Даже при полной хозяйственной разрухе и самых рискованных экспериментах, проделываемых во славу мировой революции над страной группой фантастов и честолюбцев, все же нельзя забывать что стопятидесятимиллионный народ требует для своего существования некоторого минимума благ. Если у народа, как бы он ни был пассивен, нетребователен и подавлен, отнять тот минимум, без которого немыслимо его, хотя бы полукультурное, существование, то народ погибает. Вполне естественно, что сто пятьдесят миллионов людей, занимающих площадь, равную шестой части земного шара, не могут без протеста исчезнуть с лица земли или обратиться в первобытных дикарей.
Поэтому эпоха так называемого военного коммунизма, доведшая страну почти до того предела, когда люди стали возвращаться к примитивному существованию, сменилось эпохой государственного капитализма. Этот переход к новой экономической политике, или сокращенно НЭП, дал возможность его творцам-членам Коминтерна удержать свои позиции. Они получили ту «передышку», которая была столь необходима для выжидания запаздывающего, по мнению красных вождей, прихода мировой пролетарской революции.
Политика государственного капитализма создавала новый жизненный уклад и требовала денег — много денег! Кроме того, возрождавшаяся жизнь государства требовала для своего обслуживания культурных сил.
Благодаря монополии внешней торговли советскому правительству удалось временно стабилизировать на внутреннем рынке денежную единицу — червонец.
Широко применяемая система продовольственного налога на сельское население, конфискованные церковные, дворцовые, частные капиталы, драгоценности и недвижимые имущества явились государственным фондом. Систематические полицейские облавы, тюрьма, ссылка и расстрелы способствовали упрочению червонца, несмотря на произвольно расширяемое право эмиссии.
Из полуразрушенных фабрик и заводов удалось выделить ряд предприятий, наименее пострадавших от разрушения, и пополнить их оборудование за счет тех предприятий, которых нельзя было восстановить.
Вся эта работа была выполнена, в буквальном смысле слова, ценой многих десятков тысяч, если не сотен, человеческих жизней. Люди умирали от истощения, тысячами расстреливались за малейшее проявление неудовольствия, так как в начале денежной реформы заработная плата производилась обесцененными деньгами и жалкими продовольственными пайками.
Экспедиционные отряды Чеки опустошали деревни, чтобы дать возможность правительству снабжать полуголодных рабочих тощими пайками. В обмен на экспортируемый за границу отнятый у крестьян хлеб, лен, шерсть и лес советское правительство получало тот минимум товаров, который был необходим для создания миража пробуждающейся промышленности.
Заводы и фабрики заработали, кое-как наладились железные дороги. Нетребовательное, исстрадавшееся за годы разрухи и анархии деревенское население начало получать от городов дрянную мануфактуру, примитивный инструмент и земледельческие орудия. Города начали оживать. Мертвые молчали, а оставшиеся в живых присматривались к НЭПу с надеждой на дальнейшее развитие и улучшение жизненных условий.
На нэповскую приманку стали выползать из разных щелей уцелевшие от террора военного коммунизма коммерсанты, торговцы, интеллигенция. Кажущиеся возможности НЭПа сулили вновь надежду для одних обогащения, для других подходящей работы. Постепенно вытягивались на свет божий припрятанные драгоценности и золото. Появились иностранные купцы, предприниматели и даже финансисты, привлеченные новыми перспективами зарождающейся жизни громадного государства. Декрет правительства о концессиях и смешанных государственных акционерных обществах способствовал появлению нескольких банков и предприятий, имевших всю видимость частных учреждений.
Но скоро наступило разочарование, и постепенно начали вытягиваться лица у тех оптимистов, кто ожидал от НЭПа эволюции и видел в нем отход с коммунистических позиций.
Так называемая диктатура пролетариата осталась непоколебленной, и Чека, реформированная в Государственное Политическое Управление, — сокращенное «Гэ-Пэ-У», «невероятно разросшаяся и усовершенствованная» — осталась по-прежнему Чекой с еще более широкими полномочиями, чем раньше.
