандъ, мой отецъ и король Испаніи, почитался мудрѣйшимъ изъ всѣхъ монарховъ, прежде тамъ царствовавшихъ — нѣтъ никакого сомнѣнія, что для совѣщанія объ этомъ бракѣ они собирали ученѣйшихъ людей обоихъ государствъ и что бракъ нашъ всѣми былъ признанъ законнымъ. Поэтому, пока не получу извѣстій отъ моихъ друзей въ Испаніи, у которыхъ намѣрена просить совѣта, — молю ваше величество пощадить меня; откажете — Богъ съ вами, дѣлайте что хотите!
ВУЛЬЗ. Королева, вы сами избрали почтенныхъ отцовъ этихъ — людей рѣдкой учености и честности, красу государства — въ защитники вашего дѣла, и потому, не знаю, для чего же вамъ и отсрочивать сужденіе[20], столь необходимое какъ для вашего спокойствія, такъ и для уничтоженія сомнѣній короля.
КАМП. Замѣчаніе почтеннаго лорда вполнѣ справедливо, и потому, королева, мнѣ кажется всего лучше не прерывать этого царственнаго засѣданія, приступить тотчасъ же къ изложенію дѣла и къ обсужденію его.
К. ЕК. Лордъ кардиналъ, обращаюсь къ вамъ.
ВУЛЬЗ. Что угодно вашему величеству?
К. ЕК. Лордъ, я готова плакать; но мысль, что я королева — покрайней мѣрѣ я слишкомъ долго мечтала быть королевой, — что я дочь короля, а это ужь не мечта, обращаетъ мои слезы въ жгучія искры.
ВУЛЬЗ. Будьте потерпѣливѣе.
К. ЕК. Буду, если только сами будете посмиреннѣе; безъ того — никогда, да накажетъ меня Богъ. Убѣжденная многими, весьма достаточными доказательствами, что вы врагъ мой — я отвожу васъ. Вы не можете быть судіей моимъ, потому что именно вы-то и вздули между мной и его величествомъ это пламя — да затушитъ его рука Господня. И потому, повторяю: я рѣшительно отвергаю, отъ всей души отказываюсь признать моимъ судіей человѣка, котораго теперь еще болѣе почитаю злѣйшимъ врагомъ моимъ и нисколько не другомъ правды.
ВУЛЬЗ. Я не узнаю васъ; вы всегда были такъ кротки, всегда обнаруживали всѣми своими дѣйствіями такую доброту, такой умъ, какого невозможно было почти и предполагать въ женщинѣ. Вы обижаете меня, королева. Я никогда не питалъ никакой вражды, никогда не былъ несправедливъ не только къ вамъ, но и ни къ кому; тутъ я дѣйствовалъ и буду дѣйствовать согласно предписанію конклава, полнаго римскаго конклава. Вы говорите, что я вздулъ это пламя — я отрицаю это. Король здѣсь; еслибъ онъ видѣлъ, что я отпираюсь отъ моего дѣла — онъ возсталъ бы противъ моей лживости, и совершенно справедливо, и точно такъ же жестоко, какъ вы, противъ моей правдивости. Если жь ему извѣстно, что я до заслужилъ вашего обвиненія, ему извѣстно и то, какъ сильно долженъ я скорбѣть отъ такой несправедливости; и только онъ и можетъ уврачевать меня, а врачеваніе это состоитъ въ уничтоженіи вашего предубѣжденія. Но прежде, чѣмъ его величество скажетъ что-нибудь въ мою пользу — прошу васъ, добрая королева, отречься отъ того, что сказали и никогда не говорить ничего такого.
К. ЕК. О, лордъ, лордъ, я простая женщина, слишкомъ слабая чтобъ бороться съ вашей хитростью. Вы кротки и смиренны на словахъ; вашъ санъ и призваніе требуютъ этого, и вы надѣваете личину кротости и смиренія; но ваше сердце полно злобы, коварства и гордости. Счастье и милости его величества перевели васъ быстро черезъ низшія ступени; возвысившись вы сдѣлали всѣ силы души своей — наемниками, а ваши слова — рабами, готовыми служить вашей волѣ, какъ вамъ захочется. Я должна сказать вамъ, что вы хлопочете болѣе о своемъ личномъ возвышеніи, чѣмъ о вашемъ высокомъ духовномъ призваніи; и потому — еще разъ отвергаю васъ, не признавая судіей моимъ, и здѣсь же въ присутствіи всѣхъ передаю дѣло мое на судъ его святѣйшества, папы. Пусть онъ самъ судитъ меня. (Преклоняется передъ королемъ и хочетъ удалиться.)
КАМП. Королева упорствуетъ, возстаетъ противъ суда, обвиняетъ его, не хочетъ былъ судима имъ — это дурно. Она удаляется.
К. ГЕН. Потребуйте ее снова.
ГЛАШ. Екатерина, королева Англіи, предстань къ суду!
ГРИФ. Королева, васъ снова требуютъ.
К. ЕК. Какое вамъ дѣло обращать на это вниманіе? прошу, идите; позовутъ васъ — воротитесь. — О, помоги, Господи! они выводятъ меня изъ всякаго терпѣнія. — Прошу васъ, идите. Я не останусь здѣсь; не явлюсь болѣе ни къ одному изъ судовъ ихъ. (Уходитъ съ Грифисомъ и своей свитой.)
К. ГЕН. Ступай, ступай, Кэтъ, своей дорогой. Человѣку, который скажетъ, что у него жена лучше ей, не вѣрьте ни въ чемъ, потому что онъ тутъ солгалъ. Ты была бы царицей всѣхъ земныхъ царицъ, еслибъ для этого были нужны только твои рѣдкія качества: милая любезность, ангельская кротость, женственное величіе, покорное въ самомъ властвованіи, и всѣ другія добродѣтели, которыя дѣлаютъ тебя такъ царственной и благочестивой. Родъ ея благороденъ, благородна была и она во всѣхъ своихъ отношеніяхъ ко мнѣ.
ВУЛЬЗ. Государь, униженнѣйше прошу ваше величество объяснить всѣмъ здѣсь присутствующимъ — потому что, гдѣ человѣкъ былъ ограбленъ и связанъ, тамъ должно и развязать его, хоть это и не будетъ еще полнымъ удовлетвореніемъ, — подстрекалъ ли я когда ваше величество на это дѣло? возбудилъ ли хоть какое сомнѣніе, которой бы могло родить въ васъ потребность этого изслѣдованія? слыхали ль вы отъ меня — кромѣ благодареній Всевышнему за такую царственную королеву — хоть одно слово невыгодное для ея настоящаго сана, или ея добродѣтелей?
К. ГЕН. Любезный лордъ кардиналъ, я оправдываю васъ вполнѣ; клянусь честью, признаю васъ совершенно невиннымъ. Вамъ извѣстно какъ много у васъ враговъ, которые, сами не зная за что они враги вамъ, лаютъ, точно деревенскія собаки, только потому, что другіе лаютъ; — кто-нибудь изъ нихъ возбудилъ противъ васъ и королеву. Вы оправданы; но хотите еще большаго оправданія? Вы всегда желали, чтобъ это дѣло было предано забвенію, никогда не старались разшевелить его; напротивъ, часто затрудняли всякій приступъ къ нему. — Клянусь честію, все это такъ, и добрый лордъ кардиналъ не виноватъ тутъ нисколько. — Теперь позвольте воспользоваться вашимъ временемъ и вниманіемъ, чтобъ объяснить вамъ, что именно побудило меня къ этому шагу. Вотъ какъ это было, — слушайте. Первое безпокойство, первое сомнѣніе, возникшее въ моей совѣсти, было возбуждено рѣчами Байонскаго архіепископа, присланнаго къ намъ Французскимъ дворомъ, въ качествѣ посла, для переговоровъ о союзѣ герцога Орлеанскаго съ нашей дочерью Маріей. Во время этихъ переговоровъ, прежде еще чѣмъ мы что-нибудь рѣшили, онъ — то есть епископъ — потребовалъ вдругъ отсрочки для того, чтобъ увѣдомить короля, своего повелителя, о своемъ сомнѣніи на счетъ законности нашей дочери, по причинѣ рожденія ея отъ брака со вдовой нашего брата. Отсрочка эта потрясла мою совѣсть въ самомъ основаніи; проникла меня такой сокрушительной силой, что заставила трепетать и грудь и сердце; она проложила дорогу множеству смутныхъ думъ, которыя, въ слѣдствіе этого намека, родились и томили меня безпрестанно. Прежде всего мнѣ пришло въ голову, что я прогнѣвалъ Всевышняго; что онъ повелѣлъ природѣ, чтобы чрево моей жены, если она понесетъ отъ меня мальчика, было для него такъ же жизненно, какъ могила для трупа; потому что, въ самомъ дѣлѣ, всѣ дѣти мужескаго пола умирали или тамъ, гдѣ были зачаты, или вскорѣ послѣ того, какъ міръ этотъ обвѣетъ ихъ своимъ воздухомъ. Изъ этого я вывелъ, что Господь караетъ меня; что мое королевство вполнѣ достойное прекраснѣйшаго изъ всѣхъ наслѣдниковъ міра сего, не будетъ обрадовано мной никакимъ. За симъ, я взвѣсилъ опасность, которой могло подвергнуться мое государство отъ того, что у меня не будетъ наслѣдника, и это повергло меня въ мучительнѣйшее безпокойство. Волнуемый такъ бурнымъ моремъ моей совѣсти, я долженъ былъ наконецъ прибѣгнуть къ средству, для котораго мы теперь собрались здѣсь; рѣшился успокоить мою совѣсть — которая такъ жестоко страдала тогда, да и теперь еще страждетъ, — сужденіемъ почтенныхъ отцовъ к ученыхъ докторовъ нашего государства. Прежде всего, я тайно обратился къ вамъ, любезный лордъ Линкольнъ; вы вѣрно помните, какъ сильно стеналъ я подъ бременемъ моего недуга, когда впервые открылся вамъ.
ЛИНК. Помню какъ нельзя лучше, мой повелитель.
К. ГЕН. Я такъ ужь много говорилъ — разскажите сами на сколько вы меня успокоили.
ЛИНК. Съ позволенія вашего величества, дѣло это, по своей важности, по важности послѣдствіи, съ перваго раза смутило меня такъ сильно, что и смѣлѣйшая мысль моя предалась сомнѣнію, и я предложилъ вашему величеству именно тотъ путь, которымъ вы теперь идете.
К. ГЕН. Тогда я обратился къ вамъ, лордъ Кэнтербёри, и вы разрѣшили созвать это судилище. Я совѣтовался съ каждымъ изъ достойныхъ членовъ его, приступилъ къ дѣлу только по вашему общему согласію, скрѣпленному даже вашими подписями и печатями. Рѣшайте же, потому что не какое-нибудь неудовольствіе противъ нашей доброй королевы, но колючіе терны приведенныхъ мной причинъ заставляютъ меня требовать этого. Докажите только, что нашъ бракъ законенъ, и — клянусь жизнію и моей царственностью — для меня будетъ пріятнѣе провести всю будущность моего смертнаго величія съ ней, съ Екатериной, съ нашей королевой, чѣмъ съ прекраснѣйшимъ созданіемъ, когда-либо украшавшимъ міръ этотъ.
КАМП. Съ позволенія вашего величества, отсутствіе королевы вынуждаетъ насъ отложить до времени всякое дальнѣйшее сужденіе. Между тѣмъ, необходимо уговорить ея величество, чтобъ она не переносила этого дѣла на судъ его святѣйшества.
К. ГЕН. (Про себя). Вижу, кардиналы хитрятъ со иной. Мнѣ противны и эти проволочки и лукавство Рима. — О, мой вѣрный, мой ученый Кранмеръ, возвратись скорѣй съ тобой, я знаю, возвратится и мое спокойствіе! — (Громко.) Засѣданіе кончено. Мы удаляемся.
ДѢЙСТВІЕ III.
правитьСЦЕНА 1.
правитьК. ЕК. (Одной изо женщинъ). Возьми свою лютню, моя милая; мнѣ грустно; спой что-нибудь, разсѣй грусть мою, если можешь. Оставь работу.
ОДНА ИЗЪ ЖЕНЩИНЪ (Поетъ).
Звуки лиры раздавались,
Пѣлъ Орфей: древа склонялись,
Горы высью ледяною
Передъ пѣснью; восходили
Цвѣтъ и травы, будто бъ были
Тутъ весною
Дождь и солнце надъ землею.
Все смирялось предъ струнами,
Даже моря волны сами,
Головой склонясь, стихали….
Такъ всесильны были звуки;
Жизни скорбь и сердца муки
Засыпали,
Иль, внимая, замирали.
К. ЕК. Что тебѣ?
ДЖЕН. Ваше величество, благородные кардиналы стоятъ въ пріемной.
К. ЕК. Они хотятъ видѣть меня?
ДЖЕН. Точно такъ, ваше величество.
К. ЕК. Проси. (Джентльменъ уходитъ.) Чего хотятъ они отъ меня — бѣдной, слабой женщины, впавшей въ немилость? Не нравится мнѣ приходъ ихъ послѣ всего, что было. Имъ слѣдовало бъ быть добрыми, праведными во всѣхъ дѣйствіяхъ — но клобукъ не дѣлаетъ еще монахомъ.
ВУЛЬЗ. Миръ вашему величеству.
К. ЕК. Вы застали меня въ хозяйственныхъ занятіяхъ; мнѣ хочется приготовиться и къ самому худшему, что только можетъ со мной случиться. Что угодно вамъ, почтеннѣйшіе лорды?
ВУЛЬЗ. Не угодно ли вашему величеству войдти съ нами въ вашъ кабинетъ; тамъ мы сообщимъ вамъ причину нашего прихода.
К. ЕК. Говорите здѣсь. Клянусь, до сихъ поръ я не сдѣлала еще ничего такого, что требовало бы скрытности; желала бы, чтобъ и всѣ другія женщины могли сказать это такъ же свободно, какъ я. Повѣрьте, почтенные лорды, вся жизнь моя такъ чиста, что мнѣ, право, все равно — и въ этомъ я счастливѣе многихъ, — будутъ ли мои дѣйствія на языкѣ каждаго, видимы всѣмъ, возстанутъ ли противъ нихъ зависть и злорѣчіе. Если вы пришли съ цѣлью что-нибудь вывѣдать у меня — въ этомъ отношеніи я конечно женщина, — говорите прямо; истина любитъ дѣйствовать открыто.
ВУЛЬЗ. Tanta est erga te mentis integritas, regina serenissima[21] —
К. ЕК. О, нѣтъ, добрый лордъ, оставьте вашу латынь. Неужели вы думаете, что, пріѣхавши сюда, я такъ излѣнилась, что не изучила даже и языка страны, въ которой живу? Чуждый языкъ сдѣлаетъ мое дѣло еще болѣе чуждымъ, подозрительнымъ; прошу, говорите по-англійски. Здѣсь многіе, изъ любви къ своей бѣдной королевѣ, поблагодарятъ еще васъ, если будете говорить правду. Повѣрьте, много вынесла она несправедливостей. Я убѣждена, лордъ кардиналъ, что и самое большее изъ всѣхъ моихъ вольныхъ прегрѣшеній можно отпустить мнѣ и на англійскомъ языкѣ.
