БИБЛИЯ (от греч. biblos—книга). Этим словом называют собрание книг Ветхого и Нового завета, окончательно сложившееся не ранее 2 в. хр. э. Название «завет» (перевод греч. diatheke—евр. b’rith—договор, союз) означает, что книги эти рассматривались, как основа союза между богом и «избранным» народом,—представление, возникшее у античных иудеев и нашедшее себе место также и в христианской церкви. (О библейских книгах Нового завета—см. Евангелия). Ветхий завет состоит из трех отделов: Торы (5 книг Моисеевых), Пророков и Писаний. Пятикнижие (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие) в своей законодательной части содержит положения, нормирующие религиозную и общественную жизнь, а в повествовательной—легенды о происхождении мира и человечества, но, главн. обр.,—предания о возникновении и судьбах еврейского народа до занятия им Палестины. Пророки распадаются на две части, весьма разнородные по своему содержанию: первые (или ранние) пророки (Иисус Навин, Книга Судей, 2 книги Самуила, 2 книги Царств) содержат религиозно окрашенную историю евреев от занятия Палестины до разрушения Иерусалима вавилонянами (586 до хр. э.), позднейшие пророки (Исаия, Иеремия, Иезекииль и 12 т .н. «малых пророков»)—собрания пророческих речей в сильно переработанном и дополненном виде. К Писаниям (агиографам) относятся: Псалтирь—сборник возникших в разное время богослужебных гимнов и др. произведений религиозной лирики; Притчи—собрание пословиц и нравоучительных афоризмов; Иов—религиозно-философское сочинение неизвестного автора; далее, пять более мелких произведений (т. н. megiloth—«свитки»): Песнь Песней—собрание народных песен эротического содержания, включенных в Б. лишь благодаря аллегорическому их истолкованию; Руфь—повесть из жизни евреев в «эпоху судей»; Экклезиаст—философские рассуждения на тему о суетности человеческой жизни; Плач—жалобные песни, оплакивающие падение Иерусалима; Эсфирь—исторический роман из эпохи персидского владычества; наконец, к Писаниям же относятся: книга пророка Даниила, возникшая лишь во 2 веке до хр. эры; книги Эзры и Неемии, излагающие восстановление иудейской общины при персидском господстве (444 до хр. э.); 2 книги Хроник (Паралипоменон), излагающие историю еврейского народа параллельно Пятикнижию и первым пророкам, но с существенно иной точки зрения.
Перечисленные 24 книги образуют еврейский канон (собств. «правило», в данном случае—собрание книг, признаваемых священными) Ветхого завета, к-рый представляет собой б. или м. случайное собрание дошедших до нас памятников древне-еврейской письменности, постепенно возникавших на протяжении целого тысячелетия. В древнейшее время религиозная и общественная жизнь евреев не была нормирована никаким писаным законом. Впрочем, уже в очень ранний период (еще до возникновения царской власти) у них был в обращении небольшой законодательный сборник, т. и. «Книга союза» (Sepher’habrith), вошедшая в состав книги Исход и занимающая в ней всего 2—3 главы (от 20, 22 до 23,19). До недавнего времени полагали, что законы, вошедшие в состав Второзакония (гл. 12—26), введены были у евреев в конце 7 в. до хр. э.—лет за 40 до падения Иудейского царства. Но, по новейшим изысканиям, представляется весьма вероятным, что этот законодательный памятник так же, как и «Жреческий кодекс» (собрание постановлений преимущественно ритуального характера,занимающее центральную часть Пятикнижия—гл. 25—30 и 35—40 книги Исхода, всю книгу Левит, гл. 1—10 книги Чисел), возник в эпоху вавилонского пленения. До падения Иудеи под словом Тора понимали не писаный закон, а изустно передававшиеся постановления, возникшие на почве обычного права и практики богослужения. Только в середине 5 века до хр. э. иудейская община в Иерусалиме получила новую организацию, в основу к-рой положено Пятикнижие, составленное на основании более ранних источников Эзрой и введенное им в жизнь совместно с Неемией и при содействии персидских властей. С этого времени Пятикнижие получило характер «священного писания», к-рый впоследствии распространен был также на Пророков, окончательно средактированных лишь в 3 в. до хр. э.; значительно позднее, уже во 2 в. хр. эры к составу Б. присоединены были и Писания. Этим состав Ветхого завета был окончательно установлен, что обрекло на гибель ряд не вошедших в него памятников, известных нам преимущественно в греч. переводе (апокрифы). Вместе с тем, Б., теоретически признаваемая за непосредственное откровение божества, фактически отступает у евреев на второй план перед новым кодексом религиозных и юридических постановлений, составивших содержание Мишны и получивших дальнейшее развитие в Талмуде (см.). В период второго иерусалимского храма (середина 5 века до хр. э.