Содержаніе. Наконецъ поэты вступаютъ въ послѣдній четвертый отдѣлъ девятаго круга — въ Джіудекку, названную такъ по имени Іуды Искаріотскаго; здѣсь совершается казнь надъ величайшими грѣшниками — измѣнниками своимъ благодѣтелямъ и Богу. Въ различныхъ положеніяхъ совершенно затертые льдом, они просвѣчиваютъ какъ пузырьки въ стеклѣ. Виргилій указываетъ Данту на твореніе, имѣвшее когда-то прекрасный ликъ — на Люцифера, который въ сумракѣ воздуха представляется поэту вдали какъ мельница, движущая крыльями. Сильный вѣтръ заставляетъ Данта укрыться за Виргиліемъ. Межъ тѣмъ гигантскій образъ Люцифера становится явственнѣе: онъ до полугруди возстаетъ надъ ледяной пещерой; на головѣ его три лица: красное, черное и блѣдно-желтое, и подъ каждымъ лицемъ по парѣ крылъ безперыхъ какъ у нетопыря: изъ подъ нихъ дуютъ три вѣтра и замораживаютъ Коцитъ. Въ каждой пасти у него по грѣшнику: въ красной Іуда, въ черной Брутъ, въ блѣдно-желтой Кассій. — Наступаетъ ночь, и поэты, обозрѣвъ преисподнюю, готовятся къ выходу изъ ада. Данте обхатываетъ руками шею Виргилія и въ ту минуту, когда распахнулись крылья Люцифера, Виргилій хватается за шерсть его тѣла: такимъ образомъ онъ спускается сверху внизъ до бедръ чудовища. Достигнувъ этой точки, соотвѣтствующей центру земли и вселенной, Виргилій опрокидывается головою туда, гдѣ были его ноги, и отсюда какъ отъ центра тяжести начинаетъ восходить снизу вверхъ къ другому полушарію, хватаясь за клочья шерсти чудовища и идя по нимъ какъ по лѣстницѣ. Выйдя сквозь отверстіе скалъ въ цилиндрическій узкій ходъ, ведущій на южное полушаріе, Виргилій сажаетъ ученика на уступъ скалы; Данте поднимаетъ очи и съ изумленіемъ видитъ ноги Люцифера, поднатыя къ верху. Виргилій объясняетъ ему это явленіе, а вмѣстѣ съ тѣмъ излагаетъ космологію земнаго шара, замѣчая, что солнце уже взошло. Потомъ начинаютъ они свое восхожденіе къ южному полушарію по направленію потока, бѣгущаго по цилиндрическому подземному ходу спирально въ адъ и оглушающаго этотъ ходъ своимъ ропотомъ. Наконецъ Данте видитъ сквозь круглое отверстіе бездны прекрасныя свѣтила, украшающія небо, и предъ разсвѣтомъ выходитъ къ подножію горы Чистилища и созерцаетъ звѣзды.
1 «Vexilla regis prodeunt inferni
На встречу къ намъ!» я сказалъ учитель мой:
«Направь же взоръ къ нему сквозь мракъ вечерній.»
133 Мой вождь и я сей тайною тропою
Спѣшили снова выйдти въ Божій свѣтъ,
И, не предавшись ни на мигъ покою,
136 Взбирались вверхъ, онъ первый, я во слѣдъ
Пока узрѣлъ я въ круглый выходъ бездны
Лазурь небесъ и дивный блескъ планетъ
139 И вышли мы, да узримъ своды звѣздны.
Комментаріи.
[283]1. Vexilla regis prodeunt inferni — начало нѣсколько измѣненнаго Дантомъ
[284]католическаго гимна; слова эти значатъ въ переводѣ: звамена ада приближаются къ намъ.
4—6. Не безъ умысла сравненъ Люциферъ съ мельницею, если вспомнить, что онъ зубами дробитъ по грѣшнику въ каждомъ изъ трехъ своихъ зѣвовъ Копишъ.
8. «Адскій вѣтръ, волновавшій, какъ мы видѣли, сперва море житейское (Ада I, 22—24), потомъ укрощенный блескомъ божественной молніи (Ада III, 133—134), и наконецъ явленіемъ божественнаго посла (Ада IX, 64—72), теперь съ большею яростію повѣялъ на поэта; но онъ беретъ въ защитники Виргилія, разумъ человѣческій, и смѣло идетъ ему на встрѣчу.» Копишъ.