ВУЛЬЗ. Королева, мнѣ больно, что моя честность, моя служба его величеству и вамъ, при всей благонамѣренности, могла породить такое жестокое подозрѣніе. Мы пришли не для того, чтобъ затмить обвиненіями добродѣтель, которую благословляютъ всѣ добрые, — не для того, чтобъ какимъ-нибудь образомъ предать васъ новымъ огорченіямъ, которыхъ у васъ и безъ того такъ много; насъ привело къ вамъ желаніе узнать, что вы думаете предпринять въ этой важной тяжбѣ съ королемъ; сообщить вамъ, какъ слѣдуетъ честнымъ и благороднымъ людямъ, наше настоящее мнѣніе; предложить средства какъ помочь вашему дѣлу.
КАМП. Глубоко уважаемая королева, почтенный лордъ Іоркъ, по благородству души своей, по усердію и по преданности, которую всегда питалъ къ вашему величеству, забывъ — какъ и слѣдуетъ доброму человѣку — ваши недавніе, слишкомъ жестокіе нападки, какъ на него самого, такъ и на его правдивость — предлагаетъ вамъ, въ знакъ примиренія, точно такъ же, какъ и я, свои услуги и совѣты.
К. ЕК. (Про себя). Чтобъ предать меня. — Почтенные лорды, благодарю васъ за ваше доброе ко мнѣ расположеніе; вы говорите, какъ люди честные — дай Богъ, чтобъ вы оказались таковыми и на самомъ дѣлѣ, — но какъ, при ограниченности ума моего, отвѣчать мнѣ тотчасъ же въ дѣлѣ столь важномъ, столь близкомъ моей чести — боюсь, еще болѣе близкомъ моей жизни, — и къ тому жь еще людямъ столь почтеннымъ и ученымъ? Я занималась работой съ моими дѣвушками; Богъ свидѣтель, совсѣмъ не ожидала ни такого посѣщенія, ни такого разговора. Изъ уваженія къ тому, чѣмъ я была — потому что вижу, величіе мое близится къ концу, — прошу васъ, дайте мнѣ время, возможность сыскать себѣ ходатаевъ. Ахъ! вѣдь я женщина, женщина безъ друзей и безъ надежды!
ВУЛЬЗ. Такой недовѣрчивостью вы оскорбляете любовь короля. И надежды и друзья ваши безчисленны.
К. ЕК. Въ Англіи едва ли сыщется и одинъ полезный; неужели вы думаете, лордъ, что хоть одинъ Англичанинъ осмѣлится быть моимъ ходатаемъ? А еслибъ и нашелся такъ отчаянно-честный, что объявилъ бы себя моимъ другомъ противъ желанія его величества, такъ остался ли бы онъ его подданнымъ? Нѣтъ! друзья, которые могутъ облегчить бремя моихъ несчастій, на которыхъ могу положиться, живутъ не здѣсь; они, какъ и все утѣшительное для меня, живутъ далеко отсюда — на моей родинѣ, добрые лорды.
КАМП. Я желалъ бы, чтобъ ваше величество оставили ваши сомнѣнія и приняли совѣтъ мой.
К. ЕК. Какой, лордъ?
КАМП. Предоставьте ваше дѣло королю; онъ милостивъ и любитъ васъ. Это будетъ гораздо выгоднѣе какъ для вашего дѣла, такъ и для вашей чести; потому что осудитъ васъ законъ — вы должны будете удалиться со стыдомъ.
ВУЛЬЗ. Онъ говоритъ сущую правду.
К. ЕК. Вы оба совѣтуете мнѣ, чего вамъ такъ хочется — мою гибель. Неужели это христіянскій совѣтъ? стыдитесь! Надо всѣмъ есть еще небо, есть тамъ судія, котораго не подкупитъ ни какой король.
КАМП. Ваша горячность заставляетъ васъ ошибаться въ насъ.
К. ЕК. Тѣмъ хуже для васъ; клянусь, я почитала васъ людьми святыми, двумя кардиналами добродѣтели — оказывается вы кардиналы порока, лицемѣры. Постыдитесь, исправьтесь, лорды. — Это-то утѣшеніе, этотъ цѣлебный напитокъ принесли вы бѣдной женщинѣ — женщинѣ, которую губите, надъ которой смѣетесь, издѣваетесь? Я не пожелаю вамъ и половины моихъ несчастій, я добрѣе васъ; я предостерегаю васъ: берегитесь, ради Бога берегитесь, чтобы со временемъ же пало на васъ самихъ все бремя моихъ горестей.
ВУЛЬЗ. Королева, вы рѣшительно внѣ себя; вы и нашу преданность превращаете въ злонамѣренность.
К. ЕК. А вы меня превращаете въ ничто. О, горе вамъ, я всѣмъ такимъ лжеучителямъ! И вы посовѣтовали бы — еслибъ въ васъ было хоть сколько-нибудь справедливости и состраданія, еслибъ вы были хоть что-нибудь поболѣе священническихъ одеждъ, — предать мое хворое дѣло въ руки того, кто ненавидитъ меня? Онъ отрѣшилъ уже меня отъ своего ложа, отъ любви еще задолго до этого. Я состарѣлась, почтенные лорды; теперь я связана съ нимъ только моей покорностью. Выше несчастія для меня нѣтъ уже — а вы хлопочете о другомъ такомъ же.
КАМИ. Ваши опасенія хуже всего.
К. ЕК. Развѣ я не была — нечего дѣлать, добродѣтель не нашла ни одного заступника, я сама выскажу все, — развѣ я не была такъ долго женой, женой вѣрной? женщиной я безъ хвастовства могу сказать это, — которой никогда не коснулось еще ни какое подозрѣніе? Развѣ я не была предана королю всей душой, моей? не любила его, послѣ Бога, болѣе всего въ мірѣ? не повиновалась ему? не была, изъ нѣжности, даже суевѣрна къ нему? не забывала для него даже молитвъ моихъ? И вотъ какъ вознаграждена я! — о, не хорошо это, лорды! Назовите мнѣ жену вѣрнѣйшую своему мужу, которой никогда не грезилось никакой радости, кромѣ его довольства, и эту женщину, когда она все сдѣлаетъ, что только можно, я превзойду еще одной добродѣтелью — безпредѣльнымъ терпѣніемъ.
ВУЛЬЗ. Королева, вы отдаляетесь отъ нашего, вполнѣ благонамѣреннаго предложенія.
К. ЕК. Почтенный лордъ, я никогда не приму на себя грѣха добровольнаго отреченія отъ титла, съ которымъ сочеталъ меня государь вашъ; ничто, кромѣ смерти, не разведетъ меня съ моимъ саномъ.
ВУЛЬЗ. Прошу, выслушайте меня.
К. ЕК. О, еслибъ я никогда не вступала на англійскую почву, никогда не слыхала лести на ней ростущей! У васъ лица ангельскія; но Всевышній знаетъ, каковы сердца ваши. Что будетъ теперь со мной, злополучной? я несчастнѣйшая изъ всѣхъ живущихъ женщинъ! (Обращаясь къ своимъ прислужницамъ.) Гдѣ же и ваше счастіе, бѣдныя? Я претерпѣла кораблекрушеніе тамъ, гдѣ нѣтъ для меня ни надежды, ни состраданія, ни друзей, ни родственниковъ, которые бы оплакали меня — ни даже могилы. Какъ лилія, которая некогда цвѣла и царила надъ цѣлымъ полемъ, поникну я головой и завяну.
ВУЛЬЗ. Еслибъ ваше величество, позволили убѣдитъ себя въ нашей благонамѣренности, ужь и это послужило бы вамъ нѣкоторымъ утѣшеніемъ. Для чего, какая намъ выгода вредить вашему величеству? и мѣста нами занимаемыя, и нашъ санъ, все противится этому. Наше призваніе врачевать горести, а не сѣять ихъ. Ради самого Бога, поймите, что вы дѣлаете; поймите, что такимъ образомъ вы повредите себѣ, отдалите отъ себя короля окончательно. Сердца царей лобызаютъ покорность, такъ она имъ любезна; упорство же раздражаетъ ихъ, и они дѣлаются грозными, какъ буря. Я знаю, сердце ваше нѣжно и благородно, нравъ такъ тихъ и кротокъ, какъ тишь на морѣ; прошу, признайте же насъ, хоть по сану, миротворцами, друзьями, служителями вашего величества.
КАМП. Королева, вы увидите это на самомъ дѣлѣ. Такой слабодушной боязливостію вы унижаете себя; сердце такъ благородное, какъ ваше, отбрасываетъ подобныя сомнѣнія, какъ фальшивую монету. Король любитъ васъ, берегитесь же лишиться любви его; что до насъ, если вамъ будетъ угодно удостоить насъ вашей довѣренности, мы готовы служить вамъ всѣми нашими знаніями.
К. ЕК. Дѣлайте что вамъ угодно, почтенные лорды; если я оскорбила васъ, прошу простить мнѣ. Вы знаете, я женщина, слишкомъ ограниченная, чтобъ отвѣчать какъ слѣдуетъ такимъ особамъ какъ вы. Прошу засвидѣтельствовать, мою преданность его величеству. Сердце мое все еще принадлежитъ ему, и я буду молить за него, пока будетъ во мнѣ хоть искра жизни. Пойдемте же, почтенные лорды, не оставьте меня вашими совѣтами; васъ проситъ теперь та, которая, выходя на этотъ берегъ, никакъ не воображала, чтобъ такъ дорого купила свое величіе.
СЦЕНА 2.
правитьНОРФ. Если вы соедините теперь всѣ ваши неудовольствія въ одну жалобу, усилите ее еще болѣе твердостію — кардиналу не устоять; пропустите этотъ благопріятный случаи — предсказываю вамъ еще болѣе оскорбленій, въ добавокъ къ тѣмъ, которымъ уже подвергались.
СЁРРИ. Я радъ всякому случаю припомнить ему герцога, моего тестя — отомстить ему за него.
СОФФ. Кто изъ перовъ не былъ оскорбленъ или, покрайней мѣрѣ, пренебреженъ имъ? въ комъ уважалъ онъ дворянскую породу, кромѣ самого себя?
КАМЕР. Благородные лорды, вы слишкомъ увлекаетесь вашей ненавистью. Я очень хорошо знаю всѣ его услуги и мнѣ и вамъ; но преодолѣемъ ли мы его, хотя обстоятельства и благопріятствуютъ, — это очень еще сомнительно. Если вы не можете лишить его доступа къ королю — не предпринимайте противъ него ничего, потому что языкъ его имѣетъ чародѣйственное вліяніе на его величество.
НОРФ. О, не бойтесь; чары эти миновались уже. Король узналъ о немъ такія вещи, которыя навсегда испортили медъ рѣчей его; его осадили такъ, что никогда ужь не войдти ему опять въ милость.
СЁРРИ. Такія новости, сэръ, я радъ слушать ежечасно.
НОРФ. Повѣрьте, все это совершенно справедливо. Всѣ его штуки въ дѣлѣ развода обнаружены, и онъ является тутъ въ такомъ видѣ, въ какомъ желалъ бы видѣть только жесточайшаго врага моего.
СЁРРИ. Какъ же обнаружились его продѣлки?
СОФФ. Престраннымъ образомъ.
СЁРРИ. Какъ же, какъ же?
СОФФ. Письмо его къ папѣ попало не по назначенію, а къ королю, а въ письмѣ этомъ онъ совѣтуетъ его святѣйшеству остановить дѣло о разводѣ; «потому что» — пишетъ онъ — «я замѣчаю, что король опутанъ страстью къ Аннѣ Болленъ, одной изъ тварей королевы».
СЁРРИ. И это письмо у короля?
СОФФ. У короля.
СЁРРИ. И оно подѣйствуетъ?
КАМЕР. Король увидитъ, покрайней мѣрѣ, изъ него какъ онъ обходитъ и преграждаетъ ему его же собственный путь. Но на этотъ разъ всѣ хитрости его напрасны; онъ является съ своимъ лѣкарствомъ по смерти больнаго; король обвѣнчался уже съ прекрасной леди.
СЁРРИ. О, какъ бы я желалъ этого!
СОФФ. Радуйтесь же, лордъ; могу васъ увѣрить, что ваше желаніе исполнилось.
СЁРРИ. Отъ души благословляю я союзъ этотъ[22]!
СОФФ. Я также.
НОРФ. Да и всѣ.
СОФФ. Отданы уже и приказанія на счетъ коронаціи. Но все это такъ еще юно, что я не совѣтовалъ бы разсказывать всякому. — Какъ бы то ни было, согласитесь, лорды, что она прекраснѣйшее созданіе; совершенство по уму и по красотѣ. Я убѣжденъ, что она даруетъ намъ счастіе, которое навсегда будетъ памятно нашему государству.
СЁРРИ. Но если — чего не дай Богъ — король переваритъ письмо кардинала?
НОРФ. Избави Боже!
СОФФ. Не безпокойтесь. Вокругъ носа его жужжитъ еще много другихъ осъ, которыя заставятъ его почувствовать жало этой. Кардиналъ Кампеусъ уѣхалъ въ Римъ безъ отпуска, тайкомъ, оставивъ дѣло короля нерѣшеннымъ, — уѣхалъ, какъ агентъ нашего кардинала, чтобъ помогать ему оттуда. А[23]! воскликнулъ король, узнавъ объ этомъ.
КАМЕР. Господи, воспламени его еще сильнѣе, пусть гремитъ своими «А!» какъ можно громче.
НОРФ. Скажите, когда же, однакожь, возвратится Кранмеръ?
СОФФ. Да онъ возвратился ужь, и, нисколько не измѣнивъ своего прежняго мнѣнія на счетъ развода, совершенно успокоилъ короля полнымъ согласіемъ съ нимъ почти всѣхъ знаменитѣйшихъ университетовъ христіянства. Я полагаю, что скоро объявятъ и вторый бракъ его величества, и коронацію леди Анны. Екатерина будетъ зваться не королевой уже, а вдовствующей принцессой, вдовой принца Артура.
НОРФ. Кранмеръ достойный человѣкъ; онъ такъ много трудился для короля.
СОФФ. За-то, увидите, скоро будетъ и архіепископомъ.
НОРФ. Я слышалъ что-то похожее на это.
СОФФ. Это вѣрно. — Кардиналъ — (Отходятъ въ сторону.)
НОРФ. Замѣчаете, какъ онъ мраченъ?
ВУЛЬЗ. Кромвель, отдалъ ты пакетъ королю?
КРОМВ. Въ собственныя руки, въ его спальнѣ.
ВУЛЬЗ. Просмотрѣлъ онъ содержаніе бумагъ?