—70-й г. хр. э.) Б. преимущественно становится богослужебной книгой: возникшая синагога вводит в обычай периодическое чтение Пятикнижия и Пророков во время богослужения. Но язык Б. понемногу становится непонятным большинству молящихся. Древне-еврейский язык перестает быть живым языком и вытесняется в Палестине арамейским, а впоследствии и греческим; в центрах с преобладающим греч. населением евреи начинают говорить по-гречески. На этой почве возник сперва арамейский, а затем и греческий перевод Б., известный под названием «перевода 70-ти», так как (согласно весьма сомнительной легенде) он сделан был 72 иудейскими учеными по поручению египетского царя Птолемея Филадельфа (284—247 до христ. эры); в действительности он возник из потребностей самого иудейского населения Александрии.
Греч. перевод Б. способствовал широкому распространению ее за пределами еврейского народа, шедшему впоследствии рука-об-руку с распространением христианства. В течение первых двух веков христ. эры, пока не успел еще сложиться Новый завет, главной священ. книгой христ. общин был греч. перевод Ветхого завета (книги были размещены здесь в несколько ином порядке, чем в евр. каноне), к к-рому прибавлен был рядне вошедших в евр. канон книг(2 книги Эзры, Товит, Юдифь, Премудрость Соломона, Премудрость Иисуса сына Сирахова, 3 книги Маккавейские), по своему направлению отчасти примыкающих уже к новозаветной литературе. Проповедь христианства в различных странах вскоре вызвала к жизни ряд дальнейших библейских переводов: латинский, сирийский, египетские (точнее: коптские), эфиопский; на протяжении средних веков к ним прибавились еще переводы: готский, армянский, грузинский, славянский. Восточная церковь принимает за основной текст «перевод 70-ти» (по-латыни «Septuaginta»), а западная—латинский перевод, сделанный в последней четверти 4 в. блаж. Иеронимом и с 13 в. известный под названием «Вульгаты» (Vulgata, подразумевается versio—«общераспространенный перевод»).
Древняя церковь рекомендовала чтение Библии не только духовным, но и светским лицам и сама способствовала появлению библейских переводов в целях распространения христианства. С утверждением католической церкви положение это существенно изменилось. В 11 веке латинский язык объявлен был языком церковным, что устраняло пользование живыми языками как при богослужении, так и при чтении Б. Позднее, в целях борьбы с новыми течениями в христианстве, находившими в самой Б. подтверждение своим отступающим от догматов католической церкви взглядам, последняя сознательно стремится сделать Б. недоступной широким массам верующих. Ограничительные меры еще более усиливаются по мере успехов Реформации, развившей, м. пр., широкую деятельность по переводу Б. на современные европейские яз. Против этих переводов, распространению которых особенно способствовало развитие книгопечатания, сильно восставала католическая церковь: в 16 в. один из видных ее представителей утверждал, что позволить народу читать Б.—значит «отдавать святыню псам и метать бисер перед свиньями». Еще в 17—18 вв. переводы Б. на новые языки могли появляться только в протестантских странах и подвергались преследованиям со стороны католической церкви. Но, в конце-концов, последней пришлось пойти на уступки, ограничившись контролем над библейскими переводами, дозволенными к обращению в католических странах. В начале 19 в. сперва в Англии, а затем и в других странах, возникли библейские об-ва, ставящие себе целью распространение Б. по всему земному шару в переводах на живые языки; в результате их деятельности, Б. (в целом или частями) переведена на большое число языков (до 300) и распространена в огромном количестве экземпляров (до 150 милл.). Основанное в Петербурге в 1812 библейское общество было вскоре закрыто Николаем I; подготовленный и уже отпечатанный рус. перевод нек-рых библейских книг не был пущен в продажу, а отдельные издания Пятикнижия были сожжены. Напечатанный в 1866—75 в Лондоне русский перевод Ветхого завета, сделанный с еврейского подлинника, не был допущен к обращению в России. Появившийся в 1876 в России русский перевод Ветхого завета, выпущенный в одном томе с Новым заветом, сделан отчасти с «перевода 70-ти».
