1. Соберем же, наконец, для употребления, рассеянные отдельные наблюдения относительно обучения по правилам дидактики — наукам, искусствам, морали и религиозности. Я говорю по правилам искусства, т. е. легко, прочно и скоро.
2. Наука, или познание вещей (так как она есть ничто иное, как внутреннее созерцание вещей (interna rerum spectatio), приобретается с помощью тех же средств, как и внешнее наблюдение или созерцание, — именно при посредстве глаза, предмета и света. Как только будут даны эти три вещи, то может воспоследовать и созерцание. Но глазом внутреннего созерцания служит ум, или мыслительная способность; предметом — все вещи, находящиеся вне разума и в уме; светом же — необходимое внимание. Но как при внешнем созерцании нужны известные приемы, если желают узнать вещи так, как они существуют, так и здесь нужна известная метода, с помощью которой вещи так представляются уму, что он их верно и скоро схватывает и проникает.
3. Итак, юноша, желающий проникнуть в тайны наук, должен удовлетворять следующим четырем условиям, — чтоб он:
I. Имел чистым око ума;
II. Чтоб приближались к нему предметы;
III. Чтобы ему было присуще внимание, и
IV. Чтоб подлежащее его созерцанию представлялось ему вытекающим одно из другого, по надлежащей методе. Тогда учащийся будет всё понимать верно и легко.
4. I) Какие природные способности достаются нам на долю, это не зависит ни от чьей воли. Бог, по своему усмотрению, всем даровал это зерцало ума (mentis speculum), эти внутренние очи. Но в нашей власти не допускать, чтоб это зеркало затемнялось пылью, и свет его обращался в тьму. Этой пылью бывают праздные, бесполезные, пустые занятия духа. Наш ум находится в постоянной деятельности, подобно мелющему жернову; внешние чувства, его обычные слуги, постоянно предлагают ему отовсюду собираемый материал, и если высший наблюдатель — разум не присматривает хорошо, то, материал часто пустой, — именно, вместо плодов и зерен, — солому, высевки, песок, опилки и т. п. И тогда бывает то же, что и в мельнице: все углы наполняются пылью. Итак, предохраняя от запыления эту внутреннюю мельницу, ум (который также есть и зеркало), до́лжно удалять юношество от бесцельных занятий и благоразумно привлекать к предметам, достойным изучения и действительно полезным.
5. (II). Далее, хорошее отражение предметов в зеркале обусловливается плотностью (soliditate) и явственностью предметов, а потом представлением их внешним чувствам. Именно, туман и подобные вещи слабой консистенции мало и только в весьма слабой степени отражаются в зеркале; а каких вещей нет налицо, тех совсем не видно. Потому и то, что предлагается юношеству для изучения, должно составлять предметы, а не тени их; я говорю: предметы, и именно, солидные, действительные, полезные, которые возбуждали бы чувства и воображение[1]. Но эти последние возбуждаются лишь тогда, когда предметы достаточно к ним приближены, так что находятся с ними в соприкосновении.
6. Отсюда вытекает золотое правило для учителей:
Всё должно быть представляемо внешним чувствам, насколько это возможно, — именно: видимое — зрению, слышимое — слуху, обоняемое — обонянию, вкушаемое — вкусу и осязаемое — осязанию; если же что-нибудь может быть одновременно воспринято несколькими чувствами, то и представляй этот предмет одновременно нескольким чувствам, соответственно тому, что было сказано выше (в XVII главе, в 8 положении).
6. Три важных основания существуют для этого правила.
Во-первых, необходимо, чтоб начало познания исходило всегда от внешних чувств (ибо ничего нет в нашем познании, чего прежде не было в нашем чувственном восприятии[2]; следовательно, и начало обучения должно также начинаться, вместо перечисления предметов посредством слов, с созерцания самых предметов. И только тогда, когда вещь поставлена налицо, пусть приступают к речи, для дальнейшего объяснения ее.