Двуликий НЭП не только вызвал к жизни уцелевшие кадры старой интеллигенции. Он создал новую, скороспелую «красную» интеллигенцию, вышедшую из рядов пролетарских и крестьянских масс. Эта новая интеллигенция очень быстро воспринимает буржуазные привычки и вкусы, отходя постепенно от так называемой пролетарской идеологии.
Благодаря НЭПу появились на территории советской республики иностранные купцы и концессионеры, входившие в соприкосновение с советскими обывателями.
Жизнь непрестанно усложнялась, выходя из тесных рамок, поставленных еще бывшим у всех в памяти военным коммунизмом.
Таким образом, деятельность Чеки становилась с каждым моментом разностороннее и утонченнее, охватывая все самые малейшие проявления жизни в самых глухих углах советского государства.
Чека всюду. В школах, на фабриках, в партийных организациях, во всех предприятиях и заводах, в полиции, в войсках, на железных дорогах, и сами народные комиссары находятся под наблюдением Чеки.
Чека в семьях, так как благодаря массе разрушенных и разрушающихся домов почти во всех квартирах живут по несколько семейств, и на каждый дом непременно приходится несколько секретных сотрудников Чеки.
Все дома национализированы и управляются домовыми комитетами жильцов, причем в домовой комитет должен входить по крайней мере один надежный коммунист. Если такого не находится среди жильцов, то об этом немедленно доносит местный секретный агент Чеки в надлежащее учреждение, и из районного комитета вселяется в дом надежный коммунист. Если на выборах в домовой комитет этот коммунист не будет выбран, то об этом немедленно становится известным районному комитету. Производятся новые выборы по заранее заготовленному кандидатскому списку под контролем Чеки и районного комитета.
Все выборы в советской России производятся исключительно открытым голосованием (поднятием руки). Сначала прочитывается громко кандидатский список. Затем предлагается вопрос: «Кто за?» После этого следует ехидный вопрос «Кто против?» Нужно ли прибавлять, что «против» никогда и никого не бывает, так как всякий ребенок в советской России знает, что в выборном помещении сидят чекисты, и за поднятие руки «против» можно укатить по меньшей мере в Сибирь на вольное поселение.
Но люди всегда и всюду в конце концов приспосабливаются к обстоятельствам, и советские граждане не составляют в этом отношении исключения.
Я посетил однажды моих старинных знакомых, живущих в прежнее, дореволюционное время, на одной из очень фешенебельных улиц. Самого́ милейшего и почтенного господина Б. я случайно встретил на Невском, и я не узнал бы никогда в этом грязном оборванце когда-то элегантного председателя массы всевозможных акционерных обществ. Он сам окликнул меня, но, вспомнив, по-видимому, что я «иностранец», успел только быстро шепнуть мне свой старый адрес и прибавить: «С черного хода, там на двери мелом написано. Увидите сами».
Дом, в котором живут Б., громадный, с шикарным парадным подъездом, разумеется, закрытым наглухо. Поднявшись по черной лестнице в четвертый этаж, я нашел указанную мне помеченную мелом дверь. После неоднократных стуков и долгого рассматривания меня сквозь приотворенную узкую щель двумя парами глаз я был впущен. Оказалось, что Б. живут в старой «холостой» квартире сына, в том же доме, где была их громадная квартира. В квартире сына, состоявшей из трех комнат, кухни и ванной разместилось шесть человек. Супруги Б., взрослая дочь, сын, старик, бывший камердинер Б., и приемная дочь камердинера, девочка пятнадцати лет. Все население квартиры, «Ноев ковчег», по выражению самого Б., было в сборе.
— Как видите, — начал Б.[1], — мы устроились недурно. Все служим, и ни одного черта нам вселить не могут, так как вся площадь заполнена. Я служу счетчиком в артели грузчиков, этот «старый мошенник», — кивнул головой Б. на своего бывшего верного слугу, — благодаря пролетарскому происхождению шикарно устроился: капельдинером в Х-театре, и такая продувная бестия, достает всем нам два раза в месяц даровые билеты.