С 17 в. начинается научное изучение Б., задача к-рого состоит в том, чтобы выяснить, кем и когда составлены были отдельные ее части и лежащие в основе их более древние источники. Представление о том, что Пятикнижие составлено было Моисеем, противоречит не только общему содержанию приписанных ему книг, но и нек-рым прямым утверждениям последних. Отдельные наблюдения этого рода были сделаны уже в 12 в. (еврейским комментатором Б.—Ибн-Эзрой), но, по условиям того времени, они могли быть высказаны лишь крайне лаконически и притом в сознательно прикрытой форме. Неудивительно, поэтому, что они прошли незамеченными для последующих столетий, пока политические и социальные движения реформационной эпохи не выдвинули лозунга свободы совести от опеки государства и церкви. К этому течению примыкает по своему направлению «Богословско-политический трактат» Спинозы (середина 17 века), положивший начало критическому изучению Б. Спиноза утверждает, что библейские пророки изображали божество так, как им подсказывало их воображение, вследствие чего Б. не может служить источником истинного понимания бога. Этим впервые дана была основная предпосылка, без которой невозможно было свободное и научное изучение Б. Подвергая критическому анализу отдельные библейские книги в целях выяснения их источников и времени происхождения последних, трактат Спинозы содержит ряд ценных наблюдений и гипотез, отчасти сохраняющих свое значение и для настоящ. времени. Однако, будучи чуждым историческому методу, Спиноза мог лишь в самых общих чертах наметить данные, послужившие исходным пунктом для последующего развития библейской критики. Сто лет спустя французский ученый Астрюк (см.) подверг критическому анализу книгу Бытия и вскрыл содержащиеся в ней многочисленные противоречия и повторения. Даже при беглом сличении первой главы со второй нельзя не заметить, что в них содержатся два параллельных рассказа о сотворении мира и человека. Оба рассказа коренным образом противоречат друг другу и не могут быть приписаны одному автору. Точно так же в рассказе о потопе отчетливо выделяются две различные версии (по одной из них потоп продолжался 61 день, по другой—год и 10 дней), которые, существенно расходясь между собой в целом ряде деталей, должны быть отнесены за счет различных источников. Подобные несоответствия наблюдаются на всем протяжении книги Бытия (дважды, притом в существенно отличных чертах, рассказано об изгнании Агари; в трех различных версиях передан рассказ о том, как один из патриархов выдал свою жену за сестру; легенда об Иосифе сохранилась в двух версиях, существенно расходящихся между собой, и т. д.). Справедливо полагая, что указанные явления проистекают от того, что при составлении книги Бытия использованы были различные источники, Астрюк в то же время нашел точный метод для выделения последних. Он первый обратил внимание на то обстоятельство, что чередование различных наименований божества (Иегова и Элогим) строго совпадает с расхождением деталей в параллельных версиях. Если объединить между собой все отрывки, в которых божество названо только Элогим, и противопоставить им остальные, в которых бог назван именем Иегова, то получаются два связных и параллельных текста, свободные от противоречий и повторений. На этом основании Астрюк заключил, что в книге Бытия использованы два самостоятельных источника, которые он назвал Иеговистом и Элогистом, соответственно употребляющимся в них названиям божества.
