«Смелей!» воскликнул он. «Вон там, в туманной дали,
Причалим мы к земле». Чуть пенилась вода.
И в сумерки они к чужой стране пристали,
Где сумеречный час как будто был всегда. 5 В тревожно-чутких снах дышала гладь морская,
Вздымался круг луны над сумраком долин.
И точно бледный дым, поток, с высот сбегая,
Как будто замедлял свой путь, изнемогая,
И падал по скалам, и медлил меж теснин.
10 О, тихий край ручьёв! Как бледный дым, иные
Скользили медленно по зелени лугов,
Иные падали сквозь тени кружевные,
Роняя дремлющий и пенистый покров.
Огнистая река струила волны в море 15 Из глубины страны; а между облаков,
Три мёртвые горы, в серебряном уборе,
Хранили след зари, и сосны на просторе
Виденьями росли, среди немых снегов.
На Западе Закат, навек заворожённый, 20 Горя, не погасал; и сквозь провалы гор
Виднелась глубь страны, песками окаймлённой,
Леса из пышных пальм сплеталися в узор,
Долины и луга, в сверканьи бледной влаги,
Страна, где перемен как будто нет и нет. 25 И, бледнолицые, как тени древней саги,
Толпой у корабля сошлися Лотофаги[1],
В их взорах трепетал вечерний скорбный свет.
Душистые плоды волшебного растенья
Они давали всем, как призраки глядя, 30 И каждый, кто вкушал, внимал во мгле забвенья,
Как ропот волн стихал, далёко уходя;
Сердца, в сознании всех, как струны трепетали,
И, если кто из нас друг с другом говорил,
Невнятные слова для слуха пропадали, 35 Как будто чуть звеня во мгле безбрежной дали,
Как будто приходя из сумрака могил.
И каждый, хоть не спал, но был в дремоте странной,
Меж солнцем и луной, на взморье, у зыбей,
И каждый видел сон о Родине туманной, 40 О детях, о жене, любви, — но всё скучней
Казался вид весла, всё большей тьмой объята
Казалась пена волн, впивающая свет,
И вот один сказал: «Нам больше нет возврата!»
И вдруг запели все: «Скитались мы когда-то. 45 Наш край родной далёк! Для нас возврата нет!»
1
Есть музыка, чей вздох нежнее упадает, Чем лепестки отцветших роз,
Нежнее, чем роса, когда она блистает, Роняя слёзы на утёс; 5 Нежней, чем падает на землю свет зарницы, Когда за морем спит гроза,
Нежней, чем падают усталые ресницы На утомлённые глаза;
Есть музыка, чей вздох как сладкая дремота, 10 Что сходит с неба в тихий час,
Есть мшистая постель, где крепко спит забота И где никто не будит нас;
Там дышит гладь реки в согретом полумраке, Цветы баюкает волна, 15 И с выступов глядя, к земле склонились маки, В объятьях нежащего сна.
2
Зачем душа болит, чужда отдохновенья, Неразлучимая с тоской,
Меж тем как для всего нисходит миг забвенья, Всему даруется покой? 5 Зачем одни лишь мы в пучине горя тонем, Одни лишь мы, венец всего,
Из тьмы идя во тьму, зачем так скорбно стонем, В терзаньи сердца своего?
И вечно и всегда трепещут наши крылья, 10 И нет скитаниям конца,
И дух целебных снов не сгонит тень усилья С печально-бледного лица?
И чужды нам слова чуть слышного завета: — «В одном покое торжество». 15 Зачем же только мы томимся без привета, Одни лишь мы, венец всего?
3
Вон там, в глуши лесной, на ветку ветер дышит, Из почки вышел нежный лист,
И ветер, проносясь, едва его колышет, И он прозрачен и душист. 5 Под солнцем он горит игрою позолоты, Росой мерцает под луной,
Желтеет, падает, не ведая заботы, И спит, объятый тишиной.
Вон там, согрет огнём любви, тепла и света, 10 Растёт медовый сочный плод,
Созреет, и с концом зиждительного лета На землю мирно упадёт.
Всему есть мера дней; взлелеянный весною, Цветок не ведает труда, 15 Он вянет, он цветёт, с землёй своей родною Не разлучаясь никогда.
4
Враждебен небосвод, холодный, тёмно-синий, Над тёмно-синею волной,
И смерть предел всего, и мы идём пустыней, Живя тревогою земной. 5 Что может длиться здесь? Едва пройдёт мгновенье, Умолкнут бледные уста.
Оставьте нас одних в тиши отдохновенья, Земля для нас навек пуста.
Мы лишены всего. — Нам ничего не надо. 10 Всё тонет в сумрачном Былом.
Оставьте нас одних. Какая нам отрада — Вести борьбу с упорным злом?
Что нужды восходить, в стремленьи бесконечном, По восходящей ввысь волне? 15 Всё дышит, чтоб иметь удел в покое вечном, Всё умирает в тишине.
