Гаргантюа (Рабле; Энгельгардт)/1901 (ДО)/27

Гаргантюа
авторъ Франсуа Раблэ (1494—1553), пер. Анна Николаевна Энгельгардтъ (1835—1903)
Оригинал: фр. Gargantua. — Перевод опубл.: 1534 (ориг.) 1901 (пер.). Источникъ: Франсуа Раблэ. книга I // Гаргантюа и Пантагрюэль = Gargantua et Pantagruel. — СПб.: Типографія А. С. Суворина., 1901. — С. 62—65.

[62]
XXVII.
О томъ, какъ одинъ монахъ въ Селье спасъ фруктовый садъ аббатства отъ вражескаго нашествія.

Такъ шли они, грабя и безчинствуя, пока не дошли до Селье и тамъ обобрали всѣхъ встрѣчныхъ мужчинъ и женщинъ и захватили все, что могли. Ничто не казалось имъ ни слишкомъ тяжелымъ, ни слишкомъ громоздкимъ. И хотя чума свирѣпствовала въ большинствѣ домовъ, они всюду входили, [63]грабили все, что тамъ было, но никто не заразился болѣзнью, что̀ было довольно удивительно, такъ какъ священники, викаріи, проповѣдники, врачи, хирурги и аптекаря, которые посѣщали, перевязывали, лѣчили, утѣшали и пріобщали больныхъ, всѣ умерли отъ заразы, а эти чортовы грабители и убійцы нисколько не заразились. Какъ это случилось, господа, подумайте-ка, прошу васъ объ этомъ?

Разграбивъ городъ, направились въ аббатство съ страшнымъ гвалтомъ, но нашли его запертымъ и подъ охраной, а потому главная армія пошла къ броду Ведъ[1], за исключеніемъ семи отрядовъ пѣхотинцевъ и двухсотъ копьеносцевъ, которые остались при аббатствѣ и проломили стѣны плодоваго сада, чтобы опустошить виноградникъ. Бѣдняги-монахи не знали, какому святому молиться, и на всякій случай принялись звонить ad capitulum capitulantes[2]. И при этомъ рѣшено было устроить торжественную процессію, съ подкрѣпленіемъ краснорѣчивыхъ проповѣдниковъ и молебствій contra hostium insidias[3] и возгласовъ pro pace.

Къ гл. XXVII
Къ гл. XXVII
Къ гл. XXVII.

Въ то время въ аббатствѣ проживалъ монахъ, котораго звали братомъ Жаномъ Сокрушителемъ, молодой, бодрый, веселый, сильный, ловкій, смѣлый, рѣшительный, развязный, высокій, худой, горластый, носастый, лихо отбарабанивавшій заутреню, на почтовыхъ служившій обѣдню и на курьерскихъ — всенощную; короче сказать, настоящій монахъ, какой когда-либо былъ съ тѣхъ поръ, какъ монашествующій міръ монахами обмонашился. При этомъ и требникъ онъ зналъ вдоль и поперекъ. Этотъ монахъ, услышавъ шумъ, какой производилъ непріятель въ монастырскомъ виноградникѣ, вышелъ на дворъ, чтобы поглядѣть, въ чемъ дѣло. И увидя, что непріятель опустошаетъ виноградникъ, виноградъ котораго долженъ былъ [64]доставить монастырю запасъ вина на цѣлый годъ, вернулся на хоры церкви, гдѣ находились всѣ остальные монахи, съ виду такіе же оглушенные, какъ колокольные литейщики и вопившіе: «im, im, pe, e, e, e, e, e, tum, um, in, i, ni, і, mi, co, o, o, o, o, o, rum, um».

— Ну васъ къ Богу, съ вашимъ пѣніемъ! Почему вы лучше не споете: «Adieu, paniers, vendanges sont faites»[4]? Чортъ меня побери, если непріятель не забрался въ нашъ виноградникъ, гдѣ опустошаетъ нашъ виноградъ и лозы, такъ что намъ останутся одни оборвыши, Богомъ клянусь. Животомъ Св. Іакова клянусь! Что мы, бѣдняги, будемъ пить?! Господи Боже мой, da mihi potum[5]!