«Продувная бестия» добродушно усмехнулся и вернулся к прерванному моим приходом мытью пола в кухне.
За чаем я узнал из рассказов всех членов «Ноева ковчега» все подробности их жизни в минувшие с момента революции годы. С переходом власти к большевикам вся семья Б. благоразумно скрылась на маленький хутор у брата камердинера, а сам камердинер поселился на холостой квартире сына Б., служившего инженером на одном из больших петербургских заводов. Чтобы обеспечить себя от вторжения нежелательных квартирантов, инженер Б. записался в «союз изобретателей» (этот «союз» до сих пор существует) и оборудовал у себя в квартире нечто вроде лаборатории, зарегистрировав ее как «Пролетарская испытательная лаборатория Красный Марат». На заре военного коммунизма такая чушь достигала цели, и как инженер, так и его «лаборант», отцовский камердинер, варили на керосинке лошадиное мясо и овес, делали для обмена на продукты металлические зажигалки и воровали с барок и старых заборов дрова для отопления.
С появлением НЭПа вся семья вернулась в Петербург, и все понемногу устроились на службу, которая не могла прокормить, но давала право на существование и понижала квартирную плату. Все шестеро вырабатывали в общей сложности 160 рублей в месяц, причем больше всех вырабатывал инженер, получавший 80 рублей в месяц (около 34 долларов). Но благодаря службе квартирная плата была всего 30 рублей в месяц. У госпожи Б. и ее дочери были припрятаны кое-какие драгоценности, и постепенная и осторожная реализация этих остатков «былого величия» давали возможность не голодать.
Как раз накануне моего посещения происходили так называемые «октябрьские торжества» по случаю годовщины большевистского переворота. Эта годовщина всегда празднуется громадными демонстрациями, митингами, парадными спектаклями и парадом войск.
Разумеется, вся семья участвовала в этих демонстрациях сообразно с местом своей службы. Почтенный господин Б. нес даже плакат с надписью: «Смерть международной буржуазии»…
Как организуются массовые демонстрации в советской России?
Задолго до назначенного для торжеств дня местный комитет партии сообразно с полученными из Москвы инструкциями рассылает по всем районным комитетам подробнейшие указания о порядке и организации демонстраций. Районные комитеты делают, в свою очередь, распоряжения по всем коммунистическим коллективам различных учреждений, фабрик, заводов и прочих советских предприятий. Нет такого, хотя бы самого маленького учреждения, где не существовала бы так называемая коммунистическая ячейка. Благодаря такой организации в назначенный для шествия демонстраций день буквально все население всей советской России дефилирует в городах, селах и деревнях с плакатами и пением интернационала. Уклониться от участия в этих демонстрациях совершенно невозможно, так как все служащие и рабочие всех предприятий при отправлении демонстраций на сборный пункт контролируются членами коммунистической ячейки коллектива данного учреждения. Кроме того, в среде состава служащих любого советского учреждения всегда имеются несколько секретных агентов Чеки.
Не выйти на демонстрацию — это значит подвергнуть себя риску увольнения со службы, а это равносильно для советского гражданина потере тех немногих человеческих прав на существование, которые дает служба, несмотря на нищенское вознаграждение и десятки налагаемых ею обязанностей.
Я собрался покинуть моих гостеприимных хозяев. Как раз уходил на службу — в театр — старик камердинер, а инженер и его сестра спешили в свои учреждения на какие-то доклады и выборы кого-то куда-то.
— Подождите минуточку, дорогой мой, — попросил меня господин Б., — пусть Настенька (приемная дочь камердинера) пойдет с ними вниз и посмотрит, что около дома никто не наблюдает. Долго ли до беды с вашим братом иностранцем. Вон вы как разоделись.
Настенька вскоре возвратилась с докладом, что «путь чист».
Так живут в советской России «бывшие люди».
Примечания
править- ↑ По понятным причинам, изменены мною как начальные буквы фамилий моих знакомых, так и названия мест их службы.
