Задолго до принятія христіанства и возникновенія письменности русскіе славяне уже обладали извѣстнымъ запасомъ произведеній поэтическаго творчества. Въ христіанскій періодъ жизни русскій народъ выдѣливъ изъ своей среды отдѣльныхъ пѣвцовъ-поэтовъ (народныхъ и дружинныхъ пѣвцовъ, скомороховъ, бахарей, каликъ, сказителей, вопленицъ), продолжалъ творческую работу подъ воздѣйствемъ разнообразныхъ и сложныхъ культурныхъ факторовъ: новыхъ христіанскихъ идей, книжныхъ сказаній, странствующихъ сюжетовъ, переходившихъ нерѣдко черезъ тюркскую среду, и т. д.
Эти разнообразныя вліянія не стерли однако національнаго колорита съ произведеній русской народной поэзии, которая, несмотря на присутствіе порой фантастическаго элемента, остается истинно-реальной и въ былевомъ эпосѣ, и въ лирической пѣснѣ, и въ сказкѣ, полной юмора, и въ мѣткой пословицѣ или замысловатой загадкѣ. Научная разработка народной поэзіи началась сравнительно недавно (съ 30—40 гг.), много народныхъ произведеній, несомнѣнно, не дошло до насъ, но даже при этихъ условіяхъ народнопоэтическія произведенія даютъ намъ возможность составить болѣе или менѣе полное сужденіе о міросозерцаніи народа, объ интимной сторонѣ его жизни.
Богатая по содержанію народная поэзія отличается многими достоинствами и со стороны формы. Правда, въ архитектоникѣ народныхъ произведеній часто нѣтъ должной стройности; характеры изображаемыхъ лицъ (напр., богатырей) иногда заключаютъ въ себѣ внутреннія противорѣчія; въ эпосѣ на каждомъ шагу встрѣчаются географическія и историческія несообразности; многія выраженія (постоянные эпитеты, loci communes) употребляются съ какой-то наивной безсознательностью, нерѣдко совершенно неумѣстно, — тѣмъ не менѣе нельзя не видѣть поэтической красоты въ характерныхъ народныхъ эпитетахъ, сравненіяхъ и олицетвореніяхъ, нельзя не удивляться чуткому пониманію народомъ жизни природы, простотѣ и искренности въ выраженіи лирическаго настроенія и оригинальности музыкальныхъ мотивовъ. По словамъ нѣмецкаго ученаго Вестфаля, русской народной поэзіи принадлежитъ „безусловно первое мѣсто между народными песнями всѣхъ народовъ земного шара“. Гоненія, какимъ подвергалась народная поэзія со стороны церковной книжности, не только задерживали ея правильный ростъ, но и лишали всю литературу нормальнаго развитія. Это отчужденіе двухъ родственныхъ стихій было до извѣстной степени устранено въ новомъ и новѣйшемъ періодѣ нашей литературы, которая нашла въ народной поэзіи свѣжій источникъ вдохновения.
Въ настоящее время старинная народная поэзія доживаетъ свой вѣкъ въ разныхъ глухихъ уголкахъ обширной Россіи, наприм., въ Олонецкомъ и Онежскомъ краѣ. Новыя условія жизни (фабрика, городская цивилизація) придали особое, не совсѣмъ желательное, направленіе народному творчеству, выразившееся въ созданіи фабричныхъ пѣсенъ и «романсовъ», очень слабыхъ съ художественной стороны и нерѣдко грубо-площадныхъ по содержанию.
