[192]Содержание. Мгновенное смущение Вергилия устрашает Данта; но он снова ободряется нежным взором своего учителя. Поэтам предстоит выйти из седьмого рва по страшному обвалу, произшедшему от падения моста над этим рвом. С помощию Вергилия, Данте наконец восходит с большим трудом на следующий мост, перекинутый через седьмой ров; а так как ров этот необыкновенно темен, то поэты, перейдя мост, восходят на внутреннюю ограду рва. Седьмой ров весь кипит змеями, между которыми бегают в ужасе взад и вперед грешники: это тати. Руки у них связаны змеями за спиною; змеи впиваются им в чресла, клубятся у них на груди в подвергают их разновидным превращениям. Так, в глазах Данта, змея кидается на одного из грешников, язвит его в шею, и тать, запылав, рассыпается пеплом; но пепел собирается сам собою и грешник опять получает свой прежний вид: это тень пистойского святотатца из партии Черных Ванни Фуччи. Он предсказывает Данту будущую судьбу Белых и Черных, при чём, желая опечалить поэта, говорит в особенности о предстоящем поражении его партии.
1 В том месяце, как солнце в Водолее
Златит власы на пламенном челе
И снова день становится длиннее;
145 Изъ Вальдимагры, что въ туманахъ тонетъ,
Подниметъ Марсъ грозы кровавый паръ
И на поля Пичено вновь застонетъ
148 Бурь яростныхъ неистовый разгаръ
И весь туманъ съ полей разсѣетъ вскорѣ
И Бѣлымъ страшный нанесетъ ударъ.
151 Такъ говорю, чтобъ ты извѣдалъ горе!» —
Комментаріи.
[192]1—15. В последней трети Января солнце вступает в созвездие Водолея, в котором оно и остается в первые две трети следующего месяца. И так время, о котором здесь говорится, есть половина Февраля, когда ночи, за исключением утренних и вечерних сумерок, длятся почти 12 часов. В эту пору солнце в Италии пригревает уже так сильно, что снег составляет большую редкость: потому-то так и удивился бедный пастух, глядя на нивы, побелевшие от утреннего инея; но удивление его быстро проходит, ибо с восхождением солнца исчезает иней. Эта прелестная картина из сельской жизни отлично выражает состояние души поэта. Привыкнув видеть Вергилия всегда невозмутимо-спокойным, Данте вдруг замечает смущение в его лице (Ада XXIII, 146), и, полагая, что оно происходит от невозможности взойти на страшный обвал горы, приходит в состояние того пастуха, который, ожидая с нетерпением возврата весны, вдруг видит побелевшие от инея, как от снега, нивы. Но смущение Вергилия не продолжительнее существования инея, и вскоре светлый лик его успокаивает тревогу Данта. Штрекфусс.
[193]5Сѣдому брату, т. е. снѣгу. Въ подлин.: sua sorella bianca: снѣгъ въ италіан. женскаго рода, какъ и иней (brina).
6. Въ подлин.: Ma poco dura alla sua penna tempra — слово въ слово: но мало длится раскепъ его пера.
[194]31—33. Путь этотъ до того былъ труленъ, что не только лицемѣры, одѣтые въ свинцовыя рясы, не могли бы идти по немъ; но даже мы — Виргилій, легкая тѣнь, а я, имъ влекомый и поддерживаемый — едва могли по немъ двигаться.
37—40. Осьмой кругъ (Злые-Рвы) идетъ наклоненною плоскостію къ окраинѣ колодезя; потому внѣшняя ограда каждаго рва всегда ниже, нежели ограда внутренняя (Ада XVIII, 1 и прим.). Такое устройство Злыхъ-Рвовъ имѣетъ значеніе и нравственное: путь къ худшему всегда легче, нежели путь къ лучшему (Ада I, 26—30 и прим.). Копишъ.
51. «Quoniam spes impii tamquam lanugo est, quae a vento tollitur; et tamquam spuma gracilis, quae a procella dispergitur; et tamquam fumus, qui a vento diffusus est; et tamquam memoria hospitis unius diei praetereuntis.» Vulg. Sapient. Cap. V, 15.