10—13. Поэты вступаютъ въ послѣднее отдѣленіе Коцита, въ такъ-наз. Джіудекку (ст. 117), гдѣ казнится грѣхъ высочайшаго эгоисма — измѣна благодѣтелямъ и Богу. «Здѣсь полнѣйшая замкнутость души самой въ себѣ: все горе здѣсь таготѣетъ прямо на сердце; здѣсь грѣшники вполнѣ оцѣпенѣли во льду своихъ грѣховъ; здѣсь никакое человѣческое движеніе не имѣетъ уже мѣста: все тутъ окаменѣло какъ отъ окаменяющаго взгляда Медузы (Ада IX, 56—61 и примич.)» Копишъ.
17—18. Это созданіе, когда-то прекраснѣйшее и свѣтлѣйшее изъ Ангеловъ, теперь безобразнѣйшее чудовище, есть самъ Люциферъ, Вельзевулъ, Дисъ (имена у Данта однозначущія); возмутившись противъ своего Создателя, онъ вмѣстѣ съ своимъ воинствомъ былъ свергнутъ въ эту пропасть Архангеломъ Михаиломъ (Ада VII, 12).
[285]30—33. Принявъ величину гигантовъ, по вышепреведенному расчисленію (Ада XXXI, 59 и пр.), въ 54 париж. фута, а длину человѣка обыкновеннаго роста въ 72 дюйма или 6 футовъ, найдемъ, что рука Люцифера по малой мѣрѣ должна равняться или 486 пар. футамъ, а какъ рука составляетъ длины тѣла, то выходитъ, что весь ростъ Люцифера равняется 1458 париж. футамъ, или 810 браччіямъ. Филалетесъ.
35. Въ подлин.: S' el fu si bel, com' egli è ora brutto; простой народъ въ Неаполѣ и до сихъ поръ называетъ Сатануbrutto fatto.
38—44. Древніе комментаторы видѣли въ красномъ лицѣ символъ гнѣва, въ блѣдно-желтомъ символъ зависти, въ черномъ символъ праздности и лѣни. По толкованію Ломбарди, различные цвѣта лицъ обозначаютъ три тогда единственно извѣстныя страны стараго свѣта, на которыя жадными глазами смотритъ Люциферъ: красное сооотвѣтствуетъ розовому цвѣту лица Европейцевъ, блѣдно-желтый
[286]цвѣту азіатскаго или монгольскаго племени, черный цвѣту Мавровъ и Негровъ. Если допустить, что поэты спустились въ адскую бездну изъ Италіи, обратившись лицемъ къ Іерусалиму (черезъ который, по представленію Данта, проходитъ продальная ось ада), и теперь, описавъ почти полную спираль (какъ можно заключить изъ Ада XIV, 127), опять идуть въ прежнемъ своемъ направленіи, т. е. обратившись лицемъ къ Іерусалиму, то лице Люцифера, обращенное къ Азіи, направлено на право, а лице, обращенное къ Африкѣ, — на лѣво. Филалетесъ.
45. Т. е. было черно, какъ у народовъ, обитающихъ у водопадовъ Нила.
55. Мяло (maciulla), орудіе, которымъ мнутъ ленъ, или пеньку.