Тутъ настоятель проговорилъ:

— Что дѣлаетъ тутъ этотъ пьяница? Отведите-ка его въ тюрьму за то, что онъ нарушилъ богослуженіе!

— А какъ быть, — отвѣчалъ монахъ, — съ винослуженіемъ?! Постараемся, чтобы и оно не было нарушено; вѣдь сами же вы, господинъ настоятель, любите пить хорошее вино, какъ всякій хорошій человѣкъ. Никакой благородный человѣкъ не презираетъ добраго вина, — это монастырская поговорка. Но, Богомъ клянусь, молитвы, которыя вы теперь здѣсь поете, въ настоящую минуту неумѣстны. Почему наша заутреня коротка во время жатвы и сбора винограда и длинна постомъ и всю зиму? Блаженной памяти братъ Масе Пелосъ, истинный ревнитель нашей вѣры, — чортъ меня побери, если я вру! — говорилъ мнѣ, помнится, что причина этому та, что въ то время мы собираемъ виноградъ и приготовляемъ вино, а зимою мы его пьемъ. Послушайте-ка, господа добрые люди: кто любитъ вино, тотъ пусть, какъ Богъ святъ, слѣдуетъ за мною; клянусь Св. Антоніемъ, тотъ больше не отвѣдаетъ вина, кто мнѣ не поможетъ отстоять виноградникъ. Клянусь животомъ Бога! Вѣдь это церковное имущество! Такъ-то! Нѣтъ, нѣтъ. Чортъ побери, Св. Ѳома Англійскій[6] не преминулъ умереть за церковное имущество, и если я умру за него, то неужели же не буду тоже признанъ святымъ? Но я умру не даромъ: и другихъ научу, какъ надо умирать.

Говоря это, онъ снялъ съ себя рясу и схватилъ палку съ крестомъ изъ твердаго ясеневаго дерева, длинную, какъ копье, толстую, какъ кулакъ, и тамъ и сямъ покрытую цвѣтами лилій, полуистертыми. Онъ вышелъ въ короткомъ подрясникѣ и подвязанной рясѣ, а палкой съ крестомъ принялся изо всѣхъ силъ дубасить по непріятелю, который безъ всякаго порядка, безъ знаменъ и барабаннаго боя, безъ трубнаго звука опустошалъ виноградникъ. Знаменщики приставили знамена и значки къ стѣнамъ, барабанщики пробили барабаны, чтобы набить ихъ виноградомъ, въ трубы напихали гроздьевъ; — всѣ спѣшили поживиться. Итакъ, онъ съ невѣроятной силой принялся тузить ихъ и, не говоря худого слова, валилъ, какъ борововъ, расправляясь съ ними по-старинному. Однимъ прошибалъ башку, другимъ ломалъ руки и ноги, кому угодитъ въ затылокъ, кому въ поясницу, разбивалъ носы, подбивалъ глаза, сворачивалъ скулы, выбивалъ зубы, расшибалъ лопатки, ломалъ ребра, перебивалъ руки и ноги. Если кто-нибудь думалъ спрятаться въ болѣе густыхъ лозахъ, того онъ тузилъ по спинѣ, какъ собаку. Если кто спасался бѣгствомъ, тому онъ разбивалъ черепъ. Если кто карабкался на дерево, думая тамъ схорониться, въ того онъ всаживалъ палку снизу, какъ колъ. Если кто изъ старыхъ знакомыхъ кричалъ ему:

— Ага, братъ Жанъ, другъ мой, братъ Жанъ, я сдаюсь.

— Твоя воля, — отвѣчалъ онъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ ты отдашь душу дьяволу.