[195]55—57. Намекъ на будущее восхожденіе Данта отъ Люцифера (Ада XXXIV, 82) на вершииу горы чистилища (Чист. XXVII, 124).
61. Поеты восходятъ на утесъ, который, образуя мостъ, ведетъ черезъ седьмой ровъ и коего продолженіе разрушено надъ шестымъ рвомъ (Ада XXIII, 136).
[196]82. «Въ седьмомъ рвѣ казнятся тати: одни изъ нихъ превращены въ змѣй, другіе еще носятъ человѣческій образъ; отъ взаимнаго столкновенія они подвергаются безконечно-разнообразнымъ превращеніямъ, переходятъ изъ однаго вида въ другой, сливаются въ необыкновенные образы, спутываютъ, ненавидятъ и губятъ одинъ другаго. Читая эту и слѣдующую пѣсни, съ одной стороны, изумляешься необыкновенной ясности, съ которою выражено одно изъ причудливѣйшихъ созданій воображенія; съ другой, при разсматриваніи болѣе внимательномъ, убеждаешься, что и эта картина, дивная и вмѣстѣ ужасная, не есть пустая игра фантази, но что, напротивъ того, изображаетъ съ поразительною вѣрностію природу здѣсь наказуемаго порока и людей, ему преданныхъ. Кому не извѣстно, какое сильное вліяніе имѣютъ одинъ на другаго воры, дѣйствующіе за одно шайками? какъ ловко передаютъ они другъ другу свой языкъ, свои пріемы и хитрости, перемѣняютъ свои роли и, такъ сказать, превращаются одинъ въ другаго? какъ въ самыхъ тесныхъ взаимныхъ связяхъ, необходимыхъ для своего преступленія, презираютъ, ненавидятъ и даже, въ случаѣ нужды, выдаютъ, губятъ одинъ другаго? Хитрые змѣиныя извилины пути, на которомъ дѣйствуютъ тати, ихъ внезапное исчезаніе и потомъ столько же неожиданное появленіе, ихъ безпрестанный страхъ быть открытыми — однимъ словомъ, все, чѣмъ отличается это ремесло постыдное, представлено съ неподражаемымъ искусствомъ въ этой и въ особенности въ слѣдующей пѣсняхъ. Не менѣе глубокій смыслъ имѣетъ и то, что осужденные въ этомъ рвѣ взаимно служатъ орудіемъ своей собственной казни.» Штрекфуссъ.
86—87. Исчисленные здѣсь породы змѣй заимствованы у Лукана и большею частію принадлежатъ баснословію: хелидры — водяныя змѣи; кенкры (cenchris) — испещренныя змѣи; ясулы — змѣи, бросающяся на добычу въ видѣ стрѣлъ или дротиковъ; амфисбены (отъ άμφί и βαίνω) — змѣи одинаково-толстыя къ головѣ и хвосту, почему и думали въ древности, что онѣ могутъ ползать и впередъ и назадъ. Въ подлинникѣ упомянуты еще фареи: вѣроятно, такъ-наз. очковыя змѣи, пріучаемыя нынешними Индусами къ пляскѣ.
89—90. Здѣсь приведены три пустыни, окружающія Египетъ: Ливійская
[197]
налѣво отъ Нила; Аравійская за Чернымъ моремъ (гдѣ, по словамъ Геродота, водились летучія змѣи) и къ югу Эѳіопская. Филалетесъ.
93. Геліотропъ, камень изъ породы ясписовъ, темно-зеленаго цвѣта, имѣвшій согласно съ вѣрованіемъ простаго народа въ средніе вѣка, свойство делать обладателя имъ невидимымъ. Тати не надѣются уже найти какаго нибудь потаеннаго мѣста, или другаго средства, чтобы скрыться отъ змѣй.
Non fruge, neque herbis,
Sed turis lacrimis, et succo vivit amomi.
Haec ubi quinque suae complevit saecula vitae,
Ilicis in ramis, tremulaeve cacumine palmae,
Unguibus et pundo nidum sibi construit ore.
