От автора. На странице 52-й настоящего труда, строка 20-я, должна была быть помещена ссылка на историческую данную — драгоценные слова Романа Исидоровича Кондратенко, но, к сожалению, пропуск этой части моей рукописи не был своевременно обнаружен, а потому я и помещаю ее в настоящем приложении.
«Это настроение (в главной квартире Куропаткина, в Ляояне, в апреле 1904 года, перед Тюренченским боем) я приписываю последствиям Китайской войны 1900 года, которую нельзя назвать иначе, как опереткой. О, какой вред принесла нашей армии эта оперетка! С одной стороны она приучила наших военачальников к легкомысленному отношению к такому серьезному делу, как война, с которым мы начали действовать против японцев, а с другой — породила преувеличенное поклонение перед теми же японцами, потому что качества их армии не могли не быть замечены нашими легкомысленными и близорукими героями оперетки, начиная с самого Линевича. Когда мы — офицеры европейской России — прибывали на театр военных действий, представители восточно-сибирских войск встречали нас даже недружелюбно, как бы с таким намеком: «Зачем мол пожаловали? и без вас справимся с врагом». А между тем, когда еще не было на территории Ляоядуна ни одного японца, те же люди находились в самом боязливом настроении и уже думали только об отступлении, пока Россия не пришлет в Маньчжурию сказочного миллиона своих солдат. Конечно, такому печальному явлению отступательной тенденции, а, вернее, столь преждевременного отказа от упорства в борьбе с врагом, значительно поспособствовал сам командующий боевыми войсками, объявив в Москве свои знаменитые слова: «Терпение и терпение». Для доказательства пагубного влияния последствий Китайской войны 1900 г., привожу выписку из письма генерала Кондратенко: …„Это не война, а разврат для войск: не успеем выслать цепь стрелков, как в цепи являются все штабные, а иногда и сам начальник отряда, и каждый начинает командовать, чтобы успеть проявить свое участие в деле; действительно, надо торопиться, так как не успеем мы сделать несколько выстрелов и начать движение вперед, как китайцы начинают быстро отступать. Всё старание сводится к тому, чтобы нагнать их и хоть несколько положить на месте, а то иначе бой выходит без убитых и раненых“. Всем известно, как мягко и снисходительно относился ко всяким прегрешениям своих товарищей Роман Исидорович, а следовательно если он признавал такой развратной китайскую войну (в которой сам не участвовал, а писал со слов участников), то ему можно поверить.»
От автора. Печатая это приложение, я пользуюсь случаем поделиться с читателями и некоторыми другими воспоминаниями о нашем единственном герое Русско-Японской войны. Я имел счастье прочитать изданную на Дальнем Востоке, во время войны, книжку писем Романа Исидоровича к своей жене, начиная с 1900 года, когда он повел свой 20-й стрелковый полк на театр действий боксеров, и до той минуты, когда Порт-Артур был обложен врагом. Сохранив лишь копии нескольких мест переписки, я считаю долгом предложить для прочтения эти несколько драгоценных строк. Вместе с тем, исходя из той точки зрения, что каждый из нас русских людей, владеющих пером, обязан возможно больше напоминать обществу и армии о великих заслугах перед отечеством единственного героя последней войны, я помещаю здесь также перепечатку: моей статьи в память Романа Исидоровича, помещенной в Харбинской военной газете, приказа войсковому штабу Уральского казачьего войска, отданного в годовщину его кончины, и выписки из моего письма Надежде Дмитриевне Кондратенко, составляющего ответ на отклик ее по случаю появления названного приказа.
1) Генерал-майор Кондратенко, командуя в Порт-Артуре 7-ой В. Сибирской дивизией, еще до Пасхи 1904 г. составил доклад о высадке японцев у Бицзыво; Стессель, представляя его Куропаткину, просил выставить к этому пункту войска.
2) 1 октября 1900 г. Сингапур.
…Чем я становлюсь старше годами, тем тяжелее становится для меня не служба, а те дрязги, которые соединены со службой, особенно в строю, когда приходится иметь дело со многими подчиненными и начальниками самых разнообразных степеней образования, воспитания и взглядов. Жить в этом винегрете, постоянно лавируя, чтобы не заварить каши, становится с каждым годом противнее.
3) …Недавно вышли правила, что можно производить в генералы по прослужении 8 лет в чине полковника, а вне правил даже и по прослужении 6 лет. …Новые правила, в сущности, хороши только для лиц с протекцией, благодаря которой они могут надевать генеральскую форму по прослужении даже 6 лет в чине полковника; для простых же смертных эти правила могут представить даже замедление в получении генеральских мест, которые могут заниматься 6-летними полковниками, пользующимися протекцией.