КРОМВ. Онъ тотчасъ же распечаталъ его, и только что взглянулъ на первую бумагу, принялъ серьёзный видъ, на лицѣ показалось напряженное вниманіе. Приказалъ, чтобъ нынѣшнимъ утромъ вы были здѣсь.
ВУЛЬЗ. Скоро выйдетъ?
КРОМВ. Я думаю, сейчасъ.
ВУЛЬЗ. Оставь меня на минуту. (Кромвель уходитъ.) Герцогиня Аленсонъ, сестра короля Франціи, должна быть женой его. — Анна Болленъ? — Нѣтъ; не хочу я Анны Болленъ. Въ ней болѣе хорошенькаго личика. — Болленъ! нѣтъ, не хотимъ мы подобныхъ Аннѣ Болленъ! Съ какимъ нетерпѣніемъ жду я извѣстій изъ Рима. — Маркграфиня Пемброкъ!
НОРФ. Онъ чѣмъ-то недоволенъ.
СОФФ. Можетъ-быть узналъ, что король негодуетъ на него.
СЁРРИ. О, Господи, молю твоимъ правосудіемъ, усиль негодованіе короля еще болѣе!
ВУЛЬЗ. Фрейлина прежде бывшей королевы, дочь простаго дворянина будетъ повелительницей своей повелительницы, королевой королевы! — Свѣча эта горитъ слишкомъ тускло; я долженъ сосчикнуть ее, и она погаснетъ. — Пусть она добродѣтельна, вполнѣ даже заслуживаетъ этого; но я знаю, она ревностная лютеранка, и наше дѣло потерпитъ, будетъ она покоиться въ объятіяхъ короля, такъ трудно управляемаго. И безъ того возникъ уже еретикъ, и одинъ изъ злѣйшихъ — Кранмеръ; онъ вползъ въ любовь короля, сдѣлался его оракуломъ. (Отходить съ раздумьи въ глубину сцены.)
НОРФ. Его что-то сильно безпокоитъ.
СОФФ. Желалъ бы, чтобъ это безпокойство порвало главную жилу его сердца.
СОФФ. Король, король.
К. ГЕН. Какую пропасть собралъ онъ на свою долю! и какъ много расточаетъ еще ежечасно! Какой экономіей удалось ему скопить столько? — Скажите, лорды, видѣли вы кардинала?
НОРФ. Вотъ уже нѣсколько времени обращаетъ онъ на себя все наше вниманіе. Мозгъ его потрясенъ чѣмъ-то необыкновенно сильно; онъ кусаетъ губы, вздрагиваетъ, устремляетъ глаза въ землю, поводитъ рукой по лбу; вдругъ начинаетъ ходить быстро и, черезъ мгновеніе, останавливается, бьетъ себя въ грудь, поднимаетъ глаза къ небу. Много еще престранныхъ положеній принималъ онъ при насъ.
К. ГЕН. Въ умѣ его есть, въ самомъ дѣлѣ, какое-то разстройство. Сегодня поутру, по моему требованію, онъ прислалъ ко мнѣ для разсмотрѣнія нѣкоторыя изъ государственныхъ бумагъ, и между ними — разумѣется совсѣмъ безъ намѣренія — какъ вы думаете, что? подробную опись всего движимаго имущества своего, всѣхъ сокровищъ, домашней утвари, богатыхъ одеждъ и украшеній, и такъ огромную, что — клянусь — превышаетъ всякое достояніе подданнаго.
НОРФ. Это перстъ Божій. Какой-нибудь добрый духъ подсунулъ эту бумагу, чтобъ осчастливить ею взоры вашего величества.
К. ГЕН. Еслибъ мы были убѣждены, что мысль его превыше земли, поглощена чѣмъ-нибудь духовнымъ — мы не нарушили бъ его созерцанія; но намъ кажется, что онъ занятъ земнымъ, недостойнымъ такой глубокой думы. (Садится и говоритъ что-то тихо Ловелю, который подходитъ къ Вульзи.)
ВУЛЬЗ. Прости мнѣ, небо! Господь да благословитъ ваше величество!
К. ГЕН. Почтенный лордъ, вы такъ преисполнены небесныхъ сокровищъ — опись которыхъ, начертанную въ вашемъ сердцѣ, вы вѣроятно теперь пробѣгали, — что, я не знаю, остается ли вамъ хоть нѣсколько краткихъ мгновеній, свободныхъ отъ духовной работы[24], на повѣрку вашихъ земныхъ счетовъ. Право, вы кажетесь мнѣ плохимъ хозяиномъ; и я радъ, что въ этомъ отношеніи нашелъ въ васъ себѣ товарища.
ВУЛЬЗ. Государь, у меня есть время и для молитвъ и для занятій, которыми обязанъ государству; за тѣмъ и самая природа требуетъ времени для своего поддержанія, и я, какъ бренный сынъ ея, плачу должную дань подобно всѣмъ моимъ смертнымъ братьямъ.
К. ГЕН. Хорошо сказано.
ВУЛЬЗ. Дай Богъ, чтобъ ваше величество всегда находили, что хорошая рѣчь моя нераздѣльна съ хорошимъ дѣломъ.
К. ГЕН. Опять очень хорошо сказано; а говорить хорошо тоже родъ хорошаго дѣла; но слово все еще, однакожь, не дѣло. Мой отецъ любилъ васъ; онъ говорилъ, что любитъ васъ, и увѣнчалъ то, что говорилъ, самымъ дѣломъ. Я наслѣдовалъ ему и сдѣлалъ васъ ближайшимъ моему сердцу, поручалъ дѣла, которыя должны были приносить вамъ большія выгоды, не щадилъ даже и собственнаго достоянія, осыпая васъ своими милостями.
ВУЛЬЗ. (Про себя). Что это значитъ?
СЁРРИ. Господи, даруй намъ успѣхъ!
К. ГЕН. Не сдѣлалъ ли я васъ первымъ человѣкомъ въ государствѣ? Прошу, скажите, какъ по вашему: правда это? а признаете правдой, скажите: обязаны вы намъ, или нѣтъ? Говорите.
ВУЛЬЗ. Государь, я признаю, что царскихъ милостей, которыми вы осыпали меня ежедневно, я не могъ заслужить, несмотря на все стараніе; это было выше силъ человѣческихъ. Такъ, какъ бы хотѣлось, я никогда не могъ, сколько ни напрягалъ всѣхъ способностей моихъ, всегда имѣя въ виду только счастіе вашей священной особы и выгоды государства. За великія милости, которыми вы осыпали меня недостойнаго, я могу платить только вѣрноподданническою признательностію, молитвами и преданностью, которая всегда возрастала и будетъ возрастать, пока смерть — эта зима жизни — не умертвитъ ее.
К. ГЕН. Отвѣтъ прекрасный — отвѣтъ, въ которомъ видѣнъ покорный и вѣрный подданный. Уваженіе, которое онъ пріобрѣтаетъ своей вѣрностью — награда ему, такъ какъ въ противномъ случаѣ позоръ — наказаніе. Теперь, такъ какъ рука моя осыпала васъ щедротами, сердце счастливило любовью, власть надѣляла почестями болѣе, чѣмъ кого-нибудь, то я полагаю, что и ваша рука, сердце, голова и каждая изъ способностей вашихъ, кромѣ обыкновенной обязанности по долгу, должны быть преданы мнѣ, какъ бы по любви къ частному человѣку, какъ другу, болѣе чѣмъ кому-нибудь.
ВУЛЬЗ. Клянусь, я всегда заботился о счастіи вашего величества болѣе, чѣмъ о своемъ собственномъ; таковъ я былъ, есть и буду. Если бы и весь міръ, изгнавъ чувство долга изъ сердца, измѣнилъ вамъ; если бы возникли опасности ужаснѣйшія и многочисленнѣйшія, чѣмъ можно себѣ представить — моя преданность, какъ скала, отбила бы ярый потокъ этотъ, и не поколебалась бы нисколько.
К. ГЕН. Превосходно! Видите ли, лорды, сколько благородства въ его сердцѣ; вѣдь онъ при васъ открылъ его. (Подавая ему бумаги.) Прочтите это, потомъ это, и за тѣмъ — ступайте завтракать, если будетъ аппетитъ. (Уходитъ, бросивъ гнѣвный взоръ на кардинала. Придворные спѣшатъ за нимъ, пересмѣиваясь и перешептываясь.)
ВУЛЬЗ. Что жь это такое? Откуда внезапный гнѣвъ этотъ? чѣмъ возбудилъ я его? — Онъ оставилъ меня въ негодованіи; взглядъ его грозилъ мнѣ, какъ бы гибелью. Такъ взглядываетъ разъяренный левъ на дерзкаго, поранившаго его охотника, и за тѣмъ уничтожаетъ его. — Надо прочесть эти бумаги; ужь ни въ имъ ли вина гнѣва его? — Такъ, — эта бумага погубила меня! Это опись всѣхъ сокровищъ, которыя я скопилъ для себя — для того, чтобъ добыть панство, для поддержки друзей въ Римѣ. Проклятая, только глупцу извинительная неосторожность! Какой злой демонъ всунулъ эту бумагу въ пакетъ, который я послалъ къ королю? — Какъ же поправить это? какай бы новой хитростью выбить это изъ головы его? Я знаю, это сильно раздражило его; есть еще, впрочемъ, одно средство: употреблю его какъ должно — выпутаюсь на перекоръ самому счастію. — Это что еще? — «Къ Папѣ»? клянусь жизнію, это мое письмо къ его святѣйшеству. — Нѣтъ, все кончено! я достигъ вершины моего величія; быстро помчусь я теперь съ самаго меридіана моей славы къ закату. Паду, какъ блестящій вечерній метеоръ, и никто не увидитъ уже меня болѣе.
НОРФ. Кардиналъ, выслушайте волю короля. Онъ повелѣваетъ вамъ немедленно вручить намъ государственную печать и удалиться, до дальнѣйшихъ приказаніи его величества, въ Ашерхоузъ, принадлежащій вамъ, какъ епископу Винчестерскому.
ВУЛЬЗ. Позвольте, лорды, гдѣ же повелѣніе? Слова не составляютъ еще полномочія въ такомъ важномъ дѣлѣ.
СОФФ. Кто жь осмѣлится ослушаться ихъ, когда они выражаютъ непремѣнную волю короля, имъ самимъ произнесенную?
ВУЛЬЗ. Пока меня не убѣдятъ что-нибудь поболѣе воли и словъ — разумѣю вашей ненависти — до тѣхъ поръ, заботлвые лорды, я осмѣлюсь, я долженъ ослушаться ихъ. Я вижу теперь, что вы вылиты изъ самого гадкаго металла — изъ зависти; съ какимъ остервенѣніемъ гоните вы мое несчастіе, какъ будто оно можетъ упитать васъ; какъ ловки и развязны вы на все, что можетъ ускорить мое паденіе. Слѣдуйте же внушеніямъ вашей зависти, люди зла; теперь вамъ можно еще прикрыть ее христіянской добродѣтелью, но придетъ время, я вамъ не миновать достойной награды. Печать, которую вы требуете съ такой назойливостью, я получилъ прямо изъ рукъ короля, моего и вашего повелителя; онъ отдалъ мнѣ ее вмѣстѣ съ мѣстомъ и почестями на всю жизнь, утвердивъ милость свою грамотами. Кто жь, послѣ этого, можетъ взять ее у меня?
СЁРРИ. Король, даровавшій ее.
ВУЛЬЗ. Такъ пусть же онъ самъ и возьметъ ее.
СЁРРИ. Попъ, ты надменный измѣнникъ.
ВУЛЬЗ. Ты лжешь, надменный лордъ. Какіе-нибудь сорокъ часовъ назадъ, Сёрри скорѣй выжегъ бы языкъ свой, чѣмъ сказалъ это.
СЁРРИ. Твое честолюбіе, пурпуровый грѣхъ, лишило сѣтующее государство благороднаго Бокингэма, моего тестя; головы всей твоей братьи кардиналовъ, вмѣстѣ съ тобой и по всѣми лучшими твоими качествами, не замѣнятъ ни волоска его. Проклятіе твоему коварству. Ты услалъ меня правителемъ въ Ирландію, удалилъ отъ нуждавшагося въ помощи, отъ короля, отъ всего, что могло простить преступленіе, которое ты наклеветалъ на него, и за тѣмъ, до безпредѣльной добротѣ своей, изъ святаго состраданія ты отпустилъ ему всѣ грѣхи его топоромъ палача.
ВУЛЬЗ. Какъ это, такъ и все, чѣмъ бы еще ни упрекнулъ меня болтливый лордъ этотъ — чистѣйшая ложь. Герцогъ наказанъ закономъ; что я своей личной враждой нисколько не содѣйствовалъ его казни, могутъ засвидѣтельствовать благородные его судьи и самое преступленіе его. Еслибъ я былъ охотникъ до многословія, лорды, я могъ бы доказать вамъ, что правды въ васъ такъ же мало, какъ и честности; что въ отношеніи вѣрности и преданности королю, моему царственному повелителю, я поспорю и съ далеко достойнѣйшими, чѣмъ Сёрри и всѣ друзья его безумія.
СЁРРИ. Клянусь жизнію, гнусный попъ, только длиннополая твоя одежда защищаетъ тебя; безъ нея мой мечъ упился бы твоей сердечной кровью. А вы, лорды, неужели вы можете терпѣливо выслушивать такія дерзости? и отъ такой дряни? Будемъ такъ слабодушны, что позволимъ издѣваться надъ собой какому-нибудь куску пурпура — прощай дворянство; дорогу его преподобію; онъ смѣло можетъ ловить насъ своей шляпой, какъ жаворонковъ[25].
ВУЛЬЗ. Для твоего бѣшенства — ядъ и все доброе.
СЁРРИ. Да, доброе насильственнаго сбора всѣхъ богатствъ государства въ однѣ руки — въ твои руки, кардиналъ; доброе твоихъ перехваченныхъ писемъ къ папѣ, противъ короля; твое доброе — ты самъ вызвалъ меня — я обвѣщу всѣмъ и каждому. — Лордъ Норфолькъ, истиннымъ благородствомъ вашего происхожденія, вашимъ уваженіемъ къ общественному благу, къ нашему пренебреженному сословію, къ нашимъ дѣтямъ, которыя — если онъ останется — едва ли будутъ даже и простыми джентльменами, умоляю васъ предъявить длинный перечень грѣховъ его, всѣхъ гнусностей его жизни. — Я пугну тебя, лордъ кардиналъ, сильнѣй, чѣмъ звонъ священнаго колокола[26] въ то время, какъ ты нѣжишься въ объятіяхъ своей смуглой любовницы.
ВУЛЬЗ. Какъ глубоко презиралъ бы я этого человѣка, еслибъ не любовь христіянская.
НОРФ. Перечень, о которомъ вы говорите, лордъ, въ рукахъ короля; могу только сказать, что все въ немъ достаточно гнусно.
ВУЛЬЗ. Тѣмъ прекраснѣе и чище возникнетъ моя невинность, когда король узнаетъ истину.
