Волшебный час вечерней тишины,
Исполненный невидимых внушений,
В моей душе расцвечивает сны.
В вечерних водах много отражений,
5 В них дышит солнце, ветви, облака,
Немые знаки зреющих решений.
А между тем широкая река
Стремит вперёд свободное теченье,
Своею скрытой жизнью глубока.
10 Минувшие незнанья и мученья
Мерцают бледнолицею толпой,
И я к ним полон странного влеченья.
Мне снится сумрак нежно-голубой,
Мне снятся дни невинности воздушной,
15 Когда я не был — для других — судьбой.
Теперь, толпою властвуя послушной,
Я для неё — палач и божество,
Картинность дум — в их смене равнодушной.
Но не всегда для сердца моего
20 Был так отвратен образ человека,
Не вечно сердце было так мертво.
Мыслитель, соблазнитель, и калека,
Я более не полюблю людей,
Хотя бы прожил век Мельхиседека.[1]
25 О, светлый май, с блаженством без страстей!
О, ландыши, с их свежестью истомной!
О, воздух утра, воздух-чародей!
Усадьба. Сад с беседкою укромной.
Безгрешные деревья и цветы.
30 Луна весны в лазури полутёмной.
Всё памятно. Но Гений Красоты
С Колдуньей Знанья, страшные два духа,
Закляли сон младенческой мечты.
Колдунья Знанья, жадная старуха,
35 Дух Красоты, неуловимый змей,
Шептали что-то вкрадчиво и глухо.
И проклял я невинность первых дней,
И проходя уклонными путями,
Вкусил всего, чтоб всё постичь ясней.
40 Миры, века — насыщены страстями.
Ты хочешь быть бессмертным, мировым?
Промчись, как гром, с пожаром и с дождями.
Восторжествуй над мёртвым и живым,
Люби себя — бездонно, ненасытно,
45 Пусть будет символ твой — огонь и дым.
В борьбе стихий содружество их слитно,
Соедини их двойственность в себе,
И будет тень твоя в веках гранитна.
Поняв судьбу, я равен стал судьбе,
50 В моей душе равны лучи и тени,
И я молюсь — покою и борьбе.
Но всё ж балкон и ветхие ступени
Милее мне, чем пышность гордых снов,
И я миры отдам за куст сирени.
55 Порой — порой! — весь мир так свеж и нов,
И всё влечёт, всё близко без изъятья,
И свист стрижей, и звон колоколов, —
Покой могил, незримые зачатья,
Печальный свет слабеющих лучей,
60 Правдивость слов молитвы и проклятья, —
О, всё поёт и блещет как ручей,
И сладко знать, что ты как звон мгновенья,
Что ты живёшь, но ты ничей, ничей.
Объятый безызмерностью забвенья,
65 Ты святость и преступность победил,
В блаженстве мирового единенья.
Туман лугов, как тихий дым кадил,
Встаёт хвалой гармонии безбрежной,
И смыслы слов ясней в словах светил.
70 Какой восторг — вернуться к грусти нежной,
Скорбеть, как полусломанный цветок,
В сознании печали безнадежной.
Я счастлив, грустен, светел, одинок,
Я тень в воде, отброшенная ивой,
75 Я целен весь, иным я быть не мог.
Не так ли предок мой вольнолюбивый,
Ниспавший светоч ангельских систем,
Проникся вдруг печальностью красивой, —
Когда, войдя лукавостью в Эдем,
80 Он поразился блеском мирозданья,
И замер, светел, холоден и нем.
О, свет вечерний! Позднее страданье!
См. также одноимённые страницы.
К. Д. Бальмонт. Будем как Солнце. — М.: Изд. Скорпион, 1903 