4) …Два месяца пребывания на пароходе (путешествие со стрелками на Д. Восток) познакомило меня с нашими офицерами несравненно более, чем 4½ летнее командование полком. Вывод мой — не дай бог нашим детям служить даже в лучшем армейском полку: узкие взгляды, перемешиваясь с самонадеянностью, не знающей во многих случаях границ, дают такую атмосферу, среди которой воспитанному и более широко развитому человеку приходится жутко, если он подчиненный или товарищ, а если начальник, как был на пароходе я, то он осужден на полное одиночество и недоброжелательство, а при малейшей снисходительности — не гарантирован и от нарушения дисциплины. Один офицер, после нескольких сделанных ему мной замечаний по службе, позволил себе просто отвернуться при встрече со мной. Я остановил его и, конечно, немедленно по приезде, доложил генералу, который и прикомандировал его к другому полку, командиру которого было написано соответствующее письмо.
5) 27 января 1904 г. Порт-Артур.
…Жена г. Стесселя показала мне телеграмму военного министра с поздравлением г-на Стесселя с состоявшимся высочайшим соизволением на назначение его командующим 3‑м Сибирским корпусом. Вместо г-на Стесселя, комендантом крепости П.-Артур наместник предполагает назначить меня, хотя от военного министра (г.-а. Куропаткина) была телеграмма с предложением на эту должность другого (коменданта крепости Зегрж — г.-м. Гусакова). О предложении назначить меня наместник телеграфировал военному министру. Вместо меня начальником 7‑й бригады предназначается г-н Данилов.
6) 5 февраля 1904 г. Порт-Артур.
…Вчера я узнал, что комендантом Артура назначен начальник 1‑й стрелковой бригады (из России) г.-м. Смирнов, с производством в генерал-лейтенанты. Замечательно, что Стессель знал об этом назначении уже два дня, но ничего мне не говорил.
При осмотре фортов, из которых один в особенности построен очень плохо в военном отношении, наместник два раза назвал меня главным инженером и просил г-на Стееселя передать мне всю инженерную часть. Стессель отвечал, что он и без того всё передал по этой части мне, и что я весь день провожу на позициях.
Никакие усилия памяти мне не помогают, и я забыл, когда в первый раз услышал фамилию генерала Кондратенко; знаю только, что это случилось не ранее конца июля 1904 года. Но кто же из нас, маленьких ничтожных людей, знал о Нём, если М. И. Драгомиров писал: «Ты прошел мимо меня незамеченным».
За то теперь о Нём знает вся Россия, весь мир. Его имя стало бессмертно, ибо Оно записано на скрижалях славы России и русского оружия; Им и только Им держался Артур; с Его смертью связана смерть твердыни России, столь неосторожно, но столь блистательно по идее, выдвинутой на страх ее врагам, на рост ее могущества, на единоборство с идеей всемирного владычества.
Тебя не спрашивали, когда занимали Артур, и никогда не предназначали для его защиты, но судьбе, столь изменнически поступившей с блеском нашей политики на Дальнем Востоке, было угодно тобой искупить наше разочарование.
Да, мы потеряли Артур, потеряли безмерно, много, надолго, но… мы приобрели Кондратенко, и уже одно это искупает наши потери. Дорогой ценой заплатило отечество, чтобы признать величайшим лучшего из сынов в дни своих ужасных страданий, но ведь твой дух, герой, остался среди нас; Он должен возвеличить нашу мощь; он даст нам силы вернуть всё, что мы потеряли, познав тебя, и приобрести еще.
Ты благословишь из царства небесного нашу армию, принявшую Твои заветы, которые Ты не оставил нам от Своего имени, за Твоею подписью, но дал примерами Твоего гения, Твоего самопожертвования, Твоей честности, Твоей скромности. Ничего для себя, всё во имя долга — вот девиз всей Твоей святой жизни. Твои примеры не прошли бесследно.
Нам не тяжело знать, что Тебя нет среди нас живущих, ибо, что значат какие-нибудь 10—20 лет общения с живыми, когда и через 200—300 лет преждевременно отошедший в вечность будет всё так же жить среди русского народа, направлять его к идеалам, двигать на честные доблестные дела.
Христос воскресе! и Ты воскрес навсегда, до скончания мира, до скончания тебе благодарной России и живущей Твоими заветами русской армии.
Он числился начальником штаба войск Уральской области с 23 ноября по 18 декабря 1895 г.