СЁРРИ. Это не спасетъ тебя. Благодаря моей памяти, я помню многое, и выскажу сейчасъ же. Краснѣй же, если можешь, восклицай: виновенъ! — этимъ ты покажешь, покрайней мѣрѣ, что не совсѣмъ еще безсовѣстенъ.
ВУЛЬЗ. Говорите, сэръ; мнѣ не страшны вами обвиненія. А покраснѣю, такъ это развѣ отъ того, что вижу дворянина, незнающаго никакихъ приличій.
СЁРРИ. Лучше не знать ихъ совсѣмъ, чѣмъ быть безъ головы. Слушай же. Во первыхъ, ты добивался безъ вѣдома короля легатства, чтобъ подчинить своему суду всѣхъ епископовъ государства.
СОФФ. За тѣмъ, во всѣхъ своихъ посланіяхъ къ папѣ и къ другимъ коронованнымъ особамъ ты писалъ: Ego et rex meas[27], и такимъ образомъ, какъ бы подчинялъ себѣ его величество.
СОФФ. За тѣмъ, когда ты былъ отправленъ посломъ къ императору, ты былъ такъ дерзокъ, что, не спросясь ни короля, ни совѣта, увезъ государственную печать съ собой во Фландрію.
СЁРРИ. Item: ты уполномочилъ Григорія Кассалисъ на заключеніе союза съ Фераррой, безъ соизволенія короля и государства.
СОФФ. Изъ тщеславія ты заставилъ чеканить монету его величества съ своей кардинальской шляпой.
СЁРРИ. За тѣмъ, чтобъ проложить себѣ дорогу еще къ большимъ почестямъ, ты пересылалъ въ Римъ огромныя суммы — какимъ образомъ пріобрѣтенныя, это ужь дѣло твоей совѣсти. Кромѣ того, есть еще много и другихъ дѣлъ; но потому что они твои и гнусны, я не хочу еще болѣе марать ими ротъ мой.
КАМЕР. О, лордъ, не нападайте такъ безчеловѣчно на человѣка павшаго; грѣшно это. Преступленія его подлежатъ закону, пусть же онъ, а не вы, и караетъ его. Больно видѣть такое униженіе такъ недавняго еще величія.
СЁРРИ. Я прощаю ему.
СОФФ. Далѣе, лордъ кардиналъ — такъ какъ все, что вы дѣлали въ послѣднее время въ нашемъ государствѣ, пользуясь вашей легатской властью, вполнѣ заслуживаетъ praemunire[28], — его величеству угодно, чтобы законъ этотъ приведенъ былъ въ исполненіе, чтобы все ваше движимое и недвижимое имущество, всѣ ваши земли, аренды, замки и все прочее было конфисковано; и наконецъ, чтобъ вы были объявлены внѣ покровительства короля. Таково мое порученіе.
НОРФ. За симъ, мы оставляемъ васъ обдумывать, какъ исправить жизнь вашу. Что же касается до вашего дерзкаго сопротивленія вручить намъ государственную печать, король узнаетъ объ этомъ, и вѣрно, поблагодаритъ васъ. Прощайте, крошечный, добренькій лордъ кардиналъ. (Уходитъ съ другими лордами.)
ВУЛЬЗ. Прощай и тому крошечному добру, которое я видѣлъ отъ васъ. Прости, вѣчное прости и всему моему величію! — Вотъ она участь человѣка: нынче развиваются для него нѣжные листки надежды, на другой день появляется и цвѣтъ, и онъ весь покрывается багрецомъ почестей; но вотъ, на третій день приходятъ морозъ, морозъ убійственный, и — тогда какъ добрый, совершенно спокойный простакъ думаетъ, что величіе его зрѣетъ — подгрызаетъ корни, и онъ падаетъ, какъ я. Много лѣтъ, подобно шаловливымъ мальчишкамъ, плавающимъ на пузыряхъ, пускался я въ море почестей, и слишкомъ, слишкомъ далеко; наконецъ, высоко вздутая гордыня моя лопнула подо мной и предоставила меня, состарѣвшагося и изнуреннаго, въ добычу ярымъ волнамъ, которыя поглотятъ меня навсегда. — Теперь, я презираю васъ, суетная слава и величіе міра сего! сердце мое отверзлось для новыхъ ощущеній. О, какъ жалокъ тотъ, кто основываетъ свое счастіе на милостяхъ властителей! Между улыбкой, которой онъ такъ домогается, между благосклоннымъ взглядомъ властителя и его гибельной немилостью гораздо болѣе опасеній и страховъ, чѣмъ въ войнѣ и въ женщинѣ; а падетъ — падетъ какъ Люциферъ, навсегда лишеннымъ всякой надежды.
Что скажешь, Кромвель?
КРОМВ. Сэръ, я не въ силахъ говорить.
ВУЛЬЗ. Тебя поразило мое несчастіе? — И ты, при твоемъ умѣ, можешь дивиться паденію великаго человѣка? Да, если ты плачешь, я палъ дѣйствительно.
КРОМВ. Какъ вы себя чувствуете, добрый лордъ?
ВУЛЬЗ. Я? какъ нельзя лучше; никогда еще не былъ я такъ счастливъ, добрый Кромвель. Теперь я позналъ самого себя; нашелъ въ себѣ самомъ миръ далеко высшій всѣхъ земныхъ наслажденій — тихую, безмятежную совѣсть. Король излѣчилъ меня, и я отъ души благодарю его; изъ состраданія онъ снялъ съ плечъ моихъ, съ этихъ одряхлѣвшихъ опоръ, грузъ, который потопилъ бы и цѣлый флотъ — преизбытокъ почестей. — О, это бремя, Кромвель, бремя слишкомъ тягостное для человѣка, который долженъ думать о небѣ.
КРОМВ. Я радъ, что ваша свѣтлость такъ хорошо воспользовались вашимъ несчастіемъ.
ВУЛЬЗ. Надѣюсь, что не дурно. Душа моя такъ окрѣпла, что, кажется, я въ состояніи вынести еще болѣе несчастій и гораздо жесточайшихъ, чѣмъ всѣ, которымъ могутъ меня подвергнуть слабодушные враги мои. Что новаго?
КРОМВ. Самая важная и самая худшая изъ всѣхъ новостей, это все-таки немилость къ вамъ короля.
ВУЛЬЗ. Да благословитъ его Господь!
КРОМВ. За тѣмъ, сэръ Томасъ Моръ сдѣланъ вмѣсто васъ канцлеромъ.
ВУЛЬЗ. Ну, это немного скоровато; впрочемъ, онъ ученый человѣкъ. Дай Богъ, чтобъ онъ долго пользовался милостями короля, чтобъ всегда былъ вѣренъ истинѣ и совѣсти, и чтобъ слезы сиротъ[29] оросили могилу, въ которой успокоятся его кости, когда онъ свершитъ путь свой. Что далѣе?
КРОМВ. Кранмеръ возвратился и сдѣланъ архіепископомъ Кэнтербёрійскимъ.
ВУЛЬЗ. Вотъ это новость.
КРОМВ. Наконецъ, леди Анна, съ которой король давно уже тайно обвѣнчанъ, явилась нынче въ церковь королевой; теперь только и разговоровъ, что объ ея коронаціи.
ВУЛЬЗ. Вотъ бремя подавившее меня. О, Кромвель, король обманулъ меня; изъ-за одной этой женщины лишился я всѣхъ моихъ почестей, и навсегда. Солнце никогда не озаритъ уже моего прежняго величія, не озолотитъ толпы, ожидавшей моей улыбки. Покинь меня и ты, Кромвель; я павшій бѣднякъ, недостойный теперь быть твоимъ лордомъ и повелителемъ. Ступай къ королю, къ этому солнцу, которое — молю — да не знаетъ никогда заката; я говорилъ ему о тебѣ и о твоей вѣрности; онъ возвыситъ тебя. Небольшой остатокъ памяти обо мнѣ — я знаю его благородное сердце — не позволитъ ему погубить твою, такъ много обѣщающую службу. — Не пренебрегай этимъ, добрый Кромвель; пользуйся настоящимъ, чтобъ упрочить свое будущее счастіе.
КРОМВ. О, мой лордъ, и я долженъ оставить васъ? непремѣнно долженъ покинуть такого добраго, благороднаго, великодушнаго господина? Засвидѣтельствуйте же всѣ, въ комъ сердце не желѣзное, съ какой грустью покидаетъ Кромвель своего повелителя. Моя служба отнынѣ принадлежитъ королю, но мои молитвы вамъ, вѣчно вамъ.
ВУЛЬЗ. Кромвель, не думалъ я, чтобъ и всѣ моя несчастія вырвали у меня хоть слезинку; но ты, благородной своей привязанностью, сдѣлалъ меня бабой. Осушимъ глаза наши; выслушай, что я скажу тебѣ, Кромвель, и — когда я буду забытъ всѣми, а это будетъ скоро, когда буду спать подъ хладнымъ, безмолвнымъ мраморомъ, когда обо мнѣ не будетъ и помину, — скажи, что я, что тотъ самый Вульзи, который нѣкогда шелъ по пути славы, который извѣдалъ всѣ подводные камни и мѣли почестей, указалъ тебѣ, изъ самаго кораблекрушенія своего, дорогу къ возвышенію, дорогу вѣрную, безопасную, съ которой самъ имѣлъ несчастіе сбиться. Помни только мое паденіе, и то, что погубило меня. Умоляю тебя, Кромвель, отрекись отъ честолюбія. Этотъ грѣхъ низвергъ и ангеловъ; что жь могутъ выиграть имъ люди, подобія создавшаго ихъ? Люби себя послѣ всѣхъ; благословляй ненавидящихъ тебя. Зло нисколько не выгоднѣе добра. Держи постоянно въ правой рукѣ кроткій миръ на укрощеніе завистниковъ; будь правосуденъ, и не страшись ничего. Имѣй всегда въ виду свое отечество, Бога, и истину, и тогда, если и падешь, о, Кромвель, — падешь благословеннымъ мученикомъ. Служи королю, и — прошу тебя, проводи меня домой, возьми тамъ опись всего, что я имѣю, всего до послѣдняго пенса — все это принадлежитъ королю. Моя священническая одежда и сердце отверзтое предъ Господомъ, вотъ все, что могу теперь назвать своимъ. О, Кромвель, Кромвель, служи я Господу хоть въ половину такъ ревностно, какъ служилъ королю, Онъ не предалъ бы меня въ моихъ лѣтахъ, беззащитнаго, врагамъ моимъ.
КРОМВ. Терпѣніе, добрый лордъ.
ВУЛЬЗ. Терплю. — Прощайте же мірскіе помыслы! на небѣ всѣ мои теперь надежды.
ДѢЙСТВІЕ IV.
правитьСЦЕНА 1.
править1 дж. Очень радъ, что еще разъ привелось съ вами встрѣтиться.
2 дж. Я также.
1 дж. Вы навѣрное пришли посмотрѣть на возвращеніе леди Анны съ коронаціи?
2 дж. Именно. А вѣдь послѣднее-то наше свиданіе было во время шествія герцога Бокингэмъ отъ суда.
1 дж. Да; но то былъ день грустный, нынче же день общей радости.
2 дж. О, конечно. Граждане, я увѣренъ, обнаружатъ вполнѣ, какъ они преданы королю; они, надобно отдать имъ должную справедливость, всегда готовы праздновать подобные дни играми, представленіями и торжественными процессіями.
1 дж. Но никогда еще, повѣрьте сэръ, не бывало такихъ великолѣпныхъ и такъ хорошо придуманныхъ.
2 дж. Осмѣлюсь спросить, что это у васъ въ рукѣ?
1 дж. Списокъ лицъ, которыя должны участвовать въ обычномъ церемоніялѣ коронованія. Во главѣ всѣхъ герцогъ Соффолькъ, онъ занимаетъ должность обергофмейстера; за нимъ герцогъ Норфолькъ, какъ гофмаршалъ. Остальное вы можете прочесть сами.
2 дж. Благодарю васъ, сэръ; еслибъ я не зналъ этого церемоніяла, эта бумага была бы мнѣ очень полезна. Но скажите, пожалуйста, что же Екатерина, вдовствующая принцесса? какъ ея-то дѣло?
1 дж. Могу вамъ сказать и это. Въ Донстэблѣ, въ шести миляхъ отъ Эмптхиля, гдѣ жила принцесса, было не такъ давно собрано судилище изъ архіепископа Кэнтербёрйскаго и другихъ ученыхъ отцовъ его ордена; они нѣсколько разъ требовали принцессу къ суду своему, но она не являлась. Коротко, по неявкѣ ея и по необходимости успокоить совѣсть короля, бракъ ихъ былъ уничтоженъ и разводъ утвержденъ по единодушному согласію всѣхъ этихъ ученыхъ мужей; послѣ этого ее перевезли въ Кимбльтонъ, гдѣ она и теперь находится въ весьма болѣзненномъ положеніи.
2 дж. Бѣдная! (Трубы). Трубы гремятъ; станемъ поближе, королева приближается.
1) Двое судей.
2) Лордъ канцлеръ, передъ которымъ несутъ кошель съ печатью и жезлъ.
3) Хори пѣвчихъ, которымъ акомпанируетъ музыка.
4) Меръ Лондона съ жезломъ. За нимъ первый Герольдъ въ своемъ колетѣ и съ мѣдной, позолоченной короной на головѣ.
5) Маркизъ Дорзетъ, въ золотой маркизской коронѣ и съ золотымъ скиптромъ въ рукѣ; съ нимъ графъ Сёрри въ графской коронѣ и съ серебрянымъ жезломъ, на верхнемъ концѣ которой голубь. На шеѣ у обоихъ орденскія цѣпи.
6) Герцогъ Соффолькъ въ полномъ орнатѣ съ герцогской короной на головѣ и съ длиннымъ, бѣлымъ обергофмейстерскимъ жезломъ въ рукъ. Съ нимъ герцогъ Норфолькъ въ герцогской коронѣ и съ гофмаршальскимъ жезломъ въ рукѣ. На шеѣ у обоихъ орденскія цѣпи.
7) Балдахинъ, несомый четырьмя Баронами пяти гаваней[30]. Подъ балдахиномъ идетъ Королева въ мантіи, съ короной на головѣ, убранной перлами. По бокамъ ея епископы Лондонскій и Винчестерскій.
8) Старая герцогиня Норфолькъ, въ золотой герцогской коронѣ, переплетенной цвѣтами, несетъ шлейфъ королевы.
9) Другія леди и графини съ гладкими золотыми вѣнцами, безъ цвѣтовъ, на головахъ.
2 дж. Царственная процессія. — Этихъ я знаю. Кто вонъ тотъ, что несетъ скиптръ?
1 дж. Маркизъ Дорзетъ; а съ жезломъ-то графъ Сёрри.
2 дж. Славный, храбрый джентльменъ. А это вѣрно герцогъ Соффолькъ?
1 дж. Онъ; обергофмейстеръ.
2 дж. А вонъ тотъ, лордъ Норфолькъ?
