[25]
ВОРОЖБА.

Въ часъ полночный, въ чащѣ лѣса, подъ ущербною Луной,
Тамъ, гдѣ лапчатыя ели перемѣшаны съ сосной,
Я задумалъ, что̀ случится въ близкомъ будущемъ со мной.

Это было послѣ жаркихъ, послѣ полныхъ страсти дней,
Счастье сжегъ я, но не зналъ я, не зажгу ль еще сильнѣй,
Это было—это было въ Ночь Ивановыхъ Огней.[1]

Я нашелъ въ лѣсу поляну, гдѣ скликалось много совъ,
Тамъ для смѣлыхъ были слышны звуки странныхъ голосовъ,
Точно стоны убіенныхъ, точно плѣнныхъ къ вольнымъ зовъ.

10 Очертивъ кругомъ завѣтный охранительный узоръ,
Я развелъ на той полянѣ дымно-блещущій костеръ,
И взиралъ я, обращалъ я на огни упорный взоръ.

Краснымъ вѣтромъ, желтымъ вихремъ, предо мной возникъ огонь.
Чу! въ лѣсу невнятный шопотъ, дальній топотъ, мчится конь.
15 Вѣдьма пламени, являйся, но меня въ кругу не тронь!

Кто жь тамъ скачетъ? Кто тамъ плачетъ? Гулкій шумъ въ лѣсу сильнѣй.
Кто тамъ стонетъ? Кто хоронитъ память бывшихъ мертвыхъ дней?
Вѣдьма пламени, явись мнѣ въ Ночь Ивановыхъ Огней!

И въ кострѣ возникла Вѣдьма, въ ней и страхъ и красота,
20 Длинны волосы сѣдые, но огнемъ горятъ уста,
Хоть сѣдая—молодая, красной тканью обвита.

Странно мнѣ знакомъ злорадный жадный блескъ зеленыхъ глазъ,
Ты не въ первый разъ со мною, хоть и въ первый—такъ зажглась,
Хоть впервые такъ тебя я вижу въ этотъ мертвый часъ.

[26]


25 Не съ тобой ли я подумалъ, что любовь—безсмертный Рай?
Не тебѣ ли повторялъ я: „О, гори и не сгорай“?
Не съ тобой ли сжегъ я Утро, сжегъ свой Полдень, сжегъ свой Май?

Не съ тобою ли узналъ я, какъ сознанье пьютъ уста,
Какъ душа въ любви сѣдѣетъ, холодѣетъ красота,
30 Какъ душа, что такъ любила, та же все—и вотъ не та?

О, знакомъ мнѣ твой влюбленный блескъ зеленыхъ жадныхъ глазъ,
Жизнь любовью и враждою навсегда сковала насъ,
Но скажи мнѣ, что̀ со мною будетъ въ самый близкій часъ?

Вѣдьма пламени качнулась, и сильнѣй блеснулъ костеръ,
35 Тѣни дружно заплясали, отъ костра идя въ просторъ,
И змѣиной красотою заигралъ отливный взоръ.

И на пламя показала Вѣдьма огненная мнѣ,
Вдругъ увидѣлъ я такъ ясно,—какъ бываетъ въ вѣщемъ снѣ,—
Что возникли чьи-то лики въ каждой красной головнѣ.

40 Каждый ликъ—мечта былая, то, что зналъ я, то, чѣмъ былъ,
Каждый ликъ—сестра, съ которой въ бракъ святой—душой—вступилъ,
Передъ тѣмъ какъ я съ проклятой обниматься полюбилъ.

Кровью каждая горѣла предо мною головня,
Догорѣла и истлѣла, почернѣла для меня,
45 Какъ безжизненное тѣло въ пасти дымнаго огня.

Вѣдьма ярче разгорѣлась, та же все—и вотъ не та,
Что-то вмѣстѣ мы убили, какъ рубинъ—ея уста,
Какъ расплавленнымъ рубиномъ, красной тканью обвита.

Краснымъ вѣтромъ, алымъ вихремъ, закрутилась надъ путемъ,
50 Искры съ свистомъ уронила ослѣпительнымъ дождемъ,
Обожгла и опьянила и исчезла… Что̀ потомъ?

[27]


На глухой лѣсной полянѣ я одинъ среди стволовъ,
Слышу вздохи, слышу ропотъ, звуки дальнихъ голосовъ,
Точно шопотъ убіенныхъ, точно плѣнныхъ тихій зовъ.

55 Вотъ что было, что узналъ я, что случилося со мной
Тамъ, гдѣ лапы темныхъ елей перемѣшаны съ сосной,
Въ часъ полночный, въ часъ зловѣщій, подъ ущербною Луной.




Примечания

  1. Ночь перед праздником Ивана Купалы. (прим. редактора Викитеки)