23 ноября 1905 года был назначен начальником штаба войск Уральской области полковник Кондратенко, но он не прибыл к месту службы и не вступал в должность, так как уже 18 декабря последовало его назначение командиром 20 стрелкового полка.
Факт этот в свое время прошел незаметно, но теперь он является великим историческим событием в жизни тогдашнего штаба войск Уральской области, ныне войскового штаба Уральского казачьего войска, ибо то обстоятельство, что Незабвенный Славнейший Герой Порт-Артура и последней Русско-Японской войны Роман Исидорович Кондратенко числился в списках штаба в в продолжение 26 дней, составляет вечную гордость штаба. Слава и заслуги генерала Кондратенко перед Россией и ее армией так безмерно велики, что всякая часть, всякое учреждение, конечно, будут всегда особенно, свято, дорожить какой бы то ни было связью своей с его Бессмертным Именем.
Недавние события истории России дают нам объяснения причины, почему полковник Кондратенко не мог прибыть на службу к Уральскому казачьему войску. Волей и предопределением судьбы он был призван защищать против грозной вражеской силы оплот России на Дальнем Востоке. Назначение командиром 20 стрелкового полка именно послужило причиной появления Героя на театре военных действий: вверенный ему полк был командирован на Дальний Восток в дни боксёрского движения в Китае и Маньчжурии; приведя туда свой полк, полковник Кондратенко получил позднее назначение дежурным генералом в штабе Приамурского военного округа, а затем и командиром 7-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады, во главе которой, с переформированием ее в дивизию, он сделался стражем крепости Порт-Артура и душой ее обороны.
Воспользуемся случаем праздника войскового штаба, чтобы отдать наш долг Памяти Славнейшего из Славных защитников чести России. Да будет жить в нас непрестанно, денно и нощно, эта память об истинном, настоящем Герое, который хотя и не оставил нам своих заветов, за своей подписью, от своего Имени, но дал нам их в примерах своего гения, своего самопожертвования, своей честности и своей скромности. Преклонимся перед девизом всей святой жизни безвременно отошедшего в вечность на поле брани Романа Исидоровича Кондратенко: «Ничего для себя, всё во имя долга», — и постараемся сохранить этот девиз навсегда в наших сердцах.
Приказ прочесть всем чинам частей и учреждений подведомственных войсковому штабу.
Из прилагаемый статьи, которую я писал на Пасху этого кончающегося года, Вы усмотрите, что до войны я совершенно не знал даже фамилии Генерала Кондратенко и услышал о нем уже во время военных действий, когда Артур был обложен, и следовательно его защитник вступил в свои права. А, между тем, я служил в генеральном штабе с 1889 по 1902 год. Во время войны, в действующей армии было известно, что Артур держится только гением Вашего мужа, но ведь у нас так безучастно относились ко всему, не затрагивавшему личных интересов, что, конечно, сведения о единственном нашем Богатыре были ничтожны. По окончании войны, на театре военных действий, опять-таки нельзя было ничего узнать не только о жизни и деятельности его до войны, но даже и о столь недавно совершенных им подвигах, но в январе текущего года судьба дала мне возможность получить довольно подробные сведения о деятельности Романа Исидоровича в Артуре. Вернувшись с театра военных действий в столицу, я был назначен в распоряжение командующего войсками на Д. Востоке генерала Гродекова, которого мне было поручено доставить из С.-Петербурга в Маньчжурию. В числе взятых с собой Гродековым трех лиц находился поручик Гриневич, состоявший адъютантом по хозяйственной части в штабе Романа Исидоровича. В продолжение 11 суток путешествия на Д. Восток, я имел возможность постоянно говорить о Вашем муже с Гриневичем. Он дал мне прочитать напечатанную, кажется, в Хабаровске переписку с Вами. Эти письма Романа Исидоровича, к сожалению, не составляющие еще достояния армии и общества, производят особенное впечатление: прочитавший их не может не прийти к убеждению, что человек их писавший представляет из себя прежде всего совершенство в нравственном отношении, как личность, которой были совершенно чужды какие бы то ни было недостатки, свойственные человеческой природе. Такого отсутствия эгоизма, тщеславия, корысти, самомнения нет, и не знаю будет ли когда-либо в человеке. Наоборот, такое богатство простоты, смирения, честности, доброты и других добродетелей может быть уделом только святых. Я никогда не думал, чтобы в наше время мог существовать, и в особенности в военной среде, человек такой безусловной чистоты и невинности. Не понимаю, как жизнь, притом столь глубоко сознательная, не оставила никаких следов на цельности нравственного облика незабвенного героя. Но, конечно, причины такого явления понятны: нравственная сила Романа Исидоровича была необычайно велика, и ее не могли не только сломить, но даже потревожить, никакие обстоятельства человеческой жизни, так же точно, как не могли побороть его военного гения никакие усилия весьма искусного и фанатически настойчивого врага. Роман Исидорович в жизненной борьбе, т. е. в борьбе идеала нравственного человеческого существа против существа животного и злого, был всегда победителем, а потому ему было легко побеждать и на поле сражения. Сравнивая г-на Кондратенко с другими военными гениями, я отдаю ему предпочтение потому, что в военном искусстве нельзя иногда не пользоваться злой и животной стороной человеческих существ, напр., игрой на чувствах своих подчиненных, иногда на обмане их и т. п. Но он велик именно тем, что достигал всего, оставаясь всегда верным себе, т. е. святым человеком. Другого такого великого полководца мы не знаем и вряд ли узнаем когда-нибудь.
