На войне он. Год уж минул.
Нет его: быть может, сгинул.
Дни-то юности летят.
Дочь! Смотри! От князя — сват.
Князь уж дома. Князь пирует.
Дева бедная горюет,
Исхудала, извелась;
Слёзы катятся из глаз.
Огнемётная зеница
Стала мутная водица;
Лик, что полной был луной,
Тощ как месяц молодой.
Красота уйдёт — не схватишь
И здоровьице утратишь!
Плачет мать с исходом сил.
Ксёндз уж свадьбу огласил.
Едут гости с шумом, с громом,
А невеста как во сне:
«Мне могила будет домом,
Гроб постелью будет мне
На кладбище путь мой, в яму,
А не к свадебному храму.
Он не жив — умру и я.
И тебе, о, мать моя,
Скоро быть от скорби в гробе.
Нам не жить! Умрём мы обе». —
«Дочь! Иди! Тебя уж вот
Ксёндз на исповедь там ждёт».
Как тут быть? — Кума приходит;
Ведьма старая — она
Вмиг напасти все отводит,
Колдовству научена:
«Прочь ксёндза! Иная мера
Тут нужна: уж знаю я.
Бог и вера — вздор, химера!
Помощь вас спасёт моя:
Чары надобны при этом;
Нужны: папоротник с цветом,
Приворотная трава,
Да волшебные слова.
Всё кума вам сделать в силах.
Предоставьте ей всё знать!
Ваше ж дело — принимать
Лишь подарочки от милых.
Ты волос его возьми,
В змейку свей их и сожми,
Да на счастьице невесте
Два свяжи колечка вместе!
Да из левой ты руки
Каплю крови извлеки!
Мы над змейкой — для свиданья —
Станем делать заклинанья,
Сквозь колечки станем дуть,
И хоть он в могиле будь —
Всё ж придёт и из могилы
Он — твой суженый, твой милый,
И вам вместе — общий путь!»
И девица делом грешным
Занялась — и уж ездок
Мчится к ней галопом спешным…
Чу! Дверей её замок
Щёлкнул… Не мертвец ли это?
Не с того ли прибыл света?
Всё утихло. Спят и псы.
Всё уснуло: ей не спится.
Полночь пробили часы.
Ожиданьем грудь томится…
Чу! Вот кто-то загремел…
Едет… Брякают подковы…
Боязливо пёс дворовый
Заворчал — и присмирел.
Вот внизу — шаги и шорох!
Вот уж в длинных коридорах
Стук походки слышен ей!
Трое вслед затем дверей
Отперлось поочерёдно:
В белом весь и ликом бел,
В спальню он войдя свободно,
Близ неё на ложе сел.
Час за часом так приятно
Льётся быстрым ручейком
И уходит невозвратно.
Конь заржал, сова потом
Прокричала; не забыли
Чтоб часов, часы пробили.
«Я заехал по пути.
Конь мой ржёт. Пора. Прости!
Иль вставай! Садись со мною
На коня! Дели мой путь —
Путь последний под луною —
И моею вечно будь!»
Светит месяц. Поскакали.
Лес. Поля. Те едут дале.
Едут; едут… Где ж конец?
Может быть, ездок — мертвец!
Конь как вихрь несётся полем:
«3наю-де кого несу!» —
Вровень он с крылом сокольим
Мчится лесом. Глушь в лесу.
Через мрачные притоны,
Где сосновый лес так дик,
Перепуганной вороны
Иногда раздастся крик;
Да порою издалече,
Где с лозой срослась лоза,
Как мерцающие свечи
Волчьи светятся глаза.
«Конь мой, конь, скачи быстрее!
Вот уж месяц, став бледнее,
Сходит с облачных высот!
Прежде ж, чем он западёт
И сокроется от взгляда —
Десять скал ещё нам надо,
Десять рек и девять гор
Миновать. Во весь опор
Мчись, о конь мой! Месяц никнет;
Через час петух, гой, крикнет». —
«Но куда, о, милый мой,
Ты везёшь меня?» — «Домой.
На горе стоит Миндовгва
Дом мой[1]. Днём к нему дорога
Всем открыта; ночью ж в дом
Езжу я один тайком». —
«За́мок там с землёй своею
Ты имеешь?» — «О имею,
И на веки он веков
Крепко замкнут без замков». —
«Милый мой! Трудна дорога:
Тише! Тише! Ради Бога.
Мне держаться тяжело,
Сзади сидя за тобою». —
«Правой, милая, рукою
Ухватись ты за седло!
Ах! Да в ней ты держишь что-то:
Верно ларчик свой с работой?» —
«Нет, молитвенник святой». —
«Вот ведь лишний груз какой!
Тише ехать как могу я,
За собой погоню чуя?
Слышишь? Вот перепрыгнуть
Должен конь: пред нами — бездна.
Эта книжка бесполезна.