37—64. «Чудовищный образъ Люцифера задуманъ по идѣе весьма глубокомысленной. Вооруженный безперыми крыльями, свойственными только птицамъ ночи, чѣмъ болѣе усиливается онъ взлетѣть на нихъ, тѣмъ болѣе чувствуетъ вѣчную свою неволю; ибо потокъ грѣховный, имъ же возбуждаемый (Ада XIV, 112 и прим.), обратно устремлаетъ къ нему свои волны, которыя и замерзаютъ въ мертвый ледъ отъ вѣянія крылъ его — прямая противоположность тому потоку блаженства, который, исходя свыше, животворитъ вселенную (Рая XXX, 61). Какъ прекрасенъ былъ некогда Люциферъ,
[287]такъ теперь онъ гнусенъ. Безобразно-страшнымъ чудовищемъ воздымается онъ въ средоточіи вселенной, въ центрѣ тяжести амфитеатра адскихъ круговъ — исполинскій символъ самой черной совѣсти. Въ каждомъ лизъ трехъ своихъ зѣвовъ онъ терзаетъ по одному грѣшнику; но, самъ мучитель, плачетъ на себѣ испытуя жесточайшую муку, плачетъ кровавыми слезами, орошающими три соединенныя вмѣстѣ лица его! Мудрость божественная уже не свѣтитъ ему, мысль о Божіемъ всемогуществѣ есть его огнененная мука, а отъ святой любви божественной онъ самъ отложился: такимъ образомъ испытуетъ онъ самъ на себѣ всѣ казни своего тройственнаго царства — тьму, жаръ и холодъ (Ада III, 87 и пр.). Изъ очей его чернаго лица льются слезы его чувственнаго ослѣпленія; слезами кроваво-огненнаго лица онъ оплакиваетъ свое дерзновенное насиліе; блѣно-желтый заливается слезами его обмана. Этимъ тремъ грѣховнымъ побужденіямъ соотвѣтствуютъ и три бури, возбуждаемыя его крылами; имъ же соотвѣтствуютъ и три чудовища первой пѣсни: обезумливающій сладострастіемъ Барсъ, угрожающій насиліемъ Левъ и, мать обмана, губительная своею скупостью Волчица. Три грѣшника испытываютъ злѣйшую муку въ тройственной пасти Люцифера: въ передней — Іуда, предатель своего Божественнаго Благодѣтеля и царствія Божія: за то и казнь ему изъ всѣхъ жесточайшая; другіе два виновны передъ свѣтскою властію Римской Имперіи, какъ измѣнники своей верховной главѣ и благодѣтелю Цезарю; они висятъ внизъ головами: увлеченный страстями Брутъ изъ черной, дѣйствовавшій по холодному ращету Кассій изъ блѣдно-желтой пасти. Такъ на самомъ дне ада Данте является въ одно время и христіаниномъ и гибеллиномъ.» Копишъ.
68. И такъ время теперь между 5 и 6 часомъ вечера 26 Марта, 6 или 9 Апрѣля; слѣд. теперь опять ночь, какъ и въ началѣ замогильнаго странствованія,
[288]изъ чего заключить должно, что Данте находился въ аду 24 часа, изъ которыхъ 12 употреблено на прохожденіе шести верхнихъ и 12 на прохожденіе трехъ нижнихъ круговъ (Ада II и XI). Филалетесъ.
76—77. Т. е. до бедреннаго сочлененія, которое положеніемъ своимъ соотвѣтствуетъ почти срединѣ тѣла.
78—80. Если вообразимъ себя въ центрѣ земли, то для того, чтобы перейдти на другое полушаріе, мы действительно не можемъ представить себѣ другаго средства, кромѣ того, къ которому прибѣгаетъ теперь Виргилій, т. е. мы должны перевернуться такъ, чтобы голова была тамъ, гдѣ прежде были ноги. Потому очень естественно, что Виргилій опускался внизъ до тѣхъ поръ пока не достигъ центра земли, а потомъ, перепрокинувшись, и миновавъ эту точку, долженъ былъ подыматься вверхъ, хотя и въ томъ и въ другомъ случаѣ двигался все по одной линіи. Столько же естественно и то, что такъ какъ средина Люцифера совершенно соотвѣтствуетъ центру земли, и такъ какъ верхняя половина его тела находится внутри нашего, а нижняя внутри другаго полушаря, то путники, перешедши этотъ пунктъ, должны видѣть ноги Люцифера поднятыми вверхъ. Впрочемъ все это имѣетъ и нравственный смыслъ. Средоточіе земли, по представленію поэта, есть не только центръ тяжести физической, но и духовной,— центръ, къ которому тяготѣетъ все матеральное, грѣховное, тогда какъ все очищенное оть грѣха, все чистое и духовное, представителемъ коему самъ Данте, стремится къ небу и притомъ дорогой діаметрально противоположной той, которая ведетъ къ началу грѣха — Люциферу.
[289]Это двѣ духовныя силы центробѣжная и центростремительная господствуютъ по всей поэмѣ. Штрекфуссъ.
93. Т. е. центръ тяготѣнія всего міра (по представленію поэта).
96. Третій часъ (въ подлин.: a mezza terza), т. е. часа по восхожденіи солнца (т. е. уже утро), смотря потому, въ какомъ мѣсяцѣ примемъ начало странствія Данта въ — Мартѣ или Апрѣлѣ: если въ Мартѣ, то теперь на южномъ полушаріи часа утра, а на нашемъ часа вечера; а если въ Апрѣлѣ, то теперь 8 часовъ утра на южномъ и 10 часовъ вечера на нашемъ полушаріи. Филалетесъ.