Мне был обещан экземпляр книги писем, и поэтому я снял копию лишь нескольких фраз; к несчастью, такового не получил, но содержание писем врезалось в мою память навсегда, и с минуты их прочтения совершенный, чудный облик Романа Исидоровича не покидает меня никогда. Я нахожу, что и Россия, и армия слишком мало чтут его память. Конечно, есть смягчающие обстоятельства: непопулярность бывшей войны, ее печальный исход, пережитое время смуты и беспорядков внутри страны… Но, казалось бы, тем более должны мы ценить заслуги г-на Кондратенко. Что могли бы мы сказать после этой войны, если бы не имели его? Нет ни одного имени к которому нельзя было бы придраться, да и был ли у нас в Маньчжурии хотя один настоящий воин — начальник? Кроме Романа Исидоровича нет никого, но он один своим величием и гением искупает недостаток всей армии, ибо он у нас был и тем доказал, что, в самые тяжелые времена бедствий родины, в ней нашелся человек, выше и славнее которого невозможно искать. Конечно то, что я может быть высказываю слишком бледно и неумело, будет иллюстрировано историей несравненно полнее, красивее и параднее, но пока история еще говорит слишком мало, а между тем настоящим русским людям это тяжело: хочется, чтобы безмерные заслуги были бы оценены немедленно, чтобы в России, в армии не засыпали чувства благодарности и справедливости. Наконец, армия отчасти виновата перед Романом Исидоровичем: разве она оценила его совершенства при его жизни, до той критической минуты, когда пришлось волей-неволей предоставить ему достаточно широкое поприще деятельности, инициативу и власть? А что же думали раньше? Разве не подлежит ответственности тот же Гродеков, который имеет смелость говорить (повторяю его подлинные слова, сказанные в моем присутствии), что счастлив тем, что ему не пришлось писать аттестацию генералу Кондратенко, так как он аттестовал бы его плохо. Да, этот ограниченный человек предпочитал генералу Кондратенко каких-то типов, представляющих из себя вредное ничтожество, много поспособствовавшее деморализации Маньчжурской армии, как в самом начале военных действий (Тюренчен), так и во всё время их продолжения (Бенсиху, Мукден). Как может оправдаться тот, или те, благодаря которым генерал Кондратенко не был назначен комендантом Артура, и эта должность была предоставлена Смирнову! Справедливый суд истории оценит всё это, но когда? Поэтому решаюсь высказать нечто весьма печальное! При условии существования в прошлом — до войны, а, к сожалению, едва ли не поныне, безотрадной неурядицы в администрации русской армии, смерть Романа Исидоровича на поле брани была необходимо для того, чтобы его лавры принадлежали ему, а не другим, которые приобрели бы их через него и себе присвоили бы. Если бы смерть не похитила душу обороны Артура, то крепость держалась бы еще неопределенное время; тогда могло не быть поражения под Мукденом; если бы мы только потеснили (не говорю даже разбили) японцев в поле, они пошли бы на мир. Кто были бы героями? Конечно не тот, кто создал из ничего оборону крепости и следовательно силой своего гения и своим самопожертвованием выиграл бы кампанию. Судьба показала России и армии, что, как только не стало Романа Исидоровича, тотчас же пал Артур, а затем и окончательно вырван был всякий успех в открытом поле. Как ни грустно, ни тяжело высказывать такие мысли, но они логичны. Простите меня за них, ибо сердце мое полно негодования за прошлое Романа Исидоровича. Никто не пророк в своем отечестве! однако у нас эта пословица применяется слишком безнравственно. Впрочем, никто, никогда, как мы, так жестоко и не расплачивался за это.