Брось её, чтоб как-нибудь
Сбавить груз коню лихому
К перескоку роковому!» —
Пал молитвенник во прах:
Конь летит во весь размах,
И, как будто бы избавлен
От всего, чем был он сдавлен, —
Вдруг раскидкой лёгких ног
В десять сажень дал скачок.
В изворот от изворота
Едут двое чрез болота
За блудящим огоньком;
Огонёк проводником
Служит им и бледным пылом
В даль ведёт их по могилам;
Синеватый льёт он свет:
Те — за этим светом вслед.
«Милый! Милый! Я в тревоге.
Чай, на этакой дороге
Человечьего следа
Не бывало никогда?» —
«Бегство… Что тут думать много?
Беглецам везде дорога.
Беглецов ведёт домой
Путь извитый — непрямой;
И следов здесь вдоль дороги
До жилища моего
Человеческие ноги
Не явили — оттого,
Что для пешего народа
Нет в мои владенья входа;
Средь своих я волостей
Принимаю коль гостей,
То туда не пеших просят:
Их иль ввозят или вносят;
Для богатых — пышный цуг,
А для бедных — руки слуг.
Конь мой, конь, скачи быстрее!
Неба край уж стал светлее;
Близок день; заря горит;
Медь уж скоро возвестит
Время скучного обряда.
Две скалы до той поры,
Две реки и две горы
Миновать ещё нам надо.
Мчись во весь свой конский дух!
Через час — второй петух». —
«Милый! Милый! Конь наш рвётся
В сторону: держи его,
Он пугается… Чего?
Я не знаю… Иль придётся
Пострадать мне… Видишь, стал
Как брыкаться он ногами!
Надо мною ж рёбра скал
И деревья тут с сучками:
Зацеплюсь я на беду —
И погибну, пропаду». —
«Конь, мой друг, боится блеску,
Даже утро не любя.
Что я вижу за привеску
На руке-то у тебя?
Шнур какой-то, вроде плётки!» —
«Ах, мой милый, это — чётки
И реликвии при них:
Части тут мощей святых,
Образок»… — «Зачем взяла ты
Этот шнур с собой проклятый?
Тут янтарь да бирюза
Всё блестят коню в глаза.
Ишь дрожит… несвычен к свету:
Чуть рукой махнёшь ты — в бок
Он и делает отскок.
Брось, мой друг, игрушку эту!»
Та бросает: конь — легок —
Разом дал в пять миль скачок.
«Разве здесь твоё жилище?
Милый! Это ведь кладбище!» —
«Вздор! Не бойся ничего!
Так — холмиста эта местность.
Укреплённая окрестность
Это за́мка моего:
Близок мой приют домашний». —
«А могилы? А кресты?» —
«Нет, мой друг, ошиблась ты:
Это, видишь, за́мка башни.
Стену мы перепрыгнём —
И уж будем на пороге.
Вмиг ты мой увидишь дом —
И навек конец дороге!
Стой здесь, конь мой. Тут — предел.
Прежде, чем петух пропел,
Свершена тобой дорога.
Путь наш кончен. Много, много
Ты и рек, и гор, и скал,
Добрый конь мой, миновал.
Ты дрожишь? И я невольно
Трепещу на этот раз.
Мне с тобою вместе больно:
Мучит крест обоих нас». —
«Что ж ты стал, мой ненаглядный?
Посмотри: росою хладной
Вся покрыта я, и дрожь
Проняла всю. Что ж ты ждёшь?
Ветер с каждою минутой
Всё свежее: зябну я.
Ты в свой плащ меня закутай!» —
«Голова тебя моя
Пусть согреет! Преклониться
Дай мне к персям лишь твоим
Головой! Челом моим
Самый камень раскалиться
Мог бы: столько у меня
В голове огня, огня!
Что за гвоздик, дорогая,
На груди твоей висит?» —
«Это крестик: мать родная
Мне дала»… — «Ах, он язвит
Мне чело: стрелы острее
Гвоздик этот. Для чего
Он тебе? Скорей, скорее
С белых персей сбрось его!»
Сброшен крест — символ распятья:
Всадник взорами сверкнул
И, девицу взяв в объятья,
На неё огнём дохнул,
Конь заржал — и ржанье, эхом
Повторяясь, отдалось
Человечьим громким смехом
И далече разнеслось;
Конь затем в одно мгновенье
Через стену как стрела
Скок! — И — чу! Петушье пенье!
Чу! Гудят колокола.
Не успел ещё явиться
К ранней службе ксёндз тогда —
Конь и всадник и девица
Вдруг исчезли навсегда.
На кладбище тишь царила.
Много памятников, плит.
За крестом там крест стоит.
Без креста одна могила,
Где земля не улеглась,
Видно рыта лишь сейчас.
Ксёндз потом сюда явился,
И, с усердием, в тиши
Продолжительно молился
За две грешные души.
См. также одноимённые страницы.