8. Во-вторых, истина и достоверность познания равным образом основываются не на чем другом, как на свидетельстве внешних чувств. Именно, вещи прежде и непосредственно запечатлеваются в чувствах, а потом уже, с помощью чувств, отпечатлеваются и в уме. Доказательством этому служит то, что чувственному восприятию самому по себе дается вера, между тем как при умозаключениях, или при постороннем свидетельстве, ссылаются на чувства. Я доверяю только тому основному положению, которое может быть доказано индуктивно, приведением примеров (достоверность которых утверждается на внешних чувствах). Постороннее свидетельство, которое убеждало бы человека верить во что-либо вопреки опыту и свидетельству собственных чувств, ни в ком не должно заслуживать веры. Поэтому, и познание тем достовернее, чем тверже опирается на чувственное восприятие. Следовательно, если намереваются внедрить в учащихся истинное и верное познание вещей, то безусловно необходимо, чтобы всё преподавалось посредством собственного наблюдения и чувственной наглядности (per autopsiam et sensualem demonstrationem).
9. В-третьих, так как внешнее чувство есть надежнейший руководитель памяти, то чувственная наглядность всех вещей будет обусловливать и то явление, что если кто знает что-нибудь, то будет знать прочно. Действительно, если я отведал хотя однажды сахара, видел однажды верблюда, слышал однажды пение соловья, был однажды в Риме и осматривал его (разумеется со вниманием), то все эти восприятия удержатся крепко в памяти и не могут исчезнуть из нее. Потому-то мы видим, что дети в состоянии легко запечатлевать в памяти с картин библейские и другие истории. Каждый из нас легче и прочнее запомнил бы, что такое носорог, если бы видел его где-нибудь живого, или по крайней мере на картине; и каждый лучше знает историю известного происшествия, которого был очевидцем, чем тот, кто не был сам свидетелем события, хотя бы этому шестьсот раз рассказывали это происшествие. Отсюда и изречение Плавта: «один свидетель-очевидец важнее десяти свидетелей по слуху», и изречение Горация «что воспринимается ухом, то возбуждает дух медленнее, чем воспринимаемое надежным глазом, что созерцатель сам открыл». Точно также и тот, кто хотя однажды присутствовал при рассечении человеческого тела и со вниманием присматривался к нему, поймет и заметит всё вернее, чем если прочитает о том подробнейшие руководства без чувственного воззрения. Потому существует и выражение: Наглядное воззрение служит за доказательство.
10. Но если не случится иметь под руками самые вещи, то можно употребить замену их, т. е. копии или картины, заготовленные для учебных целей; так, между составителями книг по ботанике или зоологии, геометрии, геодезии и географии — принято весьма полезное обыкновение прилагать к таким сочинениям рисунки и изображения. Это следовало бы также делать и в книгах по физике и по другим предметам. Так, например, устройство человеческого тела основательнее изучалось бы при посредстве чувственной наглядности, если бы скелеты из человеческих костей (какие обыкновенно сохраняются в академиях, или даже скелеты из дерева) окружали приготовленными из кожи и наполненными шерстью мускулами, сухожилиями, нервами, венами, артериями, с присоединением внутренностей: легких, сердца, грудобрюшной преграды (diaphragma), печени, желудка и кишок, — причем все они находились бы в надлежащем порядке и взаимно верном соотношении, и на каждой части было бы написано название и ее отправление. На этой модели ученик, занимающийся естествознанием, если бы объяснили и описали ему каждую отдельную часть модели, — почти играючи понял бы всё и узнал бы строение своего тела. Подобные, доступные непосредственному рассмотрению, препараты (т. е. модели вещей, которых нельзя иметь в натуре) следовало бы заготовить по всем изучаемым предметам, так чтоб они всегда были под рукою в школе. И если бы даже изготовление этих моделей потребовало расходов и труда, то всё же от этой работы последовала бы необыкновенная польза.
11. Если бы в ком-нибудь возникло при этом сомнение в возможности представить таким образом всё чувствам, и духовное и отсутствующее (что есть и образуется на небе и в недрах земли, и в заморских странах), — то пусть тот не забывает, что всё устроено божественно, в гармонии, так что высшее может найти выражение в низшем, отсутствующее в присутствующем, невидимое в видимом. Это можно видеть, например, из макро-микрокосма Роберта Флютта[3], который искусно изображает для глаз образование ветров, дождя, грозы. Нет сомнения, что это искусство может быть доведено до еще большей наглядности и легкости.