1 дж. Да.
2 дж. (Глядя на королеву). Да благословитъ тебя небо! лица лучше твоего я никогда еще не видывалъ. Клянусь, сэръ, душою, она ангелъ! Король нашъ держитъ въ своихъ рукахъ всю Индію, и несравненно еще больше, когда обнимаетъ эту леди. Какъ тутъ не пробудиться совѣсти.
1 дж. Балдахинъ надъ ней держутъ четыре барона пяти гаваней.
2 дж. Счастливцы! счастливы я всѣ близкіе къ ней. Если не ошибаюсь — та, что несетъ шлейфъ ея, старая, благородная герцогиня Норфолькъ.
1 дж. Она; а всѣ прочія графини.
2 дж. Это видно по ихъ вѣнчикамъ. Все это звѣздочки, и подъ часъ падающія.
1 дж. Умолчимъ объ этомъ. (Процессія удаляется при громкихъ звукахъ трубъ.)
Здравствуйте, сэръ. Гдѣ это вы такъ упарились?
3 дж. Въ аббатствѣ, въ толпѣ такъ тѣсной, что не просунешь и пальца. Я чуть-чуть не задохся отъ преизбытка ихъ радости.
2 дж. Вы видѣли церемонію?
3 дж. Какже.
1 дж. Что жъ?
3 дж. Стоило посмотрѣть.
2 дж. Разскажите же.
3 дж. Развѣ какъ съумѣю. Блестящій потокъ лордовъ и леди, доведши королеву до приготовленнаго для нея мѣста на хорахъ, отхлынулъ отъ нея на нѣкоторое разстояніе, и она сѣла на богатый тронъ. Тутъ она отдыхала нѣсколько времени — такъ съ полчаса или около того — вся видная всему народу. Повѣрьте, сэры, никогда еще женщина прекраснѣе не раздѣляла лежа мущины, и когда народъ увидалъ ее во всей красѣ, онъ поднялъ такой сильный и разногласный шумъ, какъ корабельныя снасти въ жестокую бурю; шапки, плащи, кажется даже и куртки полетѣли вверхъ, да еслибъ срывались и лица — и лица не остались бы въ это время на своемъ мѣстѣ. Такой радости я никогда еще не видывалъ. Беременныя женщины, которымъ оставалось носить не болѣе полунедѣли, ударяли въ толпу, какъ тараны въ старинныхъ войнахъ, и пробивались. Никто не могъ сказать: «вонъ жена моя», такъ все слилось въ одну массу.
2 дж. Что жь потомъ?
3 дж. Наконецъ она встала, смиренно подошла къ алтарю, преклонила передъ нимъ колѣна, подняла, какъ святая, прекрасные глаза свои къ небу и усердно принялась молиться. Помолившись, она снова встала и поклонилась народу; когда же архіепископъ Кэнтерберійскй совершилъ весь обрядъ коронованія: помазалъ ее мѵромъ, возложилъ на нее корону Эдуарда исповѣдника, вручилъ ей скиптръ, птицу мира и всѣ прочія эмблемы — хоръ, сопровождаемый лучшими музыкантами королевства, грянулъ громкое Te Deum. Послѣ этого вся процессія отправилась назадъ въ Іоркскій дворецъ, гдѣ будетъ пиршество.
1 дж. Сэръ, не называйте болѣе этого дворца Іоркскимъ; съ паденіемъ кардинала онъ утратилъ это названіе. Теперь онъ принадлежитъ королю и называется Вайтхаллемъ.
3 дж. Знаю; но это названіе такъ еще ново, что мнѣ гораздо памятнѣе старое.
2 дж. Скажите, кто эти два епископа, что шли по сторонамъ королевы?
3 дж. Стоксли и Гардинеръ; одинъ Винчестерскій, недавно возведенный въ это достоинство изъ секретарей короля, другой — Лондонскій.
2 дж. Винчестерскій, говорятъ, не изъ большихъ любителей архіепископа, добродѣтельнаго Кранмера?
3 дж. Кому жь это не извѣстно, хотя до явнаго разрыва и не дошло еще; а дойдетъ — у Кранмера останется другъ, который никогда не измѣнитъ ему.
2 дж. Кто жь это?
3 дж. Томасъ Кромвель, человѣкъ пользующійся особеннымъ уваженіемъ короля; вѣрный и достойный другъ. — Король сдѣлалъ его хранителемъ государственныхъ драгоцѣнностей и членомъ своего совѣта.
2 дж. Онъ пойдетъ еще дальше.
3 дж. Безъ всякаго сомнѣнія. — Ну что жь, господа, хотите — пойдемте со мной во дворецъ; вы будете тамъ моими гостями. И я, кой-что ужь значу. Дорогой я поразскажу вамъ болѣе.
1 и 2 дж. Располагайте нами, сэръ.
СЦЕНА 2.
правитьГРИФ. Какъ вы теперь чувствуете себя, ваше величество?
ЕКАТ. О, дурно, Гримсъ, очень дурю. — Колѣна мои, какъ обремененныя вѣтьви, клонятся къ землѣ, хотятъ освободиться отъ своего бремени. — Придвиньте стулъ. — Такъ, — теперь мнѣ, кажется, немного полегче. — Гряфисъ, когда ты велъ меня сюда, ты, кажется, говорилъ, что кардиналъ Вульзи, это исполинское дитя славы, умеръ?
ГРИФ. Точно такъ, королева; а я думалъ, что отъ сильной боли, которая въ то время васъ мучила, вы не слыхали, что говорилъ я.
ЕКАТ. Скажи, добрый Грифисъ, какъ онъ умеръ? если хорошо, такъ онъ опередилъ меня вѣрно для того, чтобъ послужить мнѣ примѣромъ.
ГРИФ. Говорятъ, превосходно. Когда надменный графъ Норсомберлэндъ арестовалъ его въ Іоркѣ и повезъ къ суду, какъ человѣка жестоко обвиняемаго, онъ вдругъ захворалъ и такъ сильно, что едва могъ держаться на лошакѣ своемъ.
ЕКАТ. Бѣдный
ГРИФ. Дѣлая очень небольшіе переѣзды, онъ прибылъ наконецъ въ Лестерское аббатство, гдѣ былъ принятъ почтеннымъ аббатомъ и всей братіей съ большимъ почетомъ. Тутъ онъ сказалъ ему: «Отецъ аббатъ, старикъ, разбитый государственными бурями, пришолъ успокоить посреди васъ утомленныя кости свои; удѣлите ему, Христа ради, небольшой клочекъ земли», — и слегъ въ постель тотчасъ же. Болѣзнь его все усиливалась, и черезъ трое сутокъ, часу въ восьмомъ — точно такъ, какъ самъ предсказалъ — онъ возвратилъ, въ слезахъ, въ раскаяніи и въ молитвахъ, всѣ суетныя почести міру, а безсмертную часть свою — небу, и опочилъ тихо.
ЕКАТ. Миръ ему и да отпустятся ему всѣ грѣхи его! — И все-таки, Грифисъ, позволь мнѣ высказать, безъ всякой впрочемъ непріязненности, какъ я понимала его. — Это былъ человѣкъ непомѣрно гордый, считавшій себя равнымъ царямъ, поработившій своими внушеніями все государство; онъ торговалъ священническими мѣстами; дѣлалъ волю свою закономъ; никогда не говорилъ въ совѣтахъ правды; всегда былъ двусмысленъ и въ рѣчахъ и въ помыслахъ. Чуждый состраданія, онъ только прикидывался сострадательнымъ, когда замышлялъ чью-нибудь гибель; обѣщанія его были такъ же велики, какъ они самъ въ то время; исполненіе — такъ же ничтожно, какъ онъ самъ теперь. Онъ грѣшилъ даже и тѣломъ, подавая дурной примѣръ духовенству.
ГРИФ. Дурное, королева, вырѣзывается на мѣди, а хорошее пишется на водѣ. Не угодно ли вашему величеству выслушать теперь хорошія его качества?
ЕКАТ. Готова, добрый Грифисъ; иначе я была бы слишкомъ ужь злопамятна.
ГРИФ. Несмотря на низость происхожденія, кардиналъ, нѣтъ никакого сомнѣнія, былъ отъ самой колыбели предназначенъ для славы. Онъ былъ ученъ — ученъ замѣчательно, необыкновенно уменъ, краснорѣчивъ, владѣлъ удивительнымъ даромъ убѣжденія; суровый и грубый съ нерасположенными къ нему, онъ былъ нѣженъ и кротокъ, какъ лѣто, съ любившими его. Ненасытно-жадный къ стяжанію — что конечно грѣхъ — онъ былъ въ тоже время и царски щедръ. Вѣчными доказательствами этого будутъ два близнеца науки, вы, созданные имъ, Ипсвичь и Оксфордъ! Одинъ изъ нихъ палъ вмѣстѣ съ нимъ, какъ бы не желая пережить добраго своего основателя; другой, хоть и не развился еще вполнѣ, но такъ уже славенъ, такъ знаменитъ ученостью, преуспѣваетъ тамъ постоянно, что никогда не умолкнутъ хвалы ему во всемъ христіянствѣ. Паденіе увеличило только его счастіе, потому что тутъ только, а никакъ не прежде, позналъ онъ самого себя, и нашелъ блаженство въ самомъ униженіи; наконецъ, въ довершеніе всего, онъ увѣнчался честью еще большею той, какую могли дать ему люди — онъ умеръ въ страхѣ Господнемъ.
ЕКАТ. Въ защиту памяти моей по смерти, я не желала бы оратора, глашатая всѣхъ дѣяній моей жизни, лучше тебя, честный Грифисъ. Правдивой, безпристрастной рѣчью своей, ты заставилъ меня чтить прахъ того, кого при жизни я ненавидѣла болѣе всѣхъ. Міръ ему! — Не оставляй меня, Пасіенція; посади меня пониже. Мнѣ ужь не долго безпокоить тебя. — Добрый Грифисъ, вели музыкантамъ играть печальную мелодію, которую я назвала моимъ погребальнымъ звономъ; она погрузитъ меня въ раздумье о небесной гармоніи, къ которой ближусь. (Начинается печальная и вмѣстѣ торжественная музыка.)
ГРИФ. Она заснула. Повидимъ молча, чтобъ не разбудить ее. — Тише, добрая Пасіенція.
ЕКАТ. (Просыпаясь). Гдѣ же вы, духи мира? Изчезли, предоставили меня снова моимъ горестямъ!
ГРИФ. Мы здѣсь, королева.
ЕКАТ. Нѣтъ, не васъ призываю я. Скажите, никто не входилъ сюда, пока я спала?
ГРИФ. Никто.
ЕКАТ. Не можетъ быть. Развѣ вы не видали, въ сію минуту цѣлый ликъ праведниковъ приглашалъ меня на празднество. Свѣтлыя лица ихъ озаряли меня, какъ солнце, тысячами лучей; они обѣщали мнѣ вѣчное блаженство, показывали вѣнецъ, котораго я еще недостойна, но удостоюсь непремѣнно.
ГРИФ. Я радъ, королева, что такіе прекрасные сны лелѣютъ ваше воображеніе.
ЕКАТ. Скажите, чтобъ музыка замолкла; она слишкомъ рѣзка, слишкомъ тяжела для меня. (Музыка умолкаетъ.)
ПАСІЕ. Замѣчаете, какъ она вдругъ перемѣнилась? какъ вытянулось лице ея? какъ стало блѣдно, холодно, безжизненно? Взгляните на глаза.
ГРИФ. Она отходитъ, Пасіенція. Молись, молись!
ПАСІЕ. Боже, успокой душу ея!
СЛУЖ. Съ позволенія вашего высочества —
ЕКАТ. Ты слишкомъ дерзокъ. Неужели мы не заслуживаемъ большаго уваженія?
ГРИФ. (Служителю). Какъ могъ ты, зная какъ она дорожитъ внѣшними Формами прежняго величія, явиться такъ невѣжливо? Преклони колѣна.
СЛУЖ. (Становясь на колѣни). Униженно прошу ваше величество, простить мнѣ; только моя торопливость заставила меня нарушить должное приличіе. Въ пріемной ждетъ джентльменъ, присланный къ вамъ отъ короля.
ЕКАТ. Введи его, Грифисъ; негодяй же этотъ, чтобъ никогда не показывался мнѣ на глаза.
Если меня не обманываетъ мое слабое зрѣніе, вы Капуціусъ, посолъ императора, моего царственнаго племянника?
КАПУЦ. И вѣрный вашъ слуга, королева.
ЕКАТ. О, любезный лордъ, съ тѣхъ поръ, какъ мы съ вами впервые познакомились, и времена и титла измѣнились для меня престраннымъ образомъ. Скажите, однакожь, что привело васъ ко мнѣ?
КАПУЦ. Во первыхъ, мой собственный долгъ уваженія къ вашему величеству, а затѣмъ, желаніе короля, чтобъ я навѣстилъ васъ. Сильно встревоженный вашей болѣзнью, онъ посылаетъ вамъ, черезъ меня, царственный привѣтъ свой, и отъ души проситъ васъ, чтобъ вы берегли себя.
ЕКАТ. О, добрый лордъ, это утѣшеніе является слишкомъ уже поздно — какъ прощеніе послѣ казни. Сладостное лѣкарство это, данное во-время, излѣчило бы меня; но теперь, кромѣ молитвъ, для меня нѣтъ уже здѣсь ничего цѣлебнаго. — Какъ здоровье его величества?
КАПУЦ. Какъ нельзя лучше.
ЕКАТ. Дай Богъ, чтобъ оно никогда не измѣняло ему, чтобъ онъ пользовался имъ всегда; и тогда, какъ буду жить съ червями, и тогда, какъ бѣдное имя мое совсѣмъ забудется въ этомъ королевствѣ. Пасіенція, отослала ты письмо, которое я просила написать?
ПАСІЕ. Нѣтъ, королева. (Подаетъ ей письмо.)
ЕКАТ. Сэръ, прошу васъ вручить его моему королю и повелителю.
КАПУЦ. Съ величайшимъ удовольствіемъ, королева.
ЕКАТ. Этимъ письмомъ я поручаю его великодушію плодъ цѣломудренной любви нашей, юную дочь его, да ниспадетъ на нее благословеніе неба обильной росой! — прошу воспитать ее въ добродѣтели — юная, кроткая, благородная, я увѣрена, она вознаградитъ всѣ его заботы, — прошу любить ее хоть ради матери, которая, Богу извѣстно, любила его такъ сильно. Прошу за тѣмъ, не оставить моихъ бѣдныхъ прислужницъ, которыя такъ долго служили мнѣ я въ счастіи и въ несчастіи; изъ нихъ нѣтъ ни одной — я не захочу теперь лгать — которая, по добродѣтелямъ, по истинной прелести души, по благородству и по честному поведенію, не заслуживала бы добраго и благороднаго мужа, даже изъ высшаго дворянства; я увѣрена, что всѣ онѣ составятъ счастіе мужей своихъ. Прошу наконецъ о моихъ служителяхъ; — они бѣднѣйшіе люди, и несмотря на бѣдность, никогда не хотѣли оставить меня; — прошу выплатить имъ все жалованье ихъ сполна и прибавить еще что-нибудь на память обо мнѣ. Еслибъ небу было угодно продлить жизнь мою, дать мнѣ поболѣе средствъ — никогда не разстались бы мы такимъ образомъ. Вотъ содержаніе письма этого, — и я заклинаю васъ, добрый лордъ, драгоцѣннѣйшимъ для васъ въ этомъ свѣтѣ, христіянскимъ миромъ, котораго вы вѣрно желаете душамъ отлетающимъ, — будьте другомъ этихъ бѣдныхъ, убѣдите короля исполнить послѣднюю волю мою.