Quo simul ac casias, et nardi lenis aristas,
Quassaque cum fulva substravit cinnama murrha;
Se super inponit, finitque in odoribus aevum.
112—115. Сравненіе съ больнымъ, страждущимъ падучею болѣзнію, которую въ древности и въ средніе вѣка приписывали силѣ демона.
118. Мы неоднократно говорили, что у Данта всѣ грѣшники, согрѣшившіе непосредственно передъ Богомъ, наказуются проявленіемъ Его божественнаго свѣта. Мысли этихъ грѣшниковъ невольно обращаются кь Богу, и вмѣстѣ съ тѣмъ мучатъ, или внезапно уничтожаютъ ихъ. Послѣднее мы видимъ на этомъ святотатцѣ. Онъ похитилъ принадлежащее Богу; потому мысль о Богѣ отнимаетъ у него послѣднюю его собственность — его образъ. Мысль о Богѣ мгновенно уничтожила его въ собственномъ сознаніи: онъ сгараетъ и разсыпается пепломъ; но пепелъ опять собирается (ст. 105), грѣшникъ опять получаетъ прежній образъ, какъ Фениксъ, и получаетъ для того, чтобы снова богохульствовать (Ада XXV, 1—3). Копишъ.
119—120. Опять обращеніе къ правосудію Божественному, какъ при всѣхъ проявленіяхъ пламени въ аду (Ада XIX, 10 и примѣч.).
124—126. Ваннн Фуччи де' Ладзери, побочный сынъ Фуччіо Ладзери изъ Пистойи (почему Данте и нязываетъ его муломъ), одинъ изъ самыхъ свирѣпыхъ приверженцевъ партіи Черныхъ (о происхожденіи партій Черных и
[199]
Бѣлыхъ см. Ада VI, 64, прмѣч.). Согласившись съ двумя молодыми людьми, онъ вызвался убить Фоккаччіа Канчеліери изъ бѣлой линіи; но какъ этотъ скрылся, то они умертвили рыцаря Бертино, за что Фоккаччіа съ своей партіей и племянникомъ Бертино умертвиль Детто изъ черныхъ Канчеліери. Тогда начальство Пистойи, желая положить конецъ этому душегубству, изгнало изъ города обѣ партіи, кромѣ Бертакки, отца Фоккаччіи; но Фреди, одинъ изъ Черныхъ, успѣлъ пробраться въ городъ и закололъ Бертакку, послѣ чего изгнанникамъ дозволено было возвратиться. Началась явная борьба между партіями; при малѣйшемъ поводѣ происходили кровавыя драки; каждое убійство влекло за собою рядъ новыхъ. Такъ, по случаю одно такой стычки, Ванни Фуччи ограбилъ домъ Царино де' Ладзери, перешедшаго къ партіи Бѣлыхъ, и завладѣлъ его боевою лошадью. Въ другой разъ солдаты подесты города хотѣли разогнать толпу вооруженныхъ людей, собравшихся въ домѣ Ладзери: узнавъ объ этомъ, Ванни Фуччи ворвался въ толпу, разогналъ солдатъ и при этомъ убилъ однаго изъ лучшихъ рыцарей подесты, который, видя невозможность обуздать неистовство партій, принужденъ былъ послѣ этого событія сложить съ себя достоинство градоначальника. Мы нарочно привели всѣ эти подробности, чтобы, съ одной стороны, показать, какими страшными смутами волновались въ то время города Италіи; а съ другой, чтобы оправдать передъ читателемъ Данта, присудившаго такую лютую казнь человѣку, причинившему столько бѣдствій Тосканѣ. Филалетесъ.
127—129. Данте, зная Ванни Фуччи какъ человѣка кровожаднаго и грабителя, удивляется, почему онъ помѣщенъ между татями, а не въ седьмомъ кругу между насилователями ближнихъ — разбойниками (Ада XII).
133—135. Онъ стыдится не своихъ убйствъ, но того, что уличенъ въ унизительной кражѣ.