Т. о. найден был метод, легший в основу библейской критики 19 в. Продолжая работу Астрюка, библейская наука проследила вскрытые им источники на протяжении всего Пятикнижия и отчасти в других повествовательных книгах Б. При этом обнаружилось, что источник, принимаемый за Элогиста, представляет собой сложное произведение, в к-ром могут быть прослежены два самостоятельных источника; за одним из них сохранено прежнее название, другой же назван Жреческим кодексом, т. к. он оказался повествовательным вступлением к законодательному памятнику того же наименования. Что касается датировки источников, то оказалось, что Ягвист (как теперь правильнее произносят вместо прежнего названия Иеговист) и Элогист составлены были б. или м. одновременно в 9—8 веках до хр. э. (Ягвист, как полагают, на несколько десятилетий ранее Элогиста), а Жреческий кодекс—в после-пленную эпоху. Анализ законодательных частей Пятикнижия обнаружил наличие трех самостоятельных законодательных памятников (упомянутые выше: Книга союза, Второзаконие и Жреческий кодекс), сильно разнящихся как по форме, так и по содержанию. Важнейшим пунктом расхождения является различное отношение законодателя к вопросу о централизации культа, сыгравшей решающую роль в религиозном развитии евреев. В то время как Книга союза не предрешает вопроса о месте богослужения, Второзаконие впервые вводит централизацию культа в Иерусалиме, а Жреческий кодекс считает единство культа само собой разумеющимся, видя в «скинии завета» единственное легальное святилище.
Вопрос о времени возникновения названных законодательных памятников долгое время оставался спорным в науке. Традиционное представление об евреях, как народе монотеистическом, побуждало считать исходным пунктом их исторической жизни писаный закон, основанный на идее единобожия, к-рая получила внешнее выражение в единстве культа. Поэтому большинство ученых считало Жреческий кодекс, приурочивающий все религиозное законодательство к условиям странствования в пустыне, древнейшим законодательным памятником евреев. Но такому пониманию, прежде всего, противоречило содержание самих библейских книг как исторических, так и пророческих, внимательное изучение которых показало, что почти вплоть до эпохи вавилонского пленения существование у евреев писаного закона, основанного на единстве культа, представляется чрезвычайно сомнительным. Вся обстановка религиозного быта до-пленной эпохи показывает, что еще в царский период требование единства культа не только не соблюдалось, но до конца 7 в. даже не было провозглашено в виде закона. Отсюда вытекало, что Жреческий кодекс, возводящий единство культа ко временам Моисея, является продуктом после-пленной эпохи, произвольно переносящим религиозную организацию последующего времени в древнейшее историческое прошлое. Гипотеза о после-пленном происхождении Жреческого кодекса, впервые высказанная Графом и обстоятельно подтвержденная Велльгаузеном (во 2-й полов. 19 в.), произвела коренной переворот в библейской науке и сделала возможным научное изучение библейской истории. Только с этой точки зрения могло получить правильную оценку пророческое движение 8—7 вв. Выяснилось, что пророки в своей борьбе против локальных культов, как и в проповеди этического монотеизма, вовсе не опирались на писаный закон, тогда еще не существовавший, но своей деятельностью, отражающей конкретные социально-политические условия эпохи, сами впервые подготовили почву для возникновения этого закона. Т. н. «закон Моисеев», ложно принимавшийся за исходный пункт развития, оказался результатом сложного исторического процесса, выяснение к-рого является основной задачей библейской науки. При этом, разумеется, нельзя было ограничиться только анализом Пятикнижия. Методы научной критики применены были и к остальным отделам Ветхого завета. Выяснилось, что исторические книги Б., окончательно редактированные в после-пленную эпоху, содержат весьма разнородный материал далеко не одинаковой исторической ценности. И здесь нередко наблюдается наличие параллельных версий, отражающих вполне определенные религиозные и социально-политические тенденции. В пророческой литературе, наряду с подлинными речами пророков, обнаружены многочисленные добавления позднейшего происхождения. Так, напр., в книге Исаии главы 40—66 не могут быть приписаны пророку, жившему еще при Санхерибе (начало 7 в. до хр. э.), так как в них упоминается уже имя персидского царя Кира (середина 6 в. до хр. э.), да и все содержание этих глав может быть правильно понято лишь с точки зрения реальных отношений после-пленной эпохи. Подобные изменения и дополнения обнаружены и в других пророческих книгах; под нивелирующим действием позднейших редакторов страстные речи политических деятелей (каковыми в значительной мере были пророки) приняли форму проповеди религии и морали. Вообще, вся существовавшая к тому времени библейская литература была коренным образом переработана в после-пленную эпоху. Возникшие в этот период новые памятники, по существовавшему тогда обычаю, выдавались за древние произведения, составленные знаменитыми деятелями прошлых веков. Только по устранении позднейших наслоений, критикой выделены были подлинные источники библии, которые, при правильной датировке их, могли быть положены в основу научного изучения библейской истории.