КАПУЦ. Клянусь небомъ, я не былъ бы человѣкомъ, еслибъ не исполнилъ вашего желанія.
ЕКАТ. Благодарю васъ, добрый лордъ. Напомните королю и обо мнѣ, но съ должнымъ смиреніемъ; скажите ему, что виновница душевныхъ смутъ его, которымъ онъ такъ долго подвергался, готова оставить міръ этотъ; скажите, что и умирая она благословляла его, потому что буду благословлять его. — Зрѣніе мое слабѣетъ. — Прощайте, лордъ. — Прощай, Грифисъ. — Ты же, Пасіенція, не уходи, побудь еще со мною, положи меня на постель, позови моихъ прислужницъ. Умру — уберите меня какъ слѣдуетъ, осыпьте дѣвственными цвѣтами, чтобы весь міръ зналъ, что я до могилы была женой цѣломудренной. Набальзамируйте тѣло мое, и потомъ выставьте его; хоть я и развѣнчана, но вы похороните меня, какъ королеву, какъ дочь короля. Не могу болѣе —
ДѢЙСТВІЕ V.
правитьСЦЕНА 1.
правитьГАРД. Пробилъ ужь часъ за полночь?
ПАЖЪ. Пробилъ.
ГАРД. Эти часы слѣдовало бъ посвящать только необходимостямъ, а не увеселеніямъ; это время не для вздоровъ, а для подкрѣпленія нашей природы цѣлебнымъ успокоеніемъ. — Доброй ночи, сэръ Томасъ! куда такъ поздно?
ЛОВЕЛ. Вы отъ короля, лордъ?
ГАРД. Отъ него; я оставилъ его за примеро[31] съ герцогомъ Соффолькъ.
ЛОВЕЛ. Мнѣ необходимо видѣть его прежде, чѣмъ онъ ляжетъ спать. Прощайте.
ГАРД. Позвольте, сэръ Томасъ Ловель. Что случилось? Вы въ такихъ попыхахъ; если васъ не оскорбитъ мое любопытство, такъ намекните вашему другу, хоть слегка, что за дѣла у васъ въ такое позднее время. Дѣла, которыя бродятъ въ полночь, какъ привидѣнія, страшнѣе тѣхъ, которыя требуютъ исполненія днемъ.
ЛОВЕЛ. Лордъ, я люблю васъ, и повѣрилъ бы вамъ тайну гораздо поважнѣе этого дѣла. Королева мучится родами, которыя, говорятъ, очень трудны; боятся, что она не вынесетъ ихъ.
ГАРД. Молю отъ души счастія и долгоденствія плоду; но что до самаго дерева, сэръ Томасъ, желалъ бы, чтобъ его вырвало съ корнемъ.
ЛОВЕЛ. Мнѣ кажется, я могъ бы сказать на это аминь, хотя совѣсть и шепчетъ, что такая добрая, такая прекрасная королева заслуживала бы лучшихъ желаній.
ГАРД. Послушайте, сэръ Томасъ; вы одного образа мыслей со мной; я знаю, какъ вы умны и религіозны, позвольте же сказать вамъ: не бывать ничему хорошему, не бывать, сэръ Томасъ — повѣрьте мнѣ — пока Кранмеръ и Кромвель, двѣ руки ея, и она сама, не успокоятся въ могилахъ.
ЛОВЕЛ. Вы говорите, сэръ, о двухъ значительнѣйшихъ лицахъ государства. Кромвель, кромѣ званія хранителя государственныхъ драгоцѣнностей, сдѣланъ смотрителемъ архивовъ и секретаремъ короля, и на пути еще къ большимъ почестямъ, которыми время осыпетъ его непремѣнно. Архіепископъ рука и языкъ короля; кто жь осмѣлится хоть только заикнуться противъ него?
ГАРД. Есть, сэръ Томасъ, есть люди, которые осмѣлятся; и я самъ осмѣлился уже высказать все, что я о немъ думаю. Нынче — вамъ, сэръ, я могу повѣрить это, — нынче я возбудилъ противъ него всѣхъ лордовъ совѣта, какъ противъ самого закоснѣлаго еретика, какъ противъ язвы, заражающей все государство, — а что онъ таковъ, это я знаю, знаютъ и они. Движимые негодованіемъ, они представили все это королю, и его величество, выслушавъ наши жалобы, предвидя самъ, по великой царской заботливости своей, ужасныя послѣдствія того, что мы сообщили ему, — приказалъ завтра же поутру, потребовать его къ отвѣту въ совѣтъ. Онъ — вредная трава, сэръ Томасъ, и мы должны выполоть ее. Однакожь, я задержалъ васъ. Доброй ночи, сэръ Томасъ.
ЛОВЕЛ. Тысячу добрыхъ ночей, почтенный лордъ. Вашъ покорный слуга. (Гардинеръ уходитъ съ Пажемъ.)
К. ГЕН. Нѣтъ, не хочу болѣе играть, Чарльсъ. Я нынче какъ-то разсѣянъ; нынче ты слишкомъ для меня искусенъ.
СОФФ. Вѣдь это еще первый разъ, что я выигралъ у вашего величества.
К. ГЕН. И то бездѣлицу, Чарльсъ; когда меня ничто не развлекаетъ, тебѣ ни за что не выиграть у меня. — Ну что, Ловель? что королева?
ЛОВЕЛ. Я не могъ видѣть ее, и потому передалъ ей ваше порученіе черезъ одну изъ прислужницъ. Она благодаритъ васъ и проситъ, чтобъ вы молились за нее.
К. ГЕН. Что говоришь ты? — а! — чтобъ я молился за все? — Такъ она мучится родами?
ЛОВЕЛ. Такъ сказали мнѣ ея прислужницы. Говорятъ, что муки ея такъ сильны, что каждая вся равно что смерть.
К. ГЕН. Бѣдная!
СОФФ. Дай Боже, чтобъ она разрѣшилась благополучно, поскорѣй обрадовала ваше величество наслѣдникомъ.
К. ГЕН. Ужь полночь, Чарльсъ; ступай спать, и ложась, помолись о твоей королевѣ. Оставь меня; голова моя полна мыслей, которыя не терпятъ общества.
СОФФ. Желаю вашему величеству покойной ночи, а доброй повелительницы моей я не забуду въ молитвахъ моихъ.
К. ГЕН. Прощай, Чарльсъ. (Соффолькъ уходить.)
Ну что, сэръ? что скажете?
ДЕННИ. Государь, по вашему приказанію, я привелъ лорда архіепископа.
К. ГЕН. А! Кэнтербёри?
ДЕННИ. Точно такъ, ваше величество.
К. ГЕН. Да! — Гдѣ жь онъ, Денни?
ДЕННИ. Онъ ожидаетъ приказаній вашего величества.
К. ГЕН. Позови сюда. (Денни уходитъ.)
ЛОВЕЛ. (Въ сторону). Это непремѣнно по поводу того, о чемъ говорилъ епископъ. Хорошо, что я случился здѣсь.
К. ГЕН. Оставьте насъ. (Ловель медлитъ.) А! — я сказалъ кажется. — Убирайтесь! (Ловель и Денни уходятъ.)
КРАНМ. (Про себя). Меня пугаетъ грозное выраженіе лица его. Что разсердило его такъ? — Не хорошо это.
К. ГЕН. Ну, лордъ, вы вѣрно желаете узнать, зачѣмъ потребовалъ я васъ?
КРАНМ. (Преклоняя колѣна). Мой долгъ исполнять повелѣнія вашего величества.
К. ГЕН. Прошу, встаньте, добры#, благородный лордъ Кэнтербёри. Походимъ по галереѣ; есть новости, которыя я долженъ сообщить вамъ. Дайте же мнѣ вашу руку. Ахъ, добрый лордъ, непріятно мнѣ даже и говорить объ этомъ; больно повторять, что услышите. Недавно, къ величайшему моему прискорбію, до меня дошло много жестокихъ — повторяю, лордъ! жестокихъ на васъ жалобъ, и это побудило насъ и нашъ совѣтъ потребовать васъ нынѣшнимъ же утромъ къ отвѣту. Но для того, чтобъ вы вполнѣ могли оправдаться, вамъ необходимо, прежде чѣмъ приступимъ къ дальнѣйшему изслѣдованію взводимыхъ на васъ преступленій, сдѣлаться — какъ это ни непріятно — жильцемъ нашего Товера; вѣдь вы собратъ нашъ[32], и потому, безъ этого, никто и не осмѣлится противъ васъ свидѣтельствовать?
КРАНМ. Покорнѣйше благодарю ваше величество. Какъ нельзя болѣе радъ я этому прекрасному случаю провѣять — отдѣлить мое зерно отъ мякины; потому что, знаю, никого не преслѣдовала еще клевета такъ жестоко, какъ меня, бѣднаго.
К. ГЕН. Встаньте, добрый Кэнтербёри. Ваша правота и честность глубоко укоренились въ насъ, вашемъ другѣ. Дайте же вашу руку, встаньте; — походимъ. Я, право, удивляюсь вамъ; я ждалъ, что вы станете просить меня доставить вамъ очную ставку съ вашими обвинителями, выслушать васъ безъ предварительнаго заключенія.
КРАНМ. Государь, я вполнѣ полагаюсь на мою правоту и честность. Оставятъ меня онѣ — я самъ, вмѣстѣ съ моими врагами, готовъ торжествовать надъ моей личностью, которую безъ этихъ двухъ добродѣтелей не ставлю ни во что. Я не боюсь никакого обвиненія.
К. ГЕН. Но развѣ вамъ не извѣстно ваше положеніе въ этомъ мірѣ — отношенія къ вамъ цѣлаго міра? Враги ваши многочисленны и сильны; козни ихъ также, а правота и честность не всегда выходятъ изъ судовъ торжествующими. Развѣ злымъ трудно найти разно злыхъ бездѣльниковъ въ присяжные свидѣтели противъ васъ? — бывали такіе случаи. Сильны противники ваши, сильна и злоба ихъ. Неужели, въ отношеніи лжесвидѣтелей, вы думаете быть счастливѣе того, кому служите — самого Спасителя, когда онъ былъ еще на этой развращенной землѣ? Полноте, полноте; вы и скачокъ черезъ пропасть почитаете вполнѣ безопаснымъ, и сами обрекаете себя на гибель.
КРАНМ. Богъ и ваше величество защитятъ мою невинность; безъ васъ мнѣ не избѣжать сѣтей, мнѣ разставленныхъ.
К. ГЕН. Будьте же покойны; имъ не торжествовать болѣе, чѣмъ намъ будетъ угодно. Явитесь, нисколько не унывая, нынѣшнимъ утромъ къ отвѣту. Рѣшатъ они, въ силу взводимыхъ на васъ обвиненій, подвергнуть васъ заключенію — возстаньте противъ этого рѣшенія всею силой вашего краснорѣчія, и если понадобится, не щадя ихъ нисколько. Не помогутъ всѣ ваши убѣжденія — вручите имъ этотъ перстень и объявите, что передаете все дѣло на мой судъ. — Добрый, онъ плачетъ. Онъ, клянусь честью, благороднѣйшій человѣкъ. Да, Матерь Божія, клянусь, во всемъ королевствѣ не найдешь души чище и вѣрнѣе. — Ступайте домой и дѣйствуйте такъ, какъ я сказалъ вамъ. — (Кранмеръ уходитъ.) Слезы лишили его языка.
ДЖЕНТЛЬМЕНЪ ЗА СЦЕНОЙ. Назадъ; зачѣмъ?
ГОЛОСЪ ЗА СЦЕНОЙ. Не пойду; моя вѣсть оправдаетъ мою дерзость.
ЛЕДИ. Добрые ангелы да носятся надъ царственной головой твоей, и да осѣнятъ тебя благословенными крылами своими.
К. ГЕН. Я угадываю твою вѣсть по лицу твоему. Королева родила. — Говори же: да, и мальчика.
ЛЕДИ. Да, да, мой повелитель! и прекраснѣйшаго мальчика. Господь да благословитъ ее и на этотъ часъ и на будущее время! — дѣвочкой, которая обѣщаетъ за тѣмъ много мальчиковъ. Государь, королева желаетъ васъ видѣть, познакомить васъ съ этой гостьей; она похожа на васъ — ну вотъ, какъ вишенка на вишенку.
К. ГЕН. Ловель!
ЛОВЕЛ. Государь!
К. ГЕН. Дай ей сто маркъ. Я пойду къ королевѣ. (Уходитъ.)
ЛЕДИ. Сто маркъ! Я ждала не много побольше этого; такъ можно наградить какого-нибудь конюха. Мнѣ надо больше, и я выжурю это. Развѣ я для этого сказала, что дѣвочка такъ похожа на него? Мнѣ надо больше, или отопрусь отъ того, что сказала; однакожь, куй желѣзо, пока горячо.
СЦЕНА 2.
правитьКРАН. Надѣюсь, что не опоздалъ; присланный за мной изъ совѣта джентльменъ, просилъ явиться какъ можно скорѣй. — Заперто! чтожь это значитъ? — Эй, придверникъ! — Ты вѣдь знаешь меня?
ПРИД. Знаю, лордъ; но не могу впустить.
КРАН. Почему же?
ПРИД. Вы должны подождать, пока васъ потребуютъ.
КРАН. Вотъ что.
БОТС. (Про себя.) Какая злая продѣлка. Хорошо, что мнѣ привелось идти здѣсь; я сейчасъ же доведу это до свѣдѣнія короля. (Уходитъ.)
КРАН. (про себя). Это Ботсъ, врачъ короля. Проходя, онъ взглянулъ на меня такъ мрачно; молю, чтобъ не замѣтилъ моего позора. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что это придумано моими ненавистниками — Господь да исправитъ сердца ихъ! никогда, ничѣмъ не возбуждалъ я злобы ихъ, — придумано нарочно, чтобъ унизить меня; безъ этого, они ни за что не заставили бъ меня, такого жь какъ и они совѣтника, ждать у дверей, въ толпѣ пажей, разсыльныхъ и лакеевъ. Да будетъ по ихъ желанію; подожду.
БОТС. Я покажу вашему величеству престранную вещь.
К. ГЕН. Что же, Ботсъ?
БОТС. Впрочемъ, можетъ-быть, ваше величество видали ужь это не разъ?