Принятіе христіанства (въ концѣ X вѣка) было фактомъ чрезвычайной важности. Византія крестила Русь и взяла ее подъ культурную опеку, на первыхъ же порахъ стараясь внушить непріязнь къ Западу. Въ сознаніи русскаго человѣка все болѣе и болѣе укрѣплялась мысль о томъ, что «святая Русь» и Византія принадлежать къ одному культурному типу, рѣзко отличающемуся отъ западнаго. Византія снабжала Русь, непосредственно или черезъ посредство югославянскихъ странъ, обширной, но односторонней по содержанію литературой. Переводная русская письменность состояла изъ священнаго писанія, книгъ богослужебныхъ, твореній св. отцовъ, житій святыхъ, историческихъ сочиненій (хроникъ, палей), повѣстей (часто также латино-романскаго происхожденія), апокрифовъ (непризнанныхъ церковью, «отреченныхъ» легендарныхъ сказаній о лицахъ и событіяхъ священной исторіи), нѣсколькихъ научных и философскихъ сочиненій («Христіанская топографія» Козьмы Индикоплова, «Діалектика, или главы философски» Іоанна Дамаскина) и многочисленныхъ сборниковъ довольно пестраго содержанія. Преобладающей чертой всей этой письменности является религіозная назидательность. Мысль русскаго читателя все время вращаласъ въ сферѣ религіозныхъ идей и книжной морали; русскій человѣкъ получалъ много матеріала для благочестивыхъ размышленій, мало для удовлетворенія своихъ художественныхъ запросовъ и почти совсѣмъ не получалъ реальныхъ познаній о человѣкѣ, природѣ и жизни. Аскетическій пессимизмъ объявилъ все мірское грѣховнымъ («есть бо воистину ненавистенъ миръ сей и мерзокъ»), вооружался противъ всякаго веселія, поэзіи и внушалъ недовѣріе къ «прелестному» разуму, къ «высокоумію».
Скудныя научныя свѣдѣнія анекдотическаго и фантастическаго характера, дѣйствуя главнымъ образомъ на воображеніе, пріучая во всемъ видѣть чудо, поддерживали суевѣріе и отвлекали мысль отъ анализа и изображенія дѣйствительности.
Со времени принятія христіанства русскому язычнику пришлось усваивать новое міросозерцаніе, новыя нравственныя идеи и новыя космогоническія понятія. Масса населенія долго не могла забыть своего язычества, оставалась «двоевѣрной» и въ сущности до настоящаго времени сохраняеть въ своемъ быту и воззрѣніяхъ нѣкоторыя переживанія язычества. Но книжныя сословія, т.-е. духовенство, князья и бояре, глубоко прониклись христіанско-византійскими идеалами и ревностно вступили въ борьбу со старымъ язычествомъ: строили церкви, заводили училища съ элементарной программой церковно-приходскихъ школъ (чтеніе — букварь, часословъ, псалтирь, письмо и пѣніе церковное) и распространяли новое ученіе посредствомъ устныхъ проповѣдей, поученій и письменныхъ произведеній. Просвѣщеніе и литература принимаютъ религозно-церковное направленіе съ византійско-аскетической окраской. Русскій «книгочій», «падая по книгамъ, яки пчела по различнымъ цвѣтомъ», смотрѣлъ на жизнь глазами византійскаго писателя и презиралъ «бѣсовскую» поэзію народа. Изъ-подъ пера такого книжника и выходили проповѣди, поученія, житія святыхъ, лѣтописи и т. п. произведенія. Свѣтская поэзѣя, поэзія жизни, не могла при этихъ условіяхъ получить должнаго развитія. Только историческіе и церковно-легендарные сюжеты обрабатывались въ повѣствовательной формѣ. Вліяніе народной поэзіи на книжную литературу было незначительно и случайно.
Въ первомъ, домонгольскомъ, періодѣ духовная жизнь Руси сосредоточивалась преимущественно въ южныхъ областяхъ и главнымъ образомъ въ Кіевѣ. Литература этого періода отличается сравнительною интенсивностью и самобытностью. Къ этому періоду относятся лучшія русскія лѣтописи и знаменитый памятникъ «Слово о полку Игоревѣ» (разсказъ о походѣ кн. Игоря на половцевъ въ концѣ XII в.), занимающее теперь исключительное мѣсто въ древней русской литературѣ по своимъ художественнымъ достоинствамъ, по своей близости къ поэтическимъ мотивамъ и пріемамъ народнаго творчества.