Впрочем, попытка протестантских богословов—восстановить на основании этих источников прямолинейный процесс религиозного развития евреев—оказалась односторонней постольку, поскольку при этом не были в достаточной мере учтены ни значение социально-политических факторов, ни воздействие окружающей культурной среды. Оба пробела в значительной степени восполняются последующими изысканиями, вышедшими далеко за пределы богословского изучения Б. и разработавшими обширный материал (отчасти в сознательной полемике с богословским направлением). Существенное значение имело при этом открытие культуры классического Востока и, в частности, ознакомление с ассиро-вавилонской литературой. Здесь обнаружены были исторические источники, дающие возможность контролировать соответствующие сообщения Ветхого завета; здесь же оказались религиозно-мифологические и законодательные памятники, являющиеся исключительно ценным сравнительным материалом при изучении библейской литературы. Правда, высказанное под свежим впечатлением открытий предположение, будто мифологические и отчасти законодательные элементы Б. являются прямым заимствованием из Вавилона, не подтвердилось последующими исследованиями. Процесс в действительности оказался сложнее: указанные моменты, в значительной части своей, проникли к евреям от туземного населения Палестины, где они развивались частью самостоятельно, частью под воздействием соседних культур. Но сравнительное изучение библейской истории показало, что основные черты религиозного быта и мышления евреев могут быть уложены в общую схему религиозного развития классического Востока, как и вообще вся культура евреев может быть правильно понята лишь на общем фоне окружающей их культурной жизни. Своеобразным является лишь специфическое заострение нек-рых моментов религиозного сознания, преимущественно под влиянием сложившихся здесь социально-политических отношений; детальное изучение последних, а равно и роли их в процессе образования ветхозаветной религии и литературы, является очередной задачей науки. Отношения эти нашли яркое отражение в различных отделах Ветхого завета. Законодательные памятники библии содержат богатый материал для изучения социально-экономических отношений израильско-иудейского царства. Легенды о патриархах, в их литературной обработке, отражают идеологию полуоседлых скотоводов, занимающих подчиненное положение посреди осевшего в городах и селениях земледельческого народа. В исторических источниках Б. ярко отразился переход к оседло-городскому быту со всеми его последствиями, а также отношение различных слоев населения к институту царской власти. Речи пророков 8—7 вв. возникли на почве социально-политической оппозиции, явившейся результатом чрезмерного обострения социальных противоречий. Мессианские идеи и представление о мировом господстве национального бога послужили орудием национального самосохранения для народа, утратившего политическую самостоятельность. В социальном законодательстве и историко-философских построениях эпохи пленения, оторванная от родной почвы интеллигенция пытается учесть опыт пережитой; катастрофы и подвести итоги прошлому.
Сказанным определяется значение библии, как исторического источника, поскольку речь идет об истории Палестины. Но, помимо этого, в Ветхом завете мы находим также немало сведений об окружавших евреев народах. Проверка этих данных на основании туземных памятников показала, что отрывки, касающиеся Египта, Ассирии, Вавилона, а также более близких соседей евреев, б. ч. составлены лицами, хорошо осведомленными о жизни этих народов.
Являясь важным историческим источником, Б. имеет существенное значение и как памятник античной литературы. В ней полнее и ярче, чем в египетской или ассиро-вавилонской письменности, отразилось литературное творчество целого тысячелетия во всем многообразии его форм и проявлений. Наряду с правовым кодексом и дидактической литературой, мы находим в ней историческую легенду и новеллу, религиозную проповедь и политические памфлеты, произведения религиозной, но также и светской лирики. В образной речи библии отложились весьма древние сочетания представлений, близко примыкающие к формам первобытного мышления. В мифологически окрашенной легенде, как и в религиозно-философских построениях, отразилось богатое наследие, оставленное классическими культурами Востока. Все это получило своеобразное преломление в миросозерцании народа, история которого полна была чрезвычайно острых конфликтов, внешних и внутренних.
Лит.: Соловейчик, М., Основные проблемы библейской науки, Москва. 1913; Никольский, Н. М., Очерк разработки истории древнего Израиля в 19 в., в «Истории еврейского народа», изд. «Мир», т. I, Москва, 1914; Велльгаузен, Ю., Введение в историю Израиля (перевод Н. Никольского), М., 1909.