К. ГЕН. Да что же, гдѣ?
БОТС. А вонъ тамъ, государь. Видите необыкновенное возышеніе лорда Кэнтербёри, какъ онъ величается въ толпѣ разсыльныхъ, пажей и служителей?
К. ГЕН. А! — Онъ въ самомъ дѣлѣ. — Такъ вотъ какъ они уважаютъ другъ друга? Хорошо, что есть еще кто-та надъ ними всѣми. Я думалъ, что они тамъ благородны, на столько, покрайней мѣрѣ, знаютъ приличіе, что никогда не заставятъ человѣка его сана и столь близкаго къ намъ, ждать ихъ соизволенія, и гдѣ же — у дверей, какъ разсыльнаго съ пакетами. Клянусь пречистой Дѣвой, Ботсъ, гнусно это! — Задерни занавѣску; мы сейчасъ узнаемъ болѣе.
КАНЦ. Объявите, господинъ секретарь, для чего собрались мы здѣсь.
КРОМ. Благородные лорды, совѣтъ собранъ преимущественно по дѣлу его свѣтлости, архіепископа Кэнтербёрійскаго.
ГАРД. Извѣщенъ онъ?
КРОМ. Извѣщенъ.
НОРФ. Кто ждетъ тамъ?
ПРИД. За дверьми, лорды?
ГАРД. Да.
ПРИД. Лордъ архіепископъ; онъ почти что полчаса ждетъ вашихъ приказаній.
КАНЦ. Впустить его.
ПРИД. Можете теперь войдти, ваше преподобіе.
КАНЦ. Добрый лордъ архіепископъ, сидя здѣсь, мнѣ больно видѣть это мѣсто не занятымъ; но что же дѣлать, всѣ мы люди, слабы по самой природѣ, рабы плоти нашей[33]; ангелы рѣдки. По этой-то самой слабости, по недостатку истинной мудрости, и вы — человѣкъ, которому слѣдовало быть нашимъ учителемъ, вы сами провинились, и сильно, во первыхъ, противъ короля, и потомъ противъ его законовъ, распространяя по всему государству, какъ собственнымъ своимъ ученіемъ, такъ и чрезъ посредство вашимъ капелановъ — какъ извѣщаютъ насъ — новыя мнѣнія, ложныя и опасныя, однимъ словомъ — ересь, которая, если не искоренить ее, можетъ сдѣлаться гибельной.
ГАРД. А искоренить ее, благородные лорды, необходимо вдругъ и рѣшительно; потому что, кто хочетъ укротить дикую лошадь, не станетъ ее проваживать, но зажметъ ей ротъ крѣпкими удилами, будетъ шпорить ее до тѣхъ поръ, пока она не покорится ему. Если, по безпечности, или изъ дѣтскаго снисхожденія къ чьей-либо чести, мы не пресѣчемъ этой заразительной болѣзни теперь же — всѣ лѣкарства будутъ безполезны; и чѣмъ же все это кончится? Возмущеніями, бунтами, зараженіемъ всего государства, какъ это недавно было у нашихъ сосѣдей верхней Германіи[34], горькій опытъ которыхъ такъ еще свѣжъ въ нашей памяти.
КРАН. Благородные лорды, до сихъ поръ, во все продолженіе моей жизни и моего служенія, я постоянно трудился, и трудился ревностно, чтобъ мое ученіе и строгія обязанности моего сана шли однимъ путемъ безукоризненно и всегда къ одной цѣли — къ добру. Нѣтъ человѣка — я говорю это безъ всякаго хвастовства, лорды, — который, какъ по внутреннему убѣжденію, такъ и по мѣсту имъ занимаемому, ненавидѣлъ бы, возставалъ бы болѣе меня противъ нарушителей общественнаго мира. Дай Богъ, чтобъ королю никогда не привелось найти сердце менѣе преданное. Люди, которымъ зависть и злобное недоброжелательство — пища, не посовѣстятся грызть и самое лучшее. Прошу васъ, лорды, поставить моихъ обвинителей, кто бъ они ни были, лицемъ къ лицу со мной, и пусть они говорятъ противъ меня свободно.
СОФФ. Нѣтъ, лордъ, это невозможно; вы членъ совѣта, и потому никто не осмѣлится обвинять васъ явно.
ГАРД. Лордъ, такъ какъ намъ предстоятъ еще дѣла гораздо важнѣе этого — мы кончимъ съ вами въ короткихъ словахъ. Для того, чтобъ судъ нашъ былъ сколько можно безпристрастнѣе, его величеству угодно, и мы вполнѣ согласны съ нимъ, чтобъ вы отправялись отсюда прямо въ Товеръ. Сдѣлаетесь тамъ снова частнымъ человѣкомъ — обвинители выступятъ смѣло, и, боюсь, ихъ будетъ даже болѣе, чѣмъ полагаете.
КРАН. О, благодарю васъ, добрый лордъ Винчестеръ: вы всегда были добрымъ другомъ мнѣ; сдѣлайся по вашему — я непремѣнно нашелъ бы въ васъ я судію и присяжнаго; такъ сострадательны вы. Я знаю чего вамъ хочется — моей гибели. Любовь и снисхожденіе, почтенный лордъ, лицу духовному, право, гораздо приличнѣе честолюбія; обращайте заблудшихся кротостью и не отвергайте никого. Что я оправдаюсь, какъ бы вы ни искушали моего терпѣнія — я точно такъ же нисколько не сомнѣваюсь, какъ вы нисколько не совѣститесь дѣлать ежедневныя несправедливости. Я могъ бы сказать еще болѣе, но уваженіе къ вашему сану смиряетъ меня.
ГАРД. Лордъ, лордъ, вы еретикъ — это вѣрно; тотъ, кто знаетъ васъ — знаетъ, что подъ этимъ яркимъ лоскомъ кроются только слова и слабости.
КРОМ. Почтенный лордъ Винчестеръ, позвольте замѣтить вамъ, что вы выражаетесь немного рѣзко. Человѣкъ, столь благородный, еслибъ онъ и дѣйствительно былъ виновенъ, все-таки долженъ внушать уваженіе; по одной ужь памяти того, чѣмъ былъ; безчеловѣчіе оскорблять человѣка падающаго.
ГАРД. Любезный господинъ секретарь, извините, не вы, менѣе, нежели кто-нибудь изъ присутствующихъ здѣсь, можете говорить это.
КРОМ. Почему жь, лордъ?
ГАРД. Развѣ я не знаю, что вы покровительствуете новой ереси; вы сами не совсѣмъ чисты.
КРОМ. Не чистъ?
ГАРД. Да, не чисты.
КРОМ. Желалъ бы, чтобъ вы, хоть въ половину были такъ же чисты; тогда вы внушали бъ любовь, а не страхъ.
ГАРД. Я припомню эти дерзкія рѣчи.
КРОМ. Припомните; не забудьте, кстати, и дерзостей всей вашей жизни.
КАНЦ. Это слишкомъ ужь. Постыдитесь; перестаньте, лорды.
ГАРД. Я кончилъ.
КРОМ. Я также.
КАНЦ. (Кранмеру). Лордъ, по единодушному рѣшенію, вы должны сейчасъ же отправиться въ Товеръ, гдѣ и останетесь до дальнѣйшихъ распоряженіи его величества. Такъ, лорды?
ЛОРДЫ. Такъ.
КРАН. Неужели жь не будетъ никакого снисхожденія, и я непремѣнно долженъ отправиться въ Товеръ?
ГАРД. Чего жь вы еще хотите? Вы удивительно докучливы. Позвать стражу.
КРАН. Для меня? — и меня поведутъ, какъ измѣнника?
ГАРД. (Вошедшей стражѣ). Возьмите, и отведите его въ Товеръ.
КРАН. Позвольте, добрые лорды, мнѣ необходимо сказать вамъ еще нѣсколько словъ. — Смотрите, въ силу этого перстня, я вырываю мое дѣло изъ рукъ злыхъ и передаю его на рѣшеніе судіи благороднѣйшаго — короля, моего повелителя.
КАМЕР. Это кольцо короля.
СЕРР. И не поддѣльное.
СОФФ. Настоящее, клянусь небомъ! Говорилъ вамъ: троньте только этотъ камень, и онъ падетъ на васъ самихъ.
НОРФ. И вы думали, что король позволитъ оцарапать хоть мизинчикъ этого человѣка?
КАМЕР. Теперь слишкомъ ясно, какъ дорожитъ онъ его жизнію. Какъ теперь выпутаться изъ этого сквернаго дѣла?
КРОМ. Я зналъ, что, собирая доносы и жалобы на этого человѣка — въ честности котораго могутъ сомнѣваться только дьяволъ и его поклонники, — вы вздували огонь, который сожжетъ васъ самихъ. Берегитесь же теперь.
ГАРД. Великій государь, мы ежедневно благодаримъ небо, что оно даровало намъ монарха не только добраго и мудраго, но и глубоко религіознаго; монарха, который, въ смиреніи, ставитъ церковь вѣнцемъ славы своей; который, чтобъ еще болѣе утвердиться въ этой священной обязанности, является теперь, изъ чистаго къ ней уваженія, присутствовать собственной особой при разборѣ дѣла между ею и этимъ великимъ ея оскорбителемъ.
К. ГЕН. Епископъ Винчестерскій, вы всегда отличались способностью говорить похвальныя рѣчи безъ всякаго приготовленія; но я пришелъ не для того, чтобъ слушать подобныя ласкательства; они слишкомъ наглы и низки, чтобъ могли прикрыть дѣйствія слишкомъ для меня возмутительныя. Меня вы не обманете. Вы разыгрываете болонку, воображая обольстить меня виляньемъ языка своего; но, чтобы ты ни думалъ обо мнѣ — я знаю, что ты жестокосердъ и кровожаденъ. — (Кранмеру.) Садись, добрый человѣкъ. Посмотри теперь, кто будетъ столько дерзокъ, что осмѣлится хоть только погрозить тебѣ пальцемъ. Клянусь всѣмъ, что есть святаго — лучшее околѣть тому съ голоду, кто хоть только подумаетъ, что ты недостоинъ этого мѣста.
СЁРРИ. Если вашему величеству угодно —
К. ГЕН. Нѣтъ, сэръ, не угодно мнѣ. Я думалъ, что совѣтъ мой составленъ изъ людей со смысломъ, съ умомъ, и нахожу, что ошибался. Хорошо ли, лорды, заставить этого добраго человѣка — многіе ли изъ васъ стоятъ этого названія — этого честнаго человѣка, по сану совершенно вамъ равнаго, ждать у дверей, какъ вшиваго разсыльнаго? Не срамъ ли это? Уполномочилъ я васъ забываться до такой степени? Я далъ вамъ право судить его, какъ члена совѣта, а не такъ, какъ конюха. Я знаю, нѣкоторые изъ васъ, не изъ любви къ правосудію, а по злобѣ, были бы радехоньки осудить его на самое ужасное; но пока я живъ — не бывать этому.
КАНЦ. Въ этомъ, позвольте мнѣ, государь, оправдать насъ всѣхъ. Мы осудили его на заключеніе, клянусь честью, нисколько не изъ ненависти, но для того, чтобъ дать ему возможность доказать свою невинность, очиститься предъ цѣлымъ свѣтомъ; ручаюсь, покрайней мѣрѣ за себя.
К. ГЕН. Хорошо, хорошо; уважайте же его, лорды, примите опять въ среду свою, любите — онъ вполнѣ заслуживаетъ этого. Скажу болѣе — если только государь можетъ быть обязанъ своему подданному, такъ это я, за его любовь и службу. Безъ возраженій; обнимите его, будьте друзьями! — Лордъ Кэнтербёри, я имѣю еще до васъ просьбу, и вы вѣрно не откажете мнѣ; прекрасная, только что родившаяся дѣвочка нуждается въ крещеніи — вы будете воспріемникомъ ея, должны отвѣчать за нее.
КРАН. И величайшій изъ всѣхъ живущихъ монарховъ возгордился бы такой честью; стою ль этого я, бѣдный и смиренный вашъ подданный?
К. ГЕН. Полноте, полноте, я знаю, вамъ не хотѣлось бы поистратиться на ложки[35]. Воспріемницами будутъ старая герцогиня Норфолькъ и маркиза Дорзетъ. Довольны вы? — Еще разъ повторяю вамъ, лордъ Винчестеръ, обнимите и любите его.
ГАРД. (Обнимая Кранмера). Обнимаю отъ души, съ братской любовью.
КРАН. Богъ свидѣтель, какъ пріятно для меня это увѣреніе.
К. ГЕН. Добрый человѣкъ, радостныя эти слезы доказываютъ твою искренность. Вижу теперь, народная поговорка: «сдѣлай лорду Кранмеру какое-нибудь зло, и будь увѣренъ, что онъ навсегда сдѣлается твоимъ другомъ» — оправдывается вполнѣ. — Идемте же, лорды; мы понапрасну тратимъ здѣсь время; мнѣ такъ хочется скорѣй окрестить мою малютку. — Я примирилъ васъ — будьте же всегда дружны: такимъ образомъ и я буду могущественнѣе, и вы — почетнѣе.
СЦЕНА 3.
правитьПРИВР. Да перестанете ли вы шумѣть, негодяи? вѣдь вы на королевскомъ дворѣ, а не въ Парижскомъ саду[36]. Перестаньте же горланить, бездѣльники!
ГОЛОСЪ ЗА СЦЕНОЙ. Я съ кухни, господинъ привратникъ.
ПРИВР. Съ висѣлицы, разбойникъ! на ней бы я висѣть тебѣ! Ну, мѣсто ли орать тутъ такъ безбожно? — Принеси-ка мнѣ дюжину яблонныхъ палокъ, да поувѣсистѣе; эти просто хлыстяки. — Вотъ я нагрѣю вамъ головы! — Вишь хочется посмотрѣть крестины — элю, да пироговъ хочется вамъ, бездѣльники!
РАБОТ. Оставьте ихъ; отогнать ихъ отъ воротъ безъ пушекъ такъ же невозможно, какъ и уложить спать въ утро перваго мая[37]. Скорѣй сдвинешь церковь святаго Павла, чѣмъ ихъ.
ПРИВР. Да какъ же, чертъ возьми, ворвались они на дворъ?
РАБОТ. Право, не знаю; вѣрно такъ же, какъ приливъ. Все что можно было сдѣлать здоровой дубинкой въ четыре фута — видите жалкій остатокъ ея, — я сдѣлалъ, сэръ.
ПРИВР. Вы ничего не сдѣлали, сэръ.
РАБОТ. Да я вѣдь не Самсонъ, не сэръ Гугъ, не Кольбрандтъ[38], чтобъ такъ и косить ихъ передъ собою; но если изъ тѣхъ, кому можно было проломить голову, я пощадилъ кого-нибудь — ребенка или старика, его или ее, рогоносца или того что приставляетъ рога, — чтобъ мнѣ въ жизнь мою не видать болѣе королевы, а на это я не соглашусь и за корону[39] — да хранитъ ее Господь!