Послѣ XIII в. политическій и литературный центръ переносится на сѣверо-востокъ. Москва стала во главѣ Великой Руси и послѣ паденія Константинополя (1453 г.) въ глазахъ всего православнаго міра стала хранительницей завѣтовъ византійско-русской старины. Этому возвышенію роли Москвы не соотвѣтствовало ея культурное состояніе. Просвѣщеніе стояло здѣсь ниже, чѣмъ въ старыхъ городахъ (Кіевѣ и Новгородѣ), и развивалось крайне медленно: въ XV—XVI вв. мы слышимъ постоянныя жалобы на невѣжество духовенства, на «двоевѣріе» народа, на отсутствіе даже элементарныхъ школъ; литературная дѣятельность русскихъ писателей попрежнему сосредоточивается главнымъ образомъ въ предѣлахъ церковныхъ интересовъ. Церковною назидательностью и условнымъ риторизмомъ («добрословіемъ», «плетеніемъ словесъ») отличаются житія святыхъ, легенды, «умильныя», историческія повѣсти и повѣсти публицистическаго и тенденціознаго направленій (наприм., о происхожденіи власти московскихъ государей). Зато замѣтно возрастали чувство національнаго самодовольства, замкнутость и нетерпимость къ Западу вмѣстѣ со страхомъ передъ «латинской» мудростью.
Но въ силу неизбѣжнаго хода исторіи очень рано возникаютъ оппозиціонныя теченія въ русской жизни. Протестъ противъ гнета византской догмы сказался, во-первыхъ, въ разныхъ ересяхъ, которыя въ половинѣ XIV в. зародились въ Новгородѣ и Псковѣ, повидимому, не безъ вліянія Запада, и подъ разными названіями (стригальники, жидовствующіе, ересь Матвѣя Башкина и Ѳеодосія Косого) распространились по Россіи, вплоть до XV в. поддерживая броженіе религіозной мысли даже въ самой Москвѣ, гдѣ дьякъ Курицынъ формулировалъ свои раціоналистическія убѣжденія словами: «разумъ самовластенъ: стѣсняетъ его вѣра», и гдѣ еретикъ Башкинъ отпускаетъ на свободу своихъ холоповъ, такъ какъ «и Христосъ всѣхъ братьями нарицаетъ». Въ Москвѣ XV—XVI в. появляются пропагандисты латинской вѣры и протестантства; по рукамъ сильно расходятся книги астрологическаго и гадательнаго содержанія; иконографія подъ вліяніемъ «фряжской» живописи обнаруживаетъ стремленіе къ «живству»; вырабатывается постепенно типъ «міролюбца» и западника, сочувствующаго разнымъ новшествамъ, секретно читающаго книги латинскія и нѣмецкія. Само правительство, начиная съ XV в., подъ давленіемъ необходимости обращается къ Западу за искусными мастерами, техниками, врачами, военными; изъ иностранцевъ въ Москвѣ составляется цѣлая «нѣмецкая слобода». Старая Русь въ XVI в. переживала тяжелый кризисъ: прежніе устои жизни колебались, чувствовалась потребность въ какомъ-то обновленіи. Москва стала на стражѣ православной старины. Обличая и проклиная новшества (между прочимъ офиціально на Стоглавомъ Соборѣ), она спѣшитъ произвести кодификацію того, чѣмъ жили благочестивые предки: митр. Макарій составляетъ Четьи-Минеи, сборникъ «богодухновенныхъ книгъ, кои въ русской землѣ обрѣтаются»; Домострой подробно излагаетъ программу «праведнаго, благоразсудливаго и порядливаго житія», «по заповѣди Господни, и по отеческому преданію, и по христіанскому закону»; издаются иконописные «подлинники» для руководства иконописцамъ и т. п.
Охранительная партія, однако, не могла удержать за собой господствующей позиціи. Въ XVI в. ея противники получили свѣжія подкрѣпленія съ того же латинскаго Запада, на этотъ разъ черезъ юго-западную Русь и Польшу.