И съ этими словами билъ его палкой. А если кто былъ такъ дерзокъ, [65]что оказывалъ еыу сопротивленіе, на томъ онъ испытывалъ силу своихъ мускуловъ. Онъ пробивалъ имъ грудь и сердце, а другихъ билъ по ребрамъ, повреждалъ имъ желудокъ, и они скоропостижно умирали; третьихъ такъ сильно колотилъ по пупку, что изъ нихъ выпадали кишки; наконецъ, четвертыхъ такъ сильно билъ по ягодицамъ, что пробивалъ задній проходъ.

Повѣрьте, что то было самое ужасное зрѣлище, какое когда-либо было видано.

Одни кричали: «Св. Варвара!»; другіе: «Св. Георгій!»; третьи: «Святая Не тронь меня!»; четвертые: «Божія Матерь Кюно[7],» «Лорето», «Благой вѣсти», «Лену»[8], «Ривьеры»[9]. Кто поручалъ себя молитвамъ Св. Іакова, кто святому савану Шамбери, который, однако, три мѣсяца спустя сгорѣлъ до тла, такъ что отъ него не удалось спасти ни одной ниточки. Кто призывалъ Кадуена, кто Св. Іоанна Анжелійскаго, кто Св. Евтропія, кто Св. Месмуса Шинонскаго, кто Св. Мартина Кандскаго и тысячу другихъ святыхъ.

Одни умирали, не говоря ни слова. Другіе много говорили, но не умирали. Кто умиралъ, разговаривая. Кто разговаривалъ, умирая. Иные громко каялись въ грѣхахъ и кричали: «Confiteor, Miserere, In manus».

Такъ громки были вопли раненныхъ, что настоятель аббатства вышелъ со всѣми своими монахами. И эти послѣдніе, увидавъ столько бѣдныхъ людей, убитыхъ въ виноградникѣ и раненыхъ на смерть, стали исповѣдывать нѣкоторыхъ изъ нихъ.

Но въ то время какъ священники занимались исповѣдью, неважные монашки побѣжали туда, гдѣ находился братъ Жанъ, и спросили его, не помочь ли ему?

Онъ отвѣчалъ на это: пусть они пришибутъ тѣхъ, которые валяются на землѣ.

И вотъ, повѣсивъ свои большія мантіи на шпалеры, они стали приканчивать тѣхъ, кого онъ ранилъ. И, знаете ли, какимъ оружіемъ? Тѣми ножиками, какими малые дѣти въ нашей мѣстности чистятъ орѣхи. Затѣмъ братъ Жанъ съ палкой въ рукахъ пошелъ къ бреши, проломанной непріятелемъ. Иные изъ монашковъ разнесли знамена и значки по кельямъ, чтобы надѣлать изъ нихъ подвязокъ. Но когда тѣ изъ побѣжденныхъ, которые исповѣдывались, хотѣли тоже пройти черезъ брешь, монахъ убивалъ ихъ палкой, говоря:

— Вотъ эти уже исповѣдались и раскаялись; они получили отпущеніе грѣховъ и попадутъ прямо въ рай.

Такимъ образомъ, благодаря его храбрости, были поражены всѣ тѣ изъ непріятельской арміи, которые проникли въ виноградникъ, въ числѣ тринадцати тысячъ шестисотъ двадцати двухъ человѣкъ, не считая, само собой разумѣется, женщинъ и дѣтей. Самъ Можисъ[10], пустынникъ, не побивалъ смѣлѣе сарациновъ своимъ кистенемъ, — какъ это описывается въ дѣяніяхъ четырехъ сыновъ Аймона, — чѣмъ нашъ монахъ своихъ враговъ палкой съ крестомъ.


  1. На рѣкѣ Віеннѣ.
  2. Чтобы созвать весь капитулъ.
  3. См. 59 псаломъ.
  4. Извѣстная французская пѣсенка, сохранившаяся и по сіе время.
  5. Дай мнѣ выпить.
  6. Ѳома Беккетъ, архіепископъ Кентерберійскій.
  7. Пріоратъ близъ Сомюра.
  8. Въ Турской епархіи.
  9. Село близъ Шинона.
  10. Двоюродный братъ дѣтей Аймона; онъ сопровождалъ Рсжинальда въ Палестину.