Анна Каренина (Толстой)/Часть IV/Глава XIII/ДО
| ← Часть IV, глава XII | Анна Каренина — Часть IV, глава XIII | Часть IV, глава XIV → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 505—509. |
Когда встали из-за стола, Левину хотѣлось идти за Кити въ гостиную; но онъ боялся, не будетъ ли ей это непріятно по слишкомъ большой очевидности его ухаживанья за ней. Онъ остался въ кружкѣ мужчинъ, принимая участіе въ общемъ разговорѣ, и, не глядя на Кити, чувствовалъ ея движенія, ея взгляды и то мѣсто, на которомъ она была въ гостиной.
Онъ сейчасъ уже и безъ малѣйшаго усилія исполнялъ то обѣщаніе, которое онъ далъ ей: всегда думать хорошо про всѣхъ людей и всегда всѣхъ любить. Разговоръ зашелъ объ общинѣ, въ которой Песцовъ видѣлъ какое-то особенное начало, называемое имъ хоровымъ началомъ. Левинъ былъ несогласенъ ни съ Песцовымъ, ни съ братомъ, который какъ-то по-своему и признавалъ и не признавалъ значеніе русской общины. Но онъ говорилъ съ ними, стараясь только помиритъ ихъ и смягчать ихъ возраженія. Онъ нисколько не интересовался тѣмъ, что онъ самъ говорилъ, еще менѣе тѣмъ, что они говорили, но только желалъ одного: чтобъ имъ и всѣмъ было хорошо и пріятно. Онъ зналъ теперь то, что одно важно. И это одно было сначала тамъ, въ гостиной, а потомъ стало подвигаться и остановилось у двери. Онъ, не оборачиваясь, почувствовалъ устремленный на себя взглядъ и улыбку и не могъ не обернуться. Она стояла въ дверяхъ съ Щербацкимъ и смотрѣла на него.
— Я думалъ, вы къ фортепіанамъ идете, — сказалъ онъ, подходя къ ней. — Вотъ чего мнѣ недостаетъ въ деревнѣ: музыки.
— Нѣтъ, мы шли только за тѣмъ, чтобы васъ вызвать, и благодарю, — сказала она, какъ подаркомъ, награждая его улыбкой, — что вы пришли. Что за охота спорить? Вѣдь никогда одинъ не убѣдитъ другого.
— Да, правда, — сказалъ Левинъ, — большею частью бываетъ, что споришь горячо только оттого, что никакъ не можешь понять, что именно хочетъ доказать противникъ.
Левинъ часто замѣчалъ при спорахъ между самыми умными людьми, что послѣ огромныхъ усилій, огромнаго количества логическихъ тонкостей и словъ спорящіе приходили наконецъ къ сознанію того, что то, что они долго бились доказать другъ другу, давнымъ-давно, съ начала спора, было извѣстно имъ, но что они любятъ разное и потому не хотятъ назвать того, что они любятъ, чтобы не быть оспоренными. Онъ часто испытывалъ, что иногда во время спора поймешь то, что любитъ противникъ, и вдругъ самъ полюбишь это самое и тотчасъ согласишься, и тогда всѣ доводы отпадаютъ, какъ ненужное; а иногда испытывалъ наоборотъ: выскажешь наконецъ то, что любишь самъ и изъ-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь это хорошо и искренно, то вдругъ противникъ соглашается и перестаетъ спорить. Это самое онъ хотѣлъ сказать.
Она сморщила лобъ, стараясь понять. Но только что онъ началъ объяснять, она уже поняла.
— Я понимаю: надо узнать, за что онъ споритъ, что онъ любитъ, тогда можно…
Она вполнѣ угадала и выразила его дурно выраженную мысль. Левинъ радостно улыбнулся: такъ ему поразителенъ былъ этотъ переходъ отъ запутаннаго многословнаго спора съ Песцовымъ и братомъ къ этому лаконическому и ясному, безъ словъ почти, сообщенію самыхъ сложныхъ мыслей.
Щербацкій отошелъ отъ нихъ, и Кити, подойдя къ разставленному карточному столу, сѣла и, взявъ въ руки мѣлокъ, стала чертить имъ по новому зеленому сукну расходящиеся круги.
Они возобновили разговоръ, шедшій за обѣдомъ: о свободѣ и занятіяхъ женщинъ. Левинъ былъ согласенъ съ мнѣніемъ Дарьи Александровны, что дѣвушка, не вышедшая замужъ, найдетъ себѣ дѣло женское въ семьѣ. Онъ подтверждалъ это тѣмъ, что ни одна семья не можетъ обойтись безъ помощницы, что въ каждой бѣдной и богатой семьѣ есть и должны быть няньки, наемныя или родныя.