ГОЛОСЪ ЗА СЦЕНОЙ. Эй, господинъ привратникъ!
ПРИВР. Сейчасъ, почтеннѣйшій. — Смотри, не впускай никого.
РАБОТ. Да какъ же это?
ПРИВР. Какъ же? валяй ихъ десятками! Что здѣсь, смотръ что ли, какъ на Мурскомъ полѣ; или ужь не явился ли ко двору какой-нибудь чудный Индеецъ съ огромными снастями, что женщины тамъ осаждаютъ насъ? (Шумъ.) Боже ты мой, у воротъ-то какъ безчинствуютъ! Клянусь эти крестины породятъ тысячи; тутъ и настоящіе и крестные отцы, все вмѣстѣ.
РАБОТ. Тѣмъ больше будетъ крестинныхъ ложекъ, сэръ. Видите вонъ того малаго, что стоитъ почти подлѣ самыхъ воротъ? судя по лицу, онъ непремѣнно мѣдникъ[40], потому что въ носу его, клянусь честью, двадцать каникульныхъ дней, и окружающіе его находятся подъ экваторомъ — другаго наказанія имъ ужь не нужно. Три раза огрѣвалъ ужь я этого огненнаго дракона по головѣ, и три раза носъ его обдавалъ меня пламенемъ; онъ все стоитъ, какъ мортира, готовая бомбардировать насъ. Подлѣ него вертѣлась какая-то полоумная торговка, ругавшая меня за то, что произвелъ такой ужасный пожаръ въ государствѣ, до тѣхъ поръ, пока сплюснутая миска[41], не свалилась съ головы ея. Замахнувшись на метеоръ, я, какъ-то задѣлъ эту бабу, и она завопила: «палокъ! палокъ[42]!» Человѣкъ сорокъ палочниковъ, цвѣтъ Стрэнда[43], на которомъ она живетъ, бросились тотчасъ же къ ней на помощь, и прямо на меня — я стою твердо; вотъ они отъ меня ужь на длину метлы — я все защищаюсь; но вдругъ, изъ-за нихъ, цѣлая ватага мальчишекъ пустила въ меня такой градъ камней, что я поневолѣ, спасая честь мою бѣгствомъ, долженъ былъ уступить имъ укрѣпленіе. Я вполнѣ убѣжденъ, что между ними былъ самъ дьяволъ.
ПРИВР. Это повѣсы, которые изъ-за закушеннаго яблока поднимаютъ въ театрѣ такой шумъ, какой можетъ выноситъ только Товергильской цѣхъ, да члены Лэймгоуза[44], достойные соперники ихъ. Нѣкоторые изъ нихъ сидятъ ужь у меня въ Limbo Patrum[45]; въ немъ танцуй они себѣ эти три дни сколько угодно, а за тѣмъ, вмѣсто десерта, ихъ угостятъ еще и розгами.
КАМЕР. Боже, какая толпа здѣсь и все ростетъ; сбѣгаются со всѣхъ сторонъ, словно на ярмарку. — Гдѣ жь привратники, лѣнивые эти бездѣльники? — Хорошо жь исполняете вы свою обязанность! Это что за сволочь напустили вы? неужели все ваши друзья и знакомые изъ предмѣстій? Какъ же пройти теперь нашимъ леди по возвращеніи съ крестинъ?
ПРИВР. Мы вѣдь люди, благородный лордъ; все что можно было сдѣлать, не подвергаясь опасности быть разорваннымъ на части — мы сдѣлали. И цѣлая армія не справится съ ними.
КАМЕР. Если король сдѣлаетъ мнѣ за это выговоръ, клянусь, я сейчасъ же посажу васъ въ колодку, да наложу еще порядочную пеню за такую небрежность. Вы лентяи; вмѣсто того, чтобъ заниматься своей должностью, вы хлопочете здѣсь около бочекъ. Слышите? они возвращаются. Скорѣй, раздвиньте толпу, прочистите дорогу торжественной процессіи — или я засажу васъ мѣсяца на два въ Маршальси[46].
ПРИВР. Дорогу принцессѣ!
РАБОТ. Ты, верзило, посторонись, или долго будешь жаловаться на головную боль.
ПРИВР. Эй, ты, камлотовый, прочь, если не хочешь перелетѣть черезъ рѣшетку.
СЦЕНА 4.
правитьГЕРОЛ. (провозглашаетъ). Да даруетъ небо, по безконечной благости своей, долгую и вѣчно счастливую жизнь великой и могущественной принцессѣ Англіи, Елизаветѣ!
КРАНМ. (Преклоняя колѣна). А вашему величеству и доброй королевѣ благородныя воспріемницы и я молимъ вотъ что: да развивается для васъ въ этомъ прекрасномъ ребенкѣ ежечасно все радостное и утѣшительное, чѣмъ когда-либо небо счастливило родителей!
К. ГЕН. Благодарю васъ, добрый архіепископъ. Какъ назвали вы ее?
КРАНМ. Елизаветой.
К. ГЕН. Встаньте, лордъ. — (Цѣлуя ребенка.) Прими же вмѣстѣ съ этимъ поцѣлуемъ и мое благословеніе: да хранитъ тебя Господь, ему повѣряю я жизнь твою.
КРАНМ. Аминь.
К. ГЕН. Благородныя воспріемницы, вы слишкомъ ужь щедры. Отъ души благодарю васъ; то же скажетъ вамъ и этотъ ребенокъ, когда выучится на столько по-англійски.
КРАНМ. Государь, выслушайте же, что само небо повелѣваетъ мнѣ возвѣстить вамъ, и никто да не приметъ словъ иныхъ за лесть, потому что всѣ они оправдаются. — Царственное дитя это — да витаетъ надъ нимъ всегда духъ Господа — хоть еще и въ колыбели, но обѣщаетъ уже странѣ этой тысячи тысячь благословеній, которыя время выроститъ. Она будетъ — но не многіе изъ живущихъ теперь увидятъ это — образцомъ всѣхъ государей, какъ современныхъ ей, такъ и тѣхъ, которые будутъ царствовать послѣ. Никогда Саба[47] не любила мудрости и добродѣтели такъ, какъ будетъ любить ихъ чистая душа эта; всѣ царственныя доблести, которыми небо надѣляетъ великихъ міра сего, всѣ добродѣтели, украшающія добрыхъ, въ ней удвоятся; истина будетъ ея кормилицей, святые, небесные помыслы — ея совѣтниками. Ее будутъ любить и бояться; свои будутъ благословлять ее, враги вострепещутъ, склонятъ въ тоскѣ головы, какъ прибитая нива. Съ ней возрастетъ и благоденствіе. Въ ея царствованіе каждый спокойно будетъ насыщаться тѣмъ, что посѣялъ, подъ своимъ собственнымъ виноградникомъ; будетъ напѣвать веселыя пѣсни мира всѣмъ сосѣдямъ своимъ; Бога познаютъ истинно; окружающіе ее научатся отъ нея идти путемъ чести, честью достигать почестей, а не рожденіемъ. И это благоденствіе не кончится съ ней; какъ по смерти дивной птицы — дѣвственнаго Феникса возникаетъ изъ праха его другой, столь же дивный, такъ и она, когда небо призоветъ ее изъ этой юдоли мрака, передастъ всѣ добродѣтели свои преемнику[48], который изъ священнаго праха ея славы возникнетъ яркой звѣздой, и будетъ такъ же славенъ и могучъ, какъ она. Миръ, изобиліе, любовь, истина и гроза, служившіе этому дивному ребенку, перейдутъ къ нему, и обовьются вокругъ него, какъ виноградникъ. Доблести и слава его имени, распространятся во всѣхъ странахъ озаряемыхъ солнцемъ и создадутъ новыя націи[49]; онъ процвѣтетъ, и какъ кедръ нагорный осѣнитъ огромными вѣтвями своими всѣ окрестныя долины. Дѣти дѣтей нашихъ увидятъ это, и благословятъ небо.
К. ГЕН. Ты предвѣщаешь чудеса.
КРАНМ. Для счастія Англіи она проживетъ много лѣтъ; много дней узрятъ ее, и ни одинъ не протечетъ безъ того, чтобъ не увѣнчался какимъ-нибудь славнымъ дѣломъ. О, еслибъ я не предвидѣлъ ничего болѣе! но она должна умереть, должна, потому-что святые ждутъ ее съ нетерпѣніемъ; дѣвой, чистѣйшей лиліей сойдетъ она въ могилу, и весь міръ облечется въ трауръ.
К. ГЕН. О, лордъ архіепископъ, вы сдѣлали меня теперь настоящимъ отцомъ; до этого счастливаго ребенка, я не имѣлъ еще дѣтей. Ваше утѣшительное предсказаніе такъ понравилось мнѣ, что и тамъ, на небѣ, пробудится во мнѣ желаніе смотрѣть, что дѣлаетъ здѣсь этотъ ребенокъ, и славить моего создателя! — Благодарю васъ всѣхъ. — Много обязанъ вамъ, лордъ меръ и вамъ добрые алдермены, что почтили меня своимъ присутствіемъ; вы увидите, какъ я признателенъ. — Продолжайте шествіе лорды; вы всѣ должны побывать у королевы и она должна поблагодарить васъ — безъ этого она непремѣнно захвораетъ. Никто и не думай нынче о домашнихъ дѣлахъ своихъ — всѣ должны быть моими гостями; крошка эта дѣлаетъ этотъ день праздникомъ.
ЭПИЛОГЪ.
правитьДесять противъ одного, что эта пьеса не могла понравиться всѣмъ здѣсь присутствующимъ. Нѣкоторые приходятъ сюда для отдыха, продремать актъ или два, а мы, боюсь, перепугали ихъ громкими звуками трубъ, — какъ же не сказать имъ, что она никуда не годится. Другіе приходятъ сюда тѣшиться насмѣшками надъ гражданами Сити, восклицать: «вотъ это остроумно!» — не удовлетворили мы и этихъ, и потому вся наша надежда только на снисходительность добрыхъ женщинъ, которымъ мы представили здѣсь одну изъ такихъ. Улыбнутся и скажутъ онѣ: «не дурно!» — я знаю, и всѣ лучшіе мущины тотчасъ же примутъ нашу сторону; какъ же имъ молчать, когда леди желаютъ, чтобъ они хлопали?
- ↑ Старый костюмъ шутовъ.
- ↑ Guynes и Ardres два города въ Пикардіи; первый принадлежалъ Англичанамъ, а послѣдній Французамъ. Долина между ними называлась Ардрской.
- ↑ Герой старой баллады.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: But minister communication of А most poor lime… По экземпляру Кольера: But minister the consummation of А most poor issue…
- ↑ Вулси былъ сынъ мясника.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: А beggar’s hook… По Кольеру: А beggars brood…
- ↑ Въ слѣдующей сценѣ онъ названъ Нихольсомъ Гентомъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ. А trembling contribution… По экземпляру Колльера: А trebling contribution…
- ↑ Намекъ на перья, которыми прежде украшались шапки дураковъ, и на моду франтовъ временъ Генриха VIII, украшавшихъ свой беретъ перомъ «такъ огромнымъ, какъ флагъ на форстенгѣ».
- ↑ Въ прежнихъ изданяхъ: Men of hie way should be most liberal; They are set here for examples… По Колльеру: Men of his sway schould be most liberal; They are sent here for examples…
- ↑ Поцѣлуемъ кавалеръ обязанъ былъ въ то время благодарить свою даму.
- ↑ Императоръ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Yet, if that quarel, fortune, do divorce… По Колльеру: Yet, if that cruel fortune do divorce…
- ↑ Гористое и безплодное Вэльсское графство.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: I shall not fail to approve… По Колльеру: I shall not fail to improve…
- ↑ Намекъ на Елизавету, — которой она была матерью.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: If this salute my blood a jot… По Колльеру: If this elate my blood а jot…
- ↑ Эти столбы носились передъ кардиналами.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: To the sharpest kind of justice… По Колльеру: To the sharpest knife of justice…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: That longer you desire the court… По Колльеру: That longer you defer the court…
- ↑ Такъ истинно наше расположеніе къ вамъ, свѣтлѣйшая королева.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Now all my joy… По Колльеру: Now may all joy…
- ↑ Привычное восклицаніе короля, когда онъ сердился.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: from spiritual leisure… По Колльеру: from spiritual labour…
- ↑ Шляпа кардиналовъ красная, а для ловли жаворонковъ употребляли иногда маленькія зеркальца, прикрѣпленныя къ красному сукну.
- ↑ Sacring bell, въ который звонятъ, когда выносится св. причастіе.
- ↑ Я и король мой.
- ↑ Вмѣсто praemonere; повелѣніе, лишающее имущества и королевскаго покровительства.
- ↑ Канцлеръ былъ опекуномъ сиротъ.
- ↑ Бароны эти были постановлены Вильгельмомъ Завоевателемъ, а гавани: Доверъ, Сэндвичь, Рамни, Гейдсъ и Гэстингсъ.
- ↑ Игра.
- ↑ По совѣту, какъ членъ его.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: and capable of our flesh… По Колльеру: and culpable of our flesh…
- ↑ Намекъ ни смуты, произведенныя въ Саксоніи ученіемъ Ѳомы Мюнцера въ 1521 и въ 1522 годахъ.
- ↑ Старое обыкновеніе, по которому воспріемникъ долженъ былъ подарить своему крестнику одну или нѣсколько ложекъ съ изображеніемъ апостоловъ, потому онѣ и назывались апостольскими. Богатые дарили двѣнадцать апостоловъ, а бѣднѣйшіе ограничивались только четырьмя евангелистами или только тѣмъ святымъ, котораго имя дано новорожденному.
- ↑ Въ Шекспирово время въ Парижскомъ саду была медвѣжья травля. Парижскимъ онъ былъ названъ по Роберту Парижскому, который въ царствованіе Ричарда II имѣлъ тутъ свой домъ и садъ.
- ↑ Утро перваго мая праздновалось всѣми сословіями.
- ↑ Гугъ Варвикъ и Кольбрандтъ Датчанинъ — герой рыцарскихъ романовъ среднихъ вѣковъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Let me ne’er hope to see а chine again, And that I would not for а cow… По Колльеру: Let me ne’er hope to see а queen again, And that I would not for а crown…
- ↑ Тутъ не переводимая игра значеніями слова brazier — мѣдникъ и жаровня.
- ↑ Чепчикъ, похожій на суповую миску.
- ↑ Обыкновенный призывъ на помощь при дракахъ на улицахъ.
- ↑ Улица Лондона.
- ↑ Нѣкоторые изъ комментаторовъ полагаютъ, что тутъ намекъ на пуританъ.
- ↑ Въ темницѣ. Собственно же Limbue patrum — мѣсто подлѣ ада, въ которомъ праотцы и патріархи ожидаютъ воскресенія мертвыхъ.
- ↑ Тюрьма.
- ↑ Царица Сабы.
- ↑ Іакову.
- ↑ Намекъ на поселенія и завоеванія въ разныхъ странахъ свѣта.