Всё падает, мелькнув, как тень мечты бессильной, Как чуть плеснувшая волна.
О, дайте нам покой, хоть чёрный, хоть могильный, 20 О, дайте смерти или сна.
5
Глаза полузакрыв, как сладко слушать шёпот Едва звенящего ручья,
И в вечном полусне внимать невнятный ропот Изжитой сказки бытия. 5 И грезить, и дремать, и грезить в неге сонной, Как тот янтарный мягкий свет,
Что медлит в высоте над миррой благовонной Как будто много-много лет.
Отдавшись ласковой и сладостной печали, 10 Вкушая Лотос день за днём,
Следить, как ластится волна в лазурной дали, Курчавясь пеной и огнём.
И видеть в памяти утраченные лица, Как сон, как образ неживой, 15 Навек поблёкшие, как стёртая гробница, Полузаросшая травой.
6
Нам память дорога о нашей брачной жизни, О нежной ласке наших жён;
Но всё меняется, и наш очаг в отчизне Холодным прахом занесён. 5 Там есть наследники; и наши взоры странны; Мы потревожили бы всех,
Как привидения, мы не были б желанны Среди пиров, где дышит смех.
Быть может, мы едва живём в мечте народа, 10 И вся Троянская война,
Все громкие дела теперь лишь гимн рапсода[2], Времён ушедших старина.
Там смута, может быть; но, если безрассудно Забыл народ завет веков, 15 Пусть будет то, что есть: умилостивить трудно Всегда взыскательных богов.
Другая смута есть, что хуже смерти чёрной, — Тоска пред новою борьбой;
До старости седой — борьбу и труд упорный 20 Везде встречать перед собой, —
Мучение для тех, в чьих помыслах туманно, Кто видел вечную беду,
Чей взор полуослеп, взирая неустанно На путеводную звезду.
7
Но здесь, где амарант и моли[3] пышным цветом Везде раскинулись кругом,
Где дышат небеса лазурью и приветом И веют лёгким ветерком, 5 Где и́скристый поток напевом колыбельным Звенит, с пурпурных гор скользя,
Как сладко здесь вкушать в покое беспредельном Восторг, что выразить нельзя.
Как нежны голоса, зовущие оттуда, 10 Где шлёт скала привет скале,
Как нежен цвет воды с окраской изумруда, Как мягко льнёт акант к земле,
Как сладко здесь дремать, покоясь под сосною, И видеть, как простор морей 15 Уходит без конца широкой пеленою, Играя светом янтарей.
8
Здесь Лотос чуть дрожит при каждом повороте, Здесь Лотос блещет меж камней,
И ветер целый день, в пленительной дремоте, Поет нежней и всё нежней. 5 И впадины пещер, и сонные долины Покрыты пылью золотой.
О, долго плыли мы, и волны-исполины Грозили каждый миг бедой, —
Мы ведали труды, опасности, измену, 10 Когда средь стонущих громад
Чудовища морей выбрасывали пену, Как многошумный водопад.
Клянемтесь же, друзья, изгнав из душ тревоги, Пребыть в прозрачной полумгле, 15 Покоясь на холмах, бесстрастные, как боги, Без тёмной думы о земле.
Там где-то далеко под ними свищут стрелы, Пред ними нектар золотой,
Вкруг них везде горят лучистые пределы, 20 И тучки рдеют чередой.
С высот они глядят и видят возмущенье, Толпу в мучительной борьбе,
Пожары городов, чуму, землетрясенье, И руки, сжатые в мольбе. 25 Но в песне горестной им слышен строй напева Иной, что горести лишён,
Как сказка, полная рыдания и гнева, Но только сказка, только сон.
Людьми воспетые, они с высот взирают, 30 Как люди бьются на земле,
Как жатву скудную с полей они сбирают И после тонут в смертной мгле.
Иные, говорят, для горечи бессменной Нисходят в грозный чёрный ад, 35 Иные держат путь в Элизиум[4] блаженный И там на златооках спят.
О, лучше, лучше спать, чем плыть во тьме безбрежной, И снова плыть для новых бед.
Покойтесь же, друзья, в отраде безмятежной, 40 Пред нами странствий больше нет.
Примечания
↑Лотофаги — в древнегреческой мифологии — народ, живший на острове в Северной Африке и находившийся под властью лотоса. (прим. редактора Викитеки)
↑Рапсод — профессиональный исполнитель эпических поэм в классической Греции. (прим. редактора Викитеки)
↑Лук Моли — многолетнее растение семейства Луковые. (прим. редактора Викитеки)
↑Элизиум, Элизий — в античной мифологии часть загробного мира, где царит вечная весна и где избранные герои проводят дни без печали и забот. (прим. редактора Викитеки)
К. Д. Бальмонт. Из Мировой Поэзии — Берлин: Изд. Слово, 1921. — С. 132—139.