— Нѣтъ, — сказала Кити, покраснѣвъ, но тѣмъ смѣлѣе глядя на него своими правдивыми глазами, — дѣвушка можетъ быть такъ поставлена, что не можетъ безъ униженія войти въ семью, а сама…
Онъ понялъ ее съ намека.
— О, да! — сказалъ онъ, — да, да, да, вы правы, вы правы!
И онъ понялъ все, что за обѣдомъ доказывалъ Песцовъ о свободѣ женщинъ, только тѣмъ, что видѣлъ въ сердцѣ Кити страхъ дѣвства и униженія, и, любя ее, онъ почувствовалъ этотъ страхъ и униженіе и сразу отрекся отъ своихъ доводовъ.
Наступило молчаніе. Она все чертила мѣломъ по столу. Глаза ея блестѣли тихимъ блескомъ. Подчиняясь ея настроенію, онъ чувствовалъ во всемъ существѣ своемъ все усиливающееся напряженіе счастія.
— Ахъ! я весь столъ исчертила! — сказала она и, положивъ мѣлокъ, сдѣлала движеніе, какъ будто хотѣла встать.
„Какъ же я останусь одинъ безъ нея?“ съ ужасомъ подумалъ онъ и взялъ мѣлокъ. — Постойте, — сказалъ онъ, садясь къ столу. — Я давно хотѣлъ спросить у васъ одну вещь.
Онъ глядѣлъ ей прямо въ ласковые, хотя и испуганные глаза.
— Пожалуйста, спросите.
— Вотъ, — сказалъ онъ и написалъ начальныя буквы: к, в, м, о: э, н, м, б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили: „когда вы мнѣ отвѣтили: этого не можетъ быть, значило ли это — никогда, или тогда?“ Не было никакой вѣроятности, чтобы она могло понять эту сложную фразу; но онъ посмотрѣлъ на нее съ такимъ видомъ, что жизнь его зависитъ отъ того, пойметъ ли она эти слова.
Она взглянула на него серьезно, потомъ оперла нахмуренный лобъ на руку и стала читать. Изрѣдка она взглядывала на него, спрашивая у него взглядомъ: „то ли это, что я думаю?“
— Я поняла, — сказала она покраснѣвъ.
— Какое это слово? — сказалъ онъ, указывая на и, которымъ означалось слово: никогда.
— Это слово значитъ никогда, — оказала она, — но это неправда!
Онъ быстро стеръ написанное, подалъ ей мѣлъ и всталъ. Она написала: т, я, н, м, и, о.
Долли утѣшилась совсѣмъ отъ горя, причиненнаго ей разговоромъ съ Алексѣемъ Александровичемъ, когда она увидала эти двѣ фигуры: Кити съ мѣлкомъ въ рукахъ и съ улыбкою робкою и счастливою, глядящую вверхъ на Левина, и его красивую фигуру, нагнувшуюся надъ столомъ, съ горящими глазами, устремленными то на столъ, то на нее. Онъ вдругъ просіялъ: онъ понялъ. Это значило: „тогда я не могла иначе отвѣтить“.
Онъ взглянулъ на нее вопросительно, робко.
— Только тогда?
— Да, — отвѣчала ея улыбка.
— А т… а теперь? — спросилъ онъ.
— Ну, такъ вотъ прочтите. Я скажу то, чего бы желала. Очень бы желала! — Она написала начальныя буквы: ч, в, м, з, и, п, ч, б. Это значило: „чтобы вы могли забыть и простить, что было“.
Онъ схватилъ мѣлъ напряженными, дрожащими пальцами и, сломавъ его, написалъ начальныя буквы слѣдующаго: „мнѣ нечего забывать и прощать, я не переставалъ любить васъ“.
Она взглянула на него съ остановившеюся улыбкой.
— Я поняла, — шопотомъ сказала она.
Онъ сѣлъ и написалъ длинную фразу. Она все поняла и, не спрашивая его такъ ли, взяла мѣлъ и тотчасъ же отвѣтила.
Онъ долго не могъ понять того, что она написала, и часто взглядывалъ въ ея глаза. На него нашло затменіе отъ счастія. Онъ никакъ не могъ подставить тѣ слова, какія она разумѣла; но въ прелестныхъ, сіяющихъ счастіемъ глазахъ ея онъ понялъ все, что ему нужно было знать. И онъ написалъ три буквы. Но онъ еще не кончилъ писать, а она уже читала за его рукой и сама докончила и написала отвѣтъ: Да.
— Въ secretaire играете? — сказалъ старый князь подходя. — Ну, поѣдемъ однако, если ты хочешь поспѣть въ театръ.
Левинъ всталъ и проводилъ Кити до дверей.
Въ разговорѣ ихъ все было сказано; было сказано, что она любитъ его и что скажетъ отцу и матери, что завтра онъ пріѣдетъ утромъ.