Особыя историческія условія и географическая близость юго-западной Россіи къ Польшѣ и Западу открывали доступъ иноземнымъ вліяніямъ. Съ другой стороны, вѣковая борьба съ іезуитскою пропагандой вынуждала православныхъ русскихъ людей позаботиться о распространеніи просвѣщенія. И вотъ въ XVI—XVII вв. мы наблюдаемъ сильное оживленіе въ юго-западномь краѣ: возникаютъ новыя школы схоластическаго типа (по образцу іезуитскихъ коллегій); водворяется схоластическая наука (грамматика, піитика, риторика, логика, далектика, философия, богословіе), опредѣляя характеръ церковной проповѣди и всей литературы; проявляется множество переводныхъ сочиненій свѣтской литературы, изъ которыхъ особенно цѣнны «смѣхотворные» разсказы, рыцарскіе и любовные романы (въ народно-лубочной передѣлкѣ), вносившіе въ литературное чтеніе новые элементы смѣха, жизненной, бытовой правды и нѣкотораго идеализма. Литература усваиваетъ новыя формы, подготовляя уже почву для развитія псевдоклассицизма: вводится стихосложеніе (силлабическое), и въ стихахъ начинаютъ сочинять не только хвалебныя оды, поэмы, канты, но и учебники, календари и пр.; наконецъ, юго-западная Русь переноситъ къ себѣ и драму (такъ наз. школьную драму), которая вырабатывалась подъ вліяніемъ мистерій, моралитэ и античной драмы, но съ теченіемъ времени на русской почвѣ стала проникаться также народно-бытовымъ содержаніемъ. Русь такимъ образомъ сдѣлала значительный шагъ впередъ, но стояла все еще далеко позади Запада, гдѣ схоластическая наука давно уже потеряла кредитъ, и гдѣ начали развиваться реальная наука, свободная философія и жизненная, высокохудожественная литература. Просвѣщеніе юго-западной Руси, схоластическое по духу, подобно старому, византійскому просвѣщенію, носитъ еще явный отпечатокъ церковности.
Москва, подозрительно относившаяся къ знанію, вынуждена была прибѣгнуть къ помощи юго-западныхъ ученыхъ въ дѣлѣ задуманнаго патр. Никономъ исправленія церковныхъ книгъ. Съ половины XVII в. юго-западная образованность вторгается въ столицу Московскаго государства и, несмотря на ожесточенную оппозицію приверженцевъ старины, получаетъ офиціальное признаніе и реформируетъ московскую школу и московскую литературу. Литература направляется по пути, указанному юго-западною Русью (Симеонъ Полоцкій), оживляется и обнаруживаетъ даже тенденцию служить реальному изображенію жизни (Исторія о Фролѣ Скабѣевѣ, повѣсть о Горѣ-Злосчастіи). Возбужденное общество частью уходитъ въ расколъ съ знаменитымъ Аввакумомъ во главѣ, частью ищетъ новыхъ путей (Симеонъ Полоцкій, Медвѣдевъ, Котошихинъ). Въ состояніи такого броженія застаетъ Русь Петръ Великій и, вопреки опасеніямъ близорукаго невѣжества, что «которая земля переставливаетъ обычаи свои, и та земля недолго стоитъ», рѣшительно направляетъ ее въ сторону усвоенія европейскихъ началъ жизни. Дѣятельная жизнь во имя общественнаго и личнаго блага, неутомимое стремленіе къ знанію, притомъ истинно-научному, свободному и полезному для общества и государства, — вотъ идеалы, которые смѣло были заявлены великимъ реформаторомъ. Петръ Великій основалъ новый типъ свѣтской школы, преимущественно профессіональной, создалъ газету, содѣйствовалъ переводу разнообразныхъ книгъ научнаго содержанія, которыя могли бы дать русскому читателю техническія знанія, ввести его въ кругъ историческихъ, общественныхъ и политическихъ идей и развить его самосознаніе.
Въ отвѣтъ на призывъ преобразователя русское общество выдвинуло талантливаго проповѣдника Ѳеофана Прокоповича, публициста крестьянина Ивана Посошкова и историка Татищева. Литература, пользуясь формами XVII в. (нашедшими между прочимъ замѣчательный комментарій въ духѣ античной поэтики въ сочиненіи Ѳ. Прокоповича «De arte poetica»), служитъ дѣлу преобразованія и окончательно укрѣпляется на новомъ пути, характеризующемся, во-первыхъ, тѣмъ, что, развиваясь въ связи съ западной литературой, она постоянно расширяетъ и углубляетъ свое знакомство съ европейскими идеями и литературными формами и, во-вторыхъ, тѣмъ, что, несмотря на чужеземныя вліянія, она все болѣе и болѣе становится національной, все тѣснѣе и тѣснѣе сближается съ дѣйствительностью русской жизни.
Эти свойства мы находимъ уже у одного изъ первыхъ представителей новой литературы, кн. Антіоха Кантемира.