105. Поэты употребили только часа на путешествіе по клочьямъ шерсти
[290]Люцифера, а между тѣмъ солнце перешло уже отъ вечера къ утру: это удивляетъ Данта; но Виргилій (ст. 118) объясняетъ ему, что если на одномъ полушаріи ночь, то на другомъ день, особенно у антиподовъ. Такъ какъ поэты вышли на южное полушаріе въ точкѣ совершенно противоположной той, въ которой они вошли въ адъ на нашемъ полушаріи, то очевидно, что на сколько впередъ подвинулся день на одной сторонѣ земли, на столько подвинулась ночь на другой.
114. По представленію поэта, Іерусалимъ съ горою Голгоѳою составляетъ средоточіе и высшую точку, нашего (европейскаго) полушарія, тогда какъ противоположное полушаріе, согласно съ мнѣніемъ тогдашнихъ географовъ, покрыто моремъ. «Ista est Jerusalem, in medio gentium posui eam et in circuitu ejus terram.» Vulg. Ezech. V, 5. Антиподомъ Іерусалиму служитъ гора Чистилища.
115. Имя Христа ни разу не упоминается во всемъ дантовомъ Адѣ. Ломбарди.
116—117. Центръ земли помѣщенъ, съ одной стороны, между Коцитомъ или Джіудеккою, а съ другой — между тѣмъ мѣстомъ, куда вышли поэты,
[291]миновавъ центръ (ст. 85): это-то мѣсто и называетъ Данте другимъ лицемъ Джіудекки, ибо оно имѣетъ тоже положеніе, туже величину и на столько же отстоитъ отъ центра земли, какъ и самая Джіудекка.
121—126. Различное отношеніе двухъ полушарій произошло, по представленію Данта, слѣдующимъ образомъ: Люциферъ свергнутъ съ неба на полушаріе, противоположное европейскому, при чемъ онъ погрузился въ землю, какъ стрѣла, головою внизъ, такъ, что голова его обращена къ европейскому, а ноги къ южному полушарію. Часть суши, покрывавшей до его паденія южную половину земнаго шара, въ ужасѣ устремилась къ нашему полушарію и на немъ поднялась въ гору Сіонъ; большая же часть суши покрылась моремъ. Но часть земли, вытѣсненная Сатаною, отхлынула въ вышину позади падшаго, образовавъ въ землѣ цилиндрическій ходъ, въ которомъ теперь поэты, а на южномъ полушаріи, обращенномъ къ поэтамъ, поднявшись въ гору Чистилища.
127—128. Отъ Люцифера ведетъ на другое полушаріе цилиндрическій ходъ, коего длина равняется длинѣ всего ада, или, другими словами, отдаленіе отъ поверхности земли нашего полушарія до средины Люцифера равняется отдаленію средины Люцифера до поверхности другаго полушарія, именно и то и другое равно радіусу земли, или половинѣ ея діаметра.
130. Какъ слезы статуи Времени съ горы Иды на ос. Критѣ (Ада XIV, 94—120 и пр.) текутъ съ нашего полушарія въ адъ, гдѣ сливаются въ четыре адскія рѣки: такъ точно и съ южнаго полушарія происходитъ ручей съ горы Чистилища и течетъ въ адъ до его центра. Этотъ ручей означаетъ, по объясненію комментаторовъ, слезы раскаянія, текущія въ мракъ забвенія и замерзающія у ногъ Вельзевула, отца грѣховъ.
[292]139. Такъ какъ время, когда вышли поэты изъ ада близко къ восходу солнца, какъ показываетъ первая пѣснь Чистилища, то значитъ, что теперь 27 Марта, 7 или 10 Апрѣля (рано утромъ на южномъ полушаріи, или вечеръ въ Іерусалимѣ), смотря потому, какое примемъ изъ трехъ мнѣній касательно перваго дня замогильнаго странствованія Данта. Изъ этого далѣе видно, что Данте употребилъ еще 24 часа для восхожденія отъ центра земли къ южному полушарію: медленность эта объясняется трудностію восхожденія, а съ тѣмъ вмѣстѣ имѣетъ и глубокій нравственный смыслъ. «Lata porta, et spatiosa via est, quae ducit ad perditionem, et multi sunt, qui intrant per eam. Quam angusta porta, et arcta via est, quae ducit ad vitam; et pauci sunt, qui inveniunt eam!» Vulg. Evang. sc. Matth. Cap. VII. 13—14.
