— Блаженной памяти отцы, деды и прадеды наши держались такого мнения и образа действий, что после выигранных ими сражений, для увековечения своего торжества и побед, воздвигали трофеи и монументы в сердцах побежденных своими милостями, вместо того, чтобы возводить архитектурные памятники на земле. Они более верили в живую людскую благодарность, вызванную щедротами, нежели в немые надписи на арках, колоннах и пирамидах, подверженных порчи от непогоды и людской зависти. Достаточно вспомнить вам о милосердии, оказанном ими бретонцам после сражения при Сент-Обен де Кормье[1] и при разрушении Партена[2]. Вы слыхали и, слышавши, восхищались добротой, с какой они относились к испанским варварам, которые ограбили, опустошили и обезлюдили берега у Олона и Тальмондуа. Вся поднебесная оглашалась хвалами и благодарными воплями, которые шли от вас самих и ваших отцов, когда Альфарбал, Канарский король, не зная удержу своей алчности, вторгся в пределы Оникса и разбойничал на всех Армориканских островах и в прибрежных странах. Он был ранен в честном бою моим отцом, которого да хранит Господь! взят в плен и покорён. Но что же было дальше? Другие короли и императоры, даром что величают себя «Католическими», поступили бы с ним жестоко, засадили бы его в темницу и потребовали бы с него громадный выкуп. Отец же мой, напротив того, отнёсся к нему с большой добротой, поместил его в собственном дворце, с неслыханным великодушием отослал домой с грамотой на безопасный проезд, осыпав подарками и всякими милостями. Ну и что же от сего воспоследовало?
Едва доехав до дому, собрал он всех вельмож и все штаты своего государства, рассказал им про человеколюбие, с каким с ним поступили, и просил сообразить, каким образом они, подобно нам, могут показать миру пример высокого и благородного духа. Единогласно порешено было предоставить в наше
_p._97.png)
распоряжение всё их имущество, все владения и всё королевство. Альфарбал собственной персоной вернулся к нам с девятью тысячами тридцатью восемью транспортными судами, нагруженными не только сокровищами его дома и всей королевской фамилии, но и всей страны. Когда при попутном ветре вест-норд-вест собирался он отплыть из своей страны, все его подданные завалили корабль золотом, серебром, перстнями, драгоценными уборами, пряностями, аптекарскими товарами, ароматическими веществами, попугаями, пеликанами, обезьянами, цибетами, енотами и дикобразами. Не было сына честных родителей, который бы не пожертвовал того, что у него было драгоценного. Когда Альфарбал прибыл к отцу, то готов был целовать его ноги, но отец счёл это недостойным и не допустил до этого, но дружески обнял его. Он представил свои дары, но они были признаны слишком богатыми и не были приняты. Он признал себя и своё потомство добровольно закрепощёнными отцу, но отец от этого отказался, потому что нашёл несправедливым. В силу решения государственных штатов, предложил он отцу все земли и всё королевство, представив документ на эту сделку, подписанный и скреплённый всеми, кто в ней участвовал. Сделку отец решительно отвергни бросил все документы в печку. В конце концов отец от жалости к смирению и простоте канарцев расплакался и постарался умалить в их глазах своё доброе к ним отношение, говоря, что, в сущности, он ровно ничего хорошего для них не сделал, а если и поступил с ними добросовестно, то к этому его обязывала честь. Альфарбал слишком преувеличивает его достоинства. И что же в конце концов вышло? Вместо того, чтобы насильно взять с Альфарбала два миллиона экю выкупа и удержать заложниками его старших сыновей, — вместо того, сам Альфарбал добровольно признал себя и свой народ вечными нашими данниками и обязался платить нам ежегодно два миллиона золотых монет в двадцать четыре карата, и они были нам уплачены в первый год. Но на второй, по собственной охоте, они уплатили два миллиона триста тысяч экю; на третий же — два миллиона шестьсот тысяч; на четвёртый — три миллиона и затем с каждым годом добровольно всё увеличивали сумму, пока мы не вынуждены были воспретить им платить нам свыше положенной дани. Таково свойство благодарности: время, всё разрушающее и ослабляющее, увеличивает и укрепляет благодеяния, потому что доброе и великодушное дело никогда не забывается разумным человеком, и он всегда хранит его и лелеет в благородной душе. Не желая изменять наследственной доброте моих родителей, я теперь прощаю и освобождаю вас и хочу, чтобы вы по-прежнему оставались вольными и свободными людьми. При выходе из ворот этого города, каждому из вас будет выдана сумма на трёхмесячное содержание себя и своей семьи, и вы можете возвратиться домой, причём для безопасности вас будет сопровождать конвой из шестисот рейтаров и восьми тысяч пехотинцев, под командой моего шталмейстера Александра, дабы крестьяне не обидели вас. Господь с вами! Я от всего сердца сожалею, что Пикрошоля нет здесь: я бы доказал ему, что война эта начата помимо моего желания и не ради того, чтобы расширить мои владения или прославить моё имя. Но так как он пришёл в отчаяние и неизвестно, как и куда скрылся, то я хочу, чтобы его королевство целостью перешло к его сыну. Сын же его пока малолетний, — ему ещё не исполнилось пяти лет, — а потому опека и воспитание его будут поручены старейшим вельможам и учёным людям королевства. А так как королевство без главы легко может быть разорено, если не положить предел алчности и сребролюбию его администраторов, то я повелеваю и хочу, чтобы Понократ был наместником, облечённым надлежащей властью, и воспитателем ребёнка до тех пор, пока признаёт его способным управлять и царствовать.
Но принимая во внимание, что слишком большое послабление и снисходительность к злоумышленникам только служит для них новым поводом делать дальнейшее зло; принимая во внимание, что Моисей, кротчайший человек своего времени на земле, строго карал бунтовщиков и возмутителей народа израильского; принимая во внимание, что Юлий Цезарь, такой мягкий император, что про него Цицерон сказал, что величайшим благом он считал
_p._99.png)
возможность, а главной добродетелью его была склонность — миловать и прощать каждого; тем не менее, однако, находил нужным строго наказывать зачинщиков возмущения; примеров этих ради, я требую, чтобы вы, прежде чем уйти, выдали мне, во-первых, пресловутого Марке́, зачинщика и первого виновника войны благодаря его глупому нахальству; во-вторых, его сообщников пирожников, которые пренебрегли обязанностью сразу образумить его шалую голову, и, наконец, всех советников, капитанов, офицеров и слуг Пикрошоля, которые подстрекали его, хвалили, или советовали ему покинуть свои пределы и вторгнуться в наши.