137—139. Вотъ разсказъ древнихъ комментаторовъ объ этомъ событіи:
[200]
однажды, во время карнавала, послѣ шумной пирушки въ домѣ честнаго нотаріуса Ванни делла Моны или Новы, Ванни Фуччи, сговорившись съ двумя товарищами, пробрался въ ризницу собора Св. Іакова, похитилъ оттуда знаменитую церковную утварь и спряталъ ее въ домѣ Ванни делла Моны. Подеста города, узнавъ о покражѣ, велѣлъ схватить многихъ молодыхъ людей, имѣвшихъ худую репутацію, хотя и невинныхъ въ этомъ дѣлѣ, и для полученія сознанія подвергнулъ ихъ столь страшной пыткѣ, что одинъ изъ истязуемыхъ, Рампоно Форезе, умеръ среди истезанія. Между тѣмъ Ванни Фуччи, удалившійся въ это время изъ города, извѣстилъ письмомъ, гдѣ скрывается утварь. Ванни делла Мону схватили и безъ дальнѣйшаго суда повѣсили. Бенвенуто да Имола.
142—151. Считаемъ нужнымь привести здѣсь краткій перечень событій, на которыя намекаетъ Данте. Когда смуты въ Пистойѣ достигли высшей степени (см. выше), одна партія, называвшаяся умѣренною (posati) и болѣе склонная къ Бѣлымъ, принудила старшинъ пистойскихъ передать управленіе городомъ Флоренціи, гдѣ въ то время перевѣсъ былъ на сторонѣ Бѣлыхъ. Присланные Флорентинцами подеста и capitano дѣйствовали сначала въ духѣ умѣренныхъ; но вскорѣ передали всѣ мѣста въ городѣ Бѣлымъ и наконецъ, въ 1301, поставили Андрея Герардини въ подесты Пистойи съ условіемь выгнать окончательно всѣхъ Черныхъ, что и успѣлъ онъ вскорѣ исполнить при содѣйствіи народа. И такъ въ это время «Пистоія разогнала всѣхъ Черныхъ» (ст. 143). Между тѣмъ въ самой Флоренціи произошелъ переворотъ въ пользу Черныхъ (Ада VI, 64, примѣч.), на что намекаетъ слѣд. стихъ. Однакожъ Пистаія все еще оставалась во власти Бѣлыхъ; но вскорѣ принуждена была начать войну съ Флорентинцами, которые, соединившись съ Луккійцами, начали отнимать у нее крѣпости одну за другою. Особенно долго защищался замокъ Серравалле противъ соединенныхъ войскъ луккскихъ и флорентинскихъ подъ предводительствомъ маркиза Мороелло Малеспины. Наконецъ, въ 1303, осаждена была и самая Пистоія; Луккйцами предводительствовалъ опять маркизъ Малеспина. Послѣ долгой обороны, голодъ наконецъ заставилъ Пистойцевъ сдаться съ условіемъ, чтобъ Бѣлымъ были оставлены два замка въ горахъ (въ такъ-наз. Montagna). Вслѣдъ за тѣмъ были изгнаны всѣ Бѣлые какъ изъ Пистойи, такъ и Флоренціи; домы ихъ разрушены, а имущество конфисковано. Филалетесъ.
[201]145—146. Данте сравниваетъ маркиза Малеспину, коего владѣнія находились въ Вальдимагрѣ, съ паромъ, скопившимся въ этой долинѣ въ грозовыя тучи, разразившіяся наконецъ бурею въ полѣ Пичено около Фачеккіо, гдѣ Бѣлые окончательно были разбиты, и это пораженіе было причиною изгнанія этой партіи изъ Флоренціи (Villani, lib. VIII, cap. 44). Можетъ быть, подъ кровавымъ паромъ Данте разумѣетъ Черныхъ. Замѣчательно также, что Виллани упоминаетъ о кометѣ, явившейся въ 1301 и сопровождавшейся чернымъ дымомъ, что принимали за дурное предзнаменованіе, тѣмъ болѣе, что она явилась въ томъ мѣсяцѣ, когда Марсъ и Сатурнъ сходились въ созвѣздіи Льва. Не на это ли явленіе природы намекаетъ Данте? Филалетесъ.