12 . (III). Довольно о представлении предметов чувствам. О свете, который затем следует (как условие наглядности) должно сказать, что если его недостает, то напрасно представлять предметы глазу. Этот свет учения есть внимание, с помощью которого обучающийся воспринимает всё своим напряженным и как бы рождущим духом. Как в темноте и с закрытыми глазами никто ничего не видит, хотя бы вещь была поднесена совсем близко к глазам, так и у невнимательного ускользает от его чувства то, что ему говорят или показывают, как это мы можем заметить на тех, которые, быв слишком заняты какой-нибудь мыслью, не замечают многого, что совершается в их присутствии. И как тот, кто ночью желает показать явственно что-нибудь другому, необходимо должен иметь светильник и часто его поправлять, чтоб яснее светил; так точно и учитель, желающий просветить объятого мраком невежества ученика познанием вещей, должен прежде всего пробудить в нем внимание, дабы он черпал знание с любознательным и восприимчивым духом. (Каким же образом должно это совершаться, показано уже в правилах XVII главы и в первой проблеме XIX главы).
13. (IV). Довольно о свете. Теперь предстоит говорить о способе, или о методе таким образом представлять внешним чувствам предметы, чтобы они твердо запечатлевались. Как это достигается, ясно видно из акта внешнего зрения. Тут необходимо именно, чтобы предмет, который надлежит верно рассмотреть, 1) находился пред глазами, и именно: 2) не слишком далеко, но в надлежащем расстоянии, 3) не сбоку, но прямо пред глазами; 4) далее, и не так, чтобы лицевая сторона предмета была вполоборота, или отвернута, но находилась бы прямо пред наблюдателем, 5) так, чтобы взгляд обозревал сначала целый предмет, а потом 6) рассматривал каждую часть отдельно, — именно 7) в известном порядке, от начала до конца, и 8) чтобы глаз оставался на каждой части столь долго, пока 9) не будет верно схвачен весь предмет, в его различных подробностях. Если эти условия будут строго соблюдаться, то рассмотрение предмета будет успешно; если же не будет доставать какого-либо из этих условий, то наблюдение либо вовсе не удастся, или удастся только дурно.
14. Если кто-нибудь получил, напр., письмо от своего друга и хочет прочесть его, то должен 1) держать его пред глазами (ибо как мог бы он прочитать письмо, не видя его?); 2) держать его пред глазами в надлежащем отдалении (на слишком большом отдалении сила зрения не в состоянии была бы различать слова); 3) держать его прямо (что видно с искоса, то видно смутно); 4) держать в надлежащем положении (ибо кто мог бы прочитать письмо или книгу, если бы держал их пред глазами вверх ногами или задом наперед?); 5) должен обратить внимание сначала на общее назначение письма: кто в нем пишет, к кому, откуда, когда (без этих предварительных справок едва ли стали бы ему вполне понятны различные частности в письме); 6) потом прочитать всё — не пропуская ничего (иначе читающий не узнал бы, и могло бы случиться, что он не понял бы главного); 7) необходимо, чтобы всё было прочитано по порядку, одна фраза за другой (если кто-нибудь прочтет отрывочно одну фразу в одном месте, другую в другом, то он разрознит смысл целого и спутает его); 8) на отдельных местах следует останавливаться настолько, чтобы понять (ибо если пробежать письмо поспешно, то легко можно пропустить что-нибудь важное); 9) наконец, после того, как узнано всё содержание, надо направить свое внимание на различия частностей, а из них на более или менее необходимые.
15. Из этих наблюдений истекают для обучающих наукам девять весьма полезных правил:
I. Что нужно знать, тому следует обучать.
Ибо если ученику не будут преподавать того, что он должен знать, то откуда он узнает это? Итак, пусть учителя остерегутся скрывать что-нибудь от учеников, либо умышленно, как поступают завистливые и обманщики, либо по небрежности, как это в обычае у тех, которые исполняют свое дело только поверхностно. Здесь нужны верность и усердие.
16. II. Всё, чему учат, должно быть преподаваемо соответственно тому состоянию, в котором находится предмет в то время, и согласно известному его употреблению, —
дабы ученик видел, что то, что он учит, происходит не из Утопии[4], ни заимствовано из Платоновых идей[5], но касается вещей, которые окружают нас в действительности, и истинное знание которых принесет действительную пользу для жизни. Таким образом, дух будет свежее относиться к ним и тщательнее их усвоять.
17. III. Должно учить всему, чему учат, прямым, а не окольными путями.
Это значит: следует смотреть прямо на вещи, а не искоса: когда вещи представляются слитно и неясно, усматриваются напряженным взглядом. Итак, до́лжно пред учащимися ставить вещи по их существу, просто, не облекая их словами, метафорами, уподоблениями и гиперболами; последние могут иметь применение лишь в том случае, когда идет речь о предметах возвышенных, или когда они должны быть возвышены, восхвалены, или принижены, а не тогда, когда эти вещи предлагают для познания, — здесь необходимо относиться к ним прямо, с лица.
18. IV. То, чему учат, должно быть сообщаемо так, как оно есть и происходит, то есть в причинной связи (per causas).
Ибо наиболее совершенно то познание, в котором познают вещь такой, какова она есть; если бы ее изучали иначе, то это было бы не познание, а заблуждение. Но каждая вещь должна быть такова, какой она образовалась; если бы она была иной, то следовало бы заключить, что она извратилась в своем развитии. Но каждая вещь имеет свои основы для возникновения. Итак: излагать основания какого-нибудь предмета— значит преподавать истинное познание вещи, соответственно правилу: «Знать — значит постигать вещи по их причинам» и еще: «Причина есть путеводительница ума». Итак, всего лучше, легче и вернее познать вещи так, как они образовывались; подобно тому, как и желающий прочесть письмо должен держать его в том же положении, в каком его писали; ибо затруднительно читать обернутый кверху ногами лист. И если таким образом излагают вещь, как она произошла, тогда ее можно понять легко и верно; если же излагать предмет per hysteron-proteron[6] и посредством разнообразных сочетаний, то наверное спутаешь ученика. Итак: Метода преподавания должна следовать методу вещей: предыдущее — раньше, позднейшее — после.
19. V. Всё преподаваемое должно сообщаться сначала в общем очерке, а потом в подробностях.
Основание этого правила уже приведено в XVI-й главе, § 6. Ознакомить с предметом вообще — значит показать, в нем существенное и случайное. Различение существенного совершается посредством вопросов: Что? Каково? Почему? К вопросу «Что?» относится имя, род, действие и цель вещи. К вопросу «Каково?» относится форма или устройство, которые делают вещь пригодною для ее цели. К вопросу «Почему?» относятся условные обстоятельства или те силы, посредством которых вещь достигает своей цели. Например, если я хочу сообщить ученику общее, истинное понятие о человеке, то говорю: «Человек есть 1) высшее создание божье, назначенное для господства над другими созданиями, 2) обладающее свободой выбирать и действовать, 3) одаренное светом разума, чтобы мудрым образом определять свой выбор и свои поступки». Вот общее или основное понятие о человеке, которое заключает в себе всё существенное. Если к этому желают присоединить что-нибудь побочное, то это может вообще совершиться по вопросам: Откуда? Из чего? Когда? и т. д. Затем переходят к частям, — к телу и душе: тело следует рассмотреть по анатомии его отдельных членов; душу объяснить по силам, из которых она состоит. Всё в надлежащем порядке.
20. VI. Части предмета должны быть познаваемы все, даже наименования всякого без упущения, с рассмотрением порядка, положения и связи, какие имеют одни части с другими.
Нет ничего бесцельного; повсюду, даже самая маленькая часть заключает в себе силу большей. Если бы в часовом механизме сломался, погнулся или сдвинулся с места только один зубчик, то наверное вся машина остановилась бы; в живом теле уничтожение одного члена расстроило бы общую его жизнь; в связной речи часто самая маленькая частица (предлог или союз) может изменить или извратить весь смысл речи. И так везде. Следовательно, полное знание какого-нибудь предмета достигается только познанием всех частей, существа и цели каждой из них.
21. VII. Всё должно быть преподаваемо одно за другим; в одно время — не более одного предмета.
Как в зрении нельзя рассматривать одновременно два или три предмета, не испытывая при этом рассеяния и сбивчивости (тот, кто читает книгу, не может одновременно читать на двух страницах, ни даже две совершенно близко лежащие одна возле другой строки, ни даже два слова, ни даже две буквы разом, но постоянно одну за другою), так точно и дух не может в одно время созерцать более одной вещи. Итак, для ясного уразумения различий в предметах, следует переходить от одного предмета к другому, дабы не были разом обременяемы умы учеников.
22. VIII. На каждом предмете следует останавливаться до тех пор, пока он не будет изучен.
Ничто не совершается в мгновение; ибо всё совершающееся совершается посредством движения; движение же идет вперед только постепенно. Поэтому, следует останавливаться с учеником на каждом отделе науки до тех пор, пока он вполне не узнает его и не будет сознавать своего знания. Это совершается посредством затверживания, спрашивания и повторения, пока не приобретается прочное знание (как это было показано в XVIII главе, в 10 правиле).
23. IX. Различия предметов должны быть передаваемы отчетливо, дабы знание всех вещей было определенное и ясное.
Много смысла заключается в следующем положении: «Кто хорошо различает, тот хорошо и учит». Множество предметов подавляет учащегося, разнообразие же смущает его, если не будут употребляемы противодействующие средства: в первом случае — порядок, чтоб одно начиналось после другого, во-втором — внимательное отыскивание различий, дабы становилось очевидно, чем один предмет отличается от другого. Именно это обусловливает точное, ясное и определенное знание; ибо разнообразие и действительность вещей зависят от их различий (как об этом было говорено выше, в главе XVIII — положение 6).
24. Но так как не всякий одарен способностью исполнять с полным уменьем свою учительскую должность, то необходимо все проходимые в школах учебные предметы изложить по этим законам методики, дабы не так было легко уклониться от цели. Если бы эти правила строго были установлены и выполнялись, то посетитель, допущенный в королевский замок, для осмотра его, осмотрел бы без затруднения и без скуки всё находящееся в замке, — картины, резьбу, ковры и другие украшения, если бы ему было дано достаточно на то времени; точно также и юноша, вступивший на поприще света, легко был бы в состоянии обнять и уразуметь всё изобилие вещей и затем, как ясно видящий, обозревать творения бога и произведения человека.
Примечания
править- ↑ Переводим: воображение, потому что не считаем верным выражение текста imaginativam, находящееся в употребляемом нами издании соч. Коменского: по смыслу текста, здесь, очевидно, следует imaginationem.
- ↑ Nihil est in inblleetu etc: это выражение обыкновенно несправедливо приписывается Локку, как и другое выражение: Mens sanain corpore sano, также раньше Локка высказанное Коменским.
- ↑ Роберт Флют или De fluctibus, физик и D-r med. в Оксфорде, родился в 1574 го в Мильгэте (в Англии, в графстве Кент); объездил Францию, Испанию, Италию и Германию, и в 1605 г. практиковал в Лондоне; был известен своими познаниями в математике и в механике. Он умер 8 сентября, 1537. В Meteorologia cosmica Флютт сделал попытку наглядно объяснить происхождение метеорологических явлений. Конечно, эта попытка, при тогдашнем состоянии естествознания, не могла быть удачной; но Коменский указывает на этот труд, как на пример, попытку применения принципа наглядности в издании учебных пособий, получивших в наше время столь широкое развитие.
- ↑ Утопия. Об этом острове Фома Мур написал на латинском языке, появившийся сначала в Левене, в 1516 г., политический роман: «О лучшем состоянии государства и об острове Утопии». Поэт-писатель воспользовался Утопией, чтобы наглядно выразить практическое применение своих политических воззрений; разумеется, Утопия есть чистое произведение фантазии.
- ↑ Платоновы идеи. Платон, величайший философ и один из величайших умов человечества, в своем знаменитом учении об идеях возвышается над явлениями чувственного мира, который является ему только царством теней, темной пещерой, и над которым высоко возносится мир идей, как царство истинной действительности и в тоже время мир вечно совершенного и прекрасного. Как ни возвышенно это учение, как ни обаятельно оно для фантазии, но для ума, опирающегося на реальные, положительные основы, каков ум Коменского, утверждающий истинность и достоверность познания на индукции, на свидетельстве внешних чувств, идеальное учение Платона есть фантастическое построение воображения. Немецкие переводчики Коменского в этом месте находят нужным защищать Коменского от предположения, будто он слишком легко и пренебрежительно относится к Платону. Но взгляд Коменского так ясен и положителен, что не нуждается в защите.
- ↑ Per ὕστερον πρὸτερον — собственно: через переднее — заднее — гистерология, — грамматическая фигура, заключающаяся в том, что